Чувствуя себя собранной и решительной, она спустилась на лифте во всеоружии.
– Классно, – Марк улыбнулся. – Прошу, пани Катарина.
Сквозь пробки и летний смог, сквозь жаркую душную дымку – по проспекту, навстречу закату с синеющей на горизонте грозовой тучей.
– Гроза идет, – сказал Марк.
– Да, гроза.
И гроза пришла, обрушилась на город, едва лишь они уселись за столик, освещенный свечой на летней веранде ресторана в Нескучном саду. Катя отметила, что Марк выбрал очень известный ресторан. И обстановка вокруг – соответствующая. Только вот гроза, ливень. На крышу обрушился целый водопад, сразу посвежело. Пламя свечи заплясало, отбрасывая тени, и официант накрыл свечу прозрачным колпаком.
– Вот писали же люди: «Буря мглою небо кроет…» – Марк вздохнул, – так легко и ловко, без всякого напряга. «Выпьем с горя, где же кружка». – Он смотрел, прищурясь, как официант откупоривает бутылку белого французского вина и наполняет бокалы. – А тут порой сидишь-сидишь, выжимаешь из себя по капле, и такая туфта… Полнейшая туфта.
– Проще надо к этому подходить, легче, а может, наоборот, сложнее. И потом еще есть такая штука, как талант. «Где дождь, где сад, не различить… Весь сад в дожде, весь дождь в саду, погибнут дождь и сад друг в друге…» – Катя смотрела на потоп в Нескучном.
– Класс, сама сейчас придумала?
– Это Ахмадулиной стихи.
– Чувствуется, что женские. – Марк оперся подбородком на крупные кисти, облокотившись о стол. – Ты и сама классная. Правда. Я и не думал, что такие, как ты, в ментов… ну там, у вас в конторе служат.
– Марк, а ты чем вообще занимаешься? – Катя решила отбросить церемонное «вы».
– Так, ничем серьезным. Беседую с людьми. Иногда два-три пальца оторву. Иногда башку… Разные люди, разные ситуации… Что, не похоже? Чему улыбаешься?
– Хвастаешь. Перебор.
– Стихи пишу… для собственного удовольствия исключительно. Вот бы книжку написать… и всю правду там… Чтоб прочли и сказали: этот вот не лжет, так оно все…
– Что все?
– Жизнь.
– Жизнь… У вас в универмаге женщину убили. Тебе что об этом известно?
– Начинается! Ну, начинается… вот что значит приглашать мента… милиционершу на свидание. И что вы за люди такие?
– Марк, ты мне обещал, – Катя состроила томную гримаску. Неизвестно отчего, но ей ужасно хотелось кокетничать с этим в общем-то странным типом… гангстером. – Марк, ты обещал мне там… когда так самоотверженно пришел мне на помощь в лифте.
– Да ничего мне не известно. Бабу пришили… я-то тут при чем? Это уж вы разбирайтесь, кто и почему.
– Но ведь это не первое убийство в универмаге. Давно… очень давно что-то ведь случилось подобное, и ты это знаешь, сам сказал.
– Я только слышал ту историю от босса.
– От Шеина?
– Да, и знакомая у него есть, Ольга Аркадьевна по фамилии Краузе, она директрисой «Замоскворецкого» была четверть века, а сейчас богатая гагара с Рублевки, старуха уже, но все еще взбрыкивает, молодится. Так вот они как-то при мне вспоминали. Это в тот самый день случилось, когда в Москве в 80-м Высоцкого хоронили. Вот поэт был, вот мужик, второго такого не…
– Марк, подожди. Ты сказал Ольга Краузе, а у вас некий Краузе Иннокентий служит.
– Да, сынок ее. Малахольный. Сорок с лишним лет мужику, а все как пацан за материнскую юбку цепляется. Не уважаю таких.
– А сам ты…
– А я тогда еще под стол пешком ходил. Да там хрень какая-то случилась. Несколько трупов, кто-то здорово позабавился… псих какой-то. Олька Краузе говорила, что после этого случая весь персонал несколько недель валерьянкой отпаивали. А дело зажали.
– Как зажали?
– Ну хода не дали, велели всем молчать. Там и расследования, кажется, никакого не велось, по крайней мере, Олька Краузе так говорит. Тебе-то что до всего этого?
– Как что? Получается, это уже четвертое убийство в одном месте, если считать три прошлых. Разрыв во времени огромный, а детали…
– Что детали?
– Ничего, – Катя тут же оборвала себя: молчи, это служебная тайна, а он гангстер, его вместе с его хозяином Шеиным (который, кстати, по возрасту на того самого маньяка из прошлого тянет) самих подозревать можно.
– Все, скучно, надоело про это, – Марк подлил ей еще вина. – Теперь я спрашиваю. Помочь не могла бы мне?
– В чем? – Катя лихорадочно думала, как ей дальше строить этот «допрос».
– Ну, прочитать, совет дать… не править писанину мою, конечно, но… просто прочитать и подсказать – пойдет или нет, годится или лажа полная. Ты вроде в этом разбираешься, как я погляжу. И вообще, приятно было бы продолжить знакомство.
– Я же, по твоему выражению, в ментовке работаю.
– А все равно. Случаются такие моменты в жизни мужчины, когда на все стоит махнуть рукой. Как считаешь?
– Безумье и благоразумье…
– Что?
– Безумье и благоразумье, позор и честь. Все, что наводит на раздумье, все слишком есть. Во мне – все каторжные страсти свились в одну. Так в волосах моих все масти ведут войну. Лгу от того, что по кладбищам трава растет, лгу от того, что по кладбищам метель метет, от скрипки, от автомобиля – шелков, огня… От пытки, что не все любили одну меня! От нежного боа на шее… И как могу не лгать – раз голос мой нежнее, когда я лгу…
Марк смотрел на нее сквозь пламя свечи.
– Похоже… Точно похоже, твой портрет, копия… И это не ты сочинила, скажешь?
– Это Марины Цветаевой стихи. Никто такие больше не сочинит, Марк. Да это и не нужно – подражать. Надо что-то свое.
– А, наверное, все брошу к черту! Сейчас вот хотел тебе свои прочитать. А послушал… И даже позориться не стану. Магнолия на Приморском бульваре… Это в Одессе. Бывала в Одессе?
– Несколько раз, правда, давно.
– Теплый город, душевный. Я там отдыхаю. Правда, загадили его сверх меры…
– Москву вон тоже всю перекроили. Я слышала, что и ваш универмаг твой хозяин хотел перестроить, – Катя осторожно направляла «допрос» в нужное русло. Лирика лирикой, а дело – делом… Зачем же еще она сюда приехала, в этот дорогой ресторан в Нескучном!
– Опять начинается! Вопросы! Ты что, следователь, в самом деле?
– Мне холодно, Марк, – ответила Катя невпопад и очень капризно. – Дождь, гроза…
Он вздохнул, встал – такой высокий, длинный, снял свой щегольской пиджак и бережно укутал Катины голые плечи, на секунду задержался, вдыхая аромат ее духов.
– Прости, но в вашем универмаге все как-то странно себя ведут, – Катя решила переходить к самому главному.
– Кто все?
– Персонал. Продавщицы, например.
– Бабье!
– Они чем-то напуганы.
– Сама же говоришь – человека убили.
– Это не только с убийством связано, так мне показалось.
Марк пожал плечами.
– Я туда не так часто наезжаю, чтобы с настроениями персонала разбираться. Работают и работают.
– Жильцы окрестных домов жаловались… Там по ночам что-то происходит странное в здании.
– Привидения, что ли, мерещатся?
Он сам произнес это слово.
– А что еще рассказывала знакомая твоего Шеина, эта Ольга Аркадьевна Краузе?
– Ну что… тогда Олимпиада в Москве в самом разгаре, а у них в центральном магазине такое. Утром ментов со всей Москвы нагнали, КГБ приехало. Ее как директрису раз пять вызывали по разным инстанциям, и везде одно – чтобы никаких пересудов, никакой информации, мол, дойдет до иностранных журналистов, которые Олимпийские игры в Москве освещают, такой скандалище грянет… Мы-то тогда все хвалились, что в развитом социализме живем, что преступности у нас нет, а тут три трупа, зверски изуродованных, за одну ночь. Она говорила, одну – то ли кассиршу, то ли уборщицу нашли…
– Я знаю, как и эту новую жертву, на кровати, – перебила Катя.
– На прилавке не хочешь? В отделе «Тысяча мелочей», у нее все лицо иголками и булавками было утыкано.
Катя вздрогнула: об этом Гущин не упоминал. Интересно, знает он про такие вот подробности?
– А Краузе не называла никаких фамилий? Может, она кого-то подозревала тогда? Она ведь знала всех, кто работал в универмаге? Понимаешь, этот убийца… ну, нынешний, и тот, прошлый… если только это не одно лицо… Они как-то сумели выбраться из наглухо закрытого, запечатанного здания, и охрана не среагировала. Ну, положим, тогда все эти датчики вневедомственной далеки от совершенства были, но сейчас-то там у вас сигнализация, наверное, самая современная?
– Нормальная сигнализация. Все, баста. Эту тему закрываем. Слышишь музыку? – Он поднялся.
В зале ресторана играл ансамбль.
– Все, танцуем медляк, – Марк подал ей руку. – Прошу, пани Катарина.
В зал они не пошли, а танцевали на летней веранде среди свечей-светляков, накрытых стеклянными колпаками, среди вздувавшихся от ветра занавесей, практически одни.
Где дождь, где сад – не различить…
– Надо же, как бьется, – Марк снова взял Катину ладонь и приложил слева к груди. – Редко со мной такое, практически никогда.
– Почитай свои стихи, – попросила Катя.
– Дрянь они.
– Все равно.
– Здесь и сейчас?
– Ага, – Катя положила в танце руки ему на плечи и заглянула в лицо.
– Ладно, – выражение его глаз изменилось, что-то дрогнуло там. – Сейчас… Погубила меня… да… погубила меня, братцы, раскрасавица-жена… Напоила меня, ведьма, хмельным зельем допьяна. И брожу я вместе с бесом, с ним, лукавым, сам не свой, по ухабистой и пыльной по московской мостовой. Задарю ее шелками, в ноги кину жемчуга. Только пусть она, голубка, приласкает дурака…
Катя сразу отстранилась. Все, игры заканчиваются, лирика… суровая проза начинается…
– Замечательные.
– Правда? Прямо сейчас сочинил.
– Так уж и прямо сейчас?
– Не веришь? Совсем, что ли, мне не веришь?
– Я верю. Только поздно уже, и я замерзла. Отвези меня домой.
– Намек понял.
В машине Катя наблюдала, как этот тип… этот гангстер-стихоплет что-то уж очень окрылился…
Еще чего захотел!
Что за вино он ей все подливал?
Огни, огни, огни…
– Приехали, доставка до квартиры, – Марк резко остановился у Катиного дома, вышел, решительный и порывистый, открыл дверь.
– На каком этаже живешь? На руках донесу до порога квартиры, а там делай что хочешь со мной.
Он наклонился, дыша алкоголем, и…
В руках Кати – маленький пистолет, она только что достала его из своей вечерней сумки. Да не заподозрит никто, что это всего лишь пистолет-зажигалка. Сюрприз!
– Марк, нам лучше закончить этот вечер друзьями.
Он смотрел на пистолет, на Катю.
Внезапно он расхохотался так громко и так заразительно, что…
– Ой, менты… ой, мамочка ты моя… ой, менты…
– Марк, это был чудесный вечер, правда, – у Кати у самой губы дрожали от сдерживаемого смеха. – Ну не надо, пожалуйста, не надо все портить, а?
– Ой, менты… Ладно, иди, провожу в подъезд до лифта. Там же темно. – Он двинулся вперед. – С пушкой на свидание… мама ты моя, куда же дальше… Иди, конвоируй, – он усмехнулся, – до лифта, а то там еще в обморок хлопнешься со страху, как в прошлый раз.
– И ничего не со страху. – Катя, поколебавшись, сунула пистолет-зажигалку обратно. И правда, что дурака разыгрывать? – И ничего не со страху. Просто этот ваш универмаг – жуткое место. Там, говорят, ваши сотрудники ни на минуту лишнюю вечером не задерживаются.
– И правильно делают, – ответил Марк, нажимая кнопку лифта. – Не черта им по ночам внутри делать. Все, до скорого, бэби!
Глава 32 ОТДЕЛ «ТЫСЯЧА МЕЛОЧЕЙ»
Утром после грозы на асфальте – лужи. Влага испарялась под лучами не по-утреннему жаркого солнца.
Блики на лобовых стеклах проезжающих по Александровской улице машин – все утром спешат в центр, в офисы, на работу.
Вывеска «Замоскворецкий универмаг» едва различима, слабо серебрится, потому что, если глядеть прямо на фасад, солнце бьет прямо в лицо. И хочется лишь одного – либо сразу же отыскать спасительную тень, либо войти внутрь, в прохладу мощных кондиционеров.
– Вчера на солнцепеке к сорока градусам температура подошла, а сегодня, может, и больше…
– Такого жаркого лета что-то не припомню…
– Нет, в 72-м, когда торф под Москвой горел, и в восьмидесятом, когда Высоцкого хоронили, – такое же пекло стояло…
Прохожие… случайные прохожие… короткие реплики…
Без четверти девять к служебному входу в универмаг подошли кассирша и продавщица Наталья Слонова.
– Что, еще не открыто?
– Позвони, Хохлов там, он в начале девятого приходит, наверное, просто перестраховывается, оттого и дверь запер.
Наталья Слонова нажала кнопку звонка.
Нет ответа.
– Вон Вероника идет, сейчас спросим.
Подошла Вероника Петрова.
– Привет, а что вы тут, почему не заходите? Открытие через десять минут.
– Вот не открывают, позвони Алексею, что он там, в конце-то концов? – сказала Слонова.
– Не стану я ему звонить, – Вероника отвернулась.
– Что, так и не помирилась со вчерашнего? Да ну, какая ерунда… Позвони, долго нам тут загорать? Или дай я позвоню.
Вероника достала мобильный, нашла номер Алексея Хохлова и протянула телефон Слоновой.
В этот момент к остановке подъехал троллейбус, и из него вышли еще сотрудники универмага. Все столпились у служебного входа.
– В чем дело, почему не пускают?
Слонова стала звонить Хохлову. Гудки, гудки, гудки… Внезапно возле универмага остановился черный «Фольксваген» – это и была машина Хохлова, все ее отлично знали. Он сам, запыхавшийся, озабоченный, выскочил из машины.
– Привет, в чем дело?
– Это мы у тебя должны спросить, в чем дело? Все закрыто!
– Я опоздал, такие пробки чудовищные, сейчас, сейчас. – Хохлов быстро открыл ключом дверь служебного входа, глянул на часы – всего две минуты до последнего предела «контрольного времени», согласованного с пультом охраны. – Женщины, пропустите меня, не толпитесь, я сейчас позвоню на пульт.
Он скрылся за дверью. Все собравшиеся терпеливо ждали – таковы правила. Наталья Слонова сунула мобильный Веронике. Заглянула ей в лицо.
– Ну, ну, ну… прекрати… подумаешь, загулял немножко парень, все они такие. Еще реветь на глазах у всех из-за него, подлеца, не хватало.
– А кто сказал, что я реву? – ответила Вероника.
Когда открылась дверь служебного входа, она вошла одной из первых и сразу же направилась в раздевалку вместе со всеми. Быстро переодевшись в униформу, персонал начал расходиться по своим рабочим местам в отделы.
Часы на первом этаже в отделе часов гулко пробили девять раз. И Алексей Хохлов открыл центральный вход.
Вероника заняла свое место на кассе парфюмерного. Слонова поднялась к себе на второй этаж, по пути разговаривая с кассиршей отдела «Тысяча мелочей» – той было выше, на третий.
– Как дочка, Наташа?
– Ничего, уже лучше, где-то в такую жару ангину подхватила.
– Мороженое, наверное, ест… ну ладно, до перерыва, удачи.
Кассирша, женщина в летах и тучная, медленно поднялась по гранитным ступенькам на третий этаж. Направо – отдел мужской одежды и галантерея, налево – отдел «Тысяча мелочей». В обычное время здесь на этаже их двое – продавщица и кассирша, но продавщица в отпуске до следующей недели. Придется одной коротать это время…
Коротать время…
Кассирша подошла к своему отделу. Его организовали по примеру супермаркета: полки и стеллажи. В принципе отдел должен бы называться «Все для дома», но этот слоган уже использовали для отдела постельного белья, поэтому оставили тот, старинный – «Тысяча мелочей».
Стеллажи с кухонной утварью и столовыми приборами…
Сияющие ножи из немецкой стали, укрепленные в гнездах деревянных подставок…
Электрические чайники и термосы…
Яркие подарочные коробки…
Разделочные доски из тропического тика…
Аксессуары для ванной, изящные хромированные дозаторы для жидкого мыла…
Вазы зеленого стекла…
Вазы рубинового стекла…
Разноцветные резиновые коврики…
Подставки, салфетки, декоративные банки…
Домашние сундуки всех размеров, плетенные из ротанга…
Палехские шкатулки…
Жостовские подносы…
И венцом всего этого – витрина, отгороженная узким прилавком, где собраны товары для шитья и рукоделия – атласные ленты, тесьма, вшивные «молнии», нитки, пряжа всех цветов, ножницы, булавки, иголки.
Среди всего этого изобилия, среди всего этого импортного и отечественного великолепия стояла мертвая тишина.
Кассирша остановилась, облизнула враз пересохшие губы.
Сияющие ножи из немецкой стали – полка с ножами так близко, всего лишь протяни руку и возьми нож, сожми его в кулаке.
Ну же! Давай!
Кассирша шагнула вперед и…
Увидела то, что лежало на полу рядом у самого прилавка.
Ноги в голубых кедах. Задранная штанина серого рабочего комбинезона.
Потрясенная кассирша сначала лишь тихо ахнула, не веря своим глазам, а потом, когда увидела ЛИЦО, закричала истошно и страшно на весь универмаг.
Звонок на мобильный раздался у Кати, когда она подходила к Главку. Утро… лужи… жара…
Кто это звонит ей? Работать совсем неохота. Вчера вернулась поздно, поздно легла, рано встала, а он…
Этот гангстер, этот стихоплет сдержал слово и проводил ее только до лифта. Обиделся, обманулся в ожиданиях, ничего, переживет. Или все еще страдает? Поэтому трезвонит спозаранку? Каким я там его «зельем» напоила?
– Алло, – Катя придала голосу кокетливую томность. Ну почему, почему, почему так хочется кокетничать с этим долговязым бандитом? Ей, черт возьми, капитану милиции!
– Екатерина, ты?
– Ой, кто говорит?
– Гущин. Ты у себя?
Катя едва не споткнулась: где, на чем это записать… сам начальник управления розыска звонит ей!
– Нет, но я уже на КПП, Федор Матвеевич, а что…
– Ступай прямо сразу во внутренний двор и жди меня у моей машины. Едем.
– Туда? – Катя похолодела.