Колония - Виталий Владимиров 3 стр.


Глава шестая

Успеть... Полтора месяца в обрез хватило, чтобы выполнить наказ кадровика. Любая процедура, элементарная, как простокваша, таила в себе массу неожиданных разворотов, дополнительных условий, непредсказуемых самым изощренным умом требований. Результат никоим образом не был адекватен затраченным времени, нервам и усилиям и зависел чаще всего от людей, равнодушных, злых, от их настроения, зачастую бестолковых или не желающих понимать ничего другого, кроме того, что не-по-ло-же-но, медлительно-небрежных, нередко даже истязащих человека, которому так крупно повезло - уезжает, а то и просто бесконечно усталых от своих неурядиц.

На водительские курсы при ДОСААФ я проник много лет назад - тогда мне в первый раз засветила долгосрочная поездка. Попал вне очереди, за два настенных календаря и записную книжку, по лученных от знакомых внешторговцев. При этом - явка всех добровольцев строго обязательна! - вступил в общество любителей Госавтоинспекции. Через полгода обнаружил отличные теоретические знания двигателя, успешно ответил компьютеру правила движения и с грехом пополам сдал экзамен на вождение. С тех пор за руль не садился. Заграницей получают права на вождение личного автотранспорта за один день. В школьном возрасте, как за парту, садятся мальчишки и девчонки в кресло авто. Водить машину для них также естественно, как эскимосу бегать на лыжах или ковбою сидеть в седле. Мои соотечественники накапливают деньги на личное средство автотранспорта к тому возрасту, когда кряхтя, по утрам вылезаешь из постели, когда ищешь очки, чтобы прочесть мелкий текст, когда не слышишь шепотом заданного вопроса. Отсюда и дорожно-транспортные происшествия, и аварии, и катастрофы.

Мне предстояло обменять советские права на международные. Не пополнить свои знания и навыки, как, к примеру, ездить по дорогам с левосторонним движением, а просто поменять одну картонку с моим фото и русским текстом на другую с моим же фото, но с русским и почему-то французским текстом.

Позвонил в центральное ГАИ - оттуда меня снисходительно переправили в другое, рангом пониже. Для обмена потребовалось направление с места работы, паспорт и... справка о здоровье. Но ведь я же только что успешно прошел придирчивый осмотр людей в белых халатах, у меня же есть такая отличная, такая зеленая справка от тех, кто заглянул во все закоулки моего организма.

Вот ее ксерокопия, которой я предусмотрительно запасся. Отличная копия! В том-то и дело, что копия, в том-то и дело, что от личная. Отличная от... не-по-ло-же-но! Справка из другого ведомства? Да что вы? У нас своя сеть, и вам не миновать ее ячеек, у нас свои поликлиники, зря что ли они свою зарплату получают? Это недалеко, это за ВДНХ, за выставкой достижений "нарядного" хозяйства, а там опять на Звездный бульвар за справкой из психдиспансера - военный билет не забыл? Еще на Страстной за справкой от нарколога, ухо, горло, нос, глаз... Не попали? Не успели? Не получили? Зайдите завтра, послезавтра, через три дня, на следующей неделе, запишитесь, куда без очереди?! Попали? Успели? Получили? Вот теперь к нам, но лучше не сегодня...

А чего вы так волнуетесь?

Я перестал волноваться. Я успокоился. Входил без стука, клал на стол бумагу, на которой должна была красоваться подпись хозяина или хозяйки кабинета, а рядом брелок, авторучку, разовую зажигалку - остатки моих краткосрочных путешествий по земному шару. Срабатывало почти безотказно. На последней стадии даже вежливо предложили:

- Желаете получить в запечатанном виде?

- А как же! - уверенно кивнул я, смутно представляя, что мне это даст. Наверное даст, раз предлагают шепотом.

- Придется подождать минут десять.

И правда, через десять минут принесли. Прозрачная пластинка, в которой, как кредитная карточка, как аккредитационная карточка, мои права, моя фотокарточка, мое лицо смотрело на меня, я - на него. Незаметно перемигнулись - не забыть прикупить побольше брелоков и зажигалок ТАМ, легче будет жить ЗДЕСЬ.

Уплатил членские взносы в Союз Журналистов за три года вперед, за год вперед внесли квартплату и за телефон двух квартир. Пришлось кое-что распродать. Не беда, наживем. Наживем, живя где-то, а не здесь, наживем, если уедем, а тысячи приехали сюда отовсюду - из разных краев, областей, республик, кто за правдой, кто за работой, кто за дипломом - и всем нужен свой угол. Те же, кто уезжает надолго, должны бронью, как броней, защитить свою квартиру, свою жилплощадь, свое право, возвратясь, опять жить в столице. Бронь - обычная бумажка - охранное свидетельство, которое я должен был получить как ответственный квартиросъемщик на территорию, где фактически обитали Юля с Димой. От перегрузок шла кругом голова - начальство поставило жесткое условие: едешь в рай, загодя сдай все материалы на квартал вперед. Когда? Это начальство не колышит. И тут зажигалкой не отделаешься.

Я попросил Алену помочь.

Оказалось, что мы с ней как отъезжающие заграницу попали в разряд поднявшихся с насиженного места по призыву партии - возводить, претворять, осваивать или в разряд подписавших контракт и за "длинным" рублем рванувших в тайгу на лесоповал или в море на путину. Как мой сопалатник Аркадий Комлев в стационарном отделении противотуберкулезного диспансера, который получил на Дальнем Севере дырку в легком, словно от пулевого ранения.

Сходство в наших ситуациях, конечно, имелось, только Аркадий открыто уехал за пачкой банкнот, для меня же этот мотив - не лейтмотив, а просто мотив - звучит не вслух, а как бы под аккомпанемент АББА: мани, мани, мани...

Длинную, как анаконда, очередь в Банном переулке Лена отстояла впустую - требовалось мое личное присутствие. Пришлось мне отправиться по ее стопам из пункта А в пункт Б, точнее, из пункта ЖЭК в пункт Банный, где я встал в затылок очереди, которая за три часа стояния обернулась ко мне лицом, искаженным страданием, страданием по принципу: человек человеку друг, товарищ и брат, то есть здравствуй, брат, проходи, друг, слушаю вас, товарищ. В конце концов получил я бронь, но при этом подумал: зачем искать сюжет современной трагикомедии, мелодрамы, фарса, наберись терпения, выслушай здесь натерпевшихся, ищущих крова, ибо кто ты без крова? Перекати-поле...

Тем более странным было ощущение, что все основные дела переделаны и что даже заказаны билеты - мы на листе ожидания "Аэрофлота".

Лист ожидания...

Ровно пятьдесят дней я не виделся с кадровиком, не тревожил его попусту и вот с чистой совестью явился в его кабинет.

- Здравия желаю, товарищ начальник! - бодро отрапортовал я. - Рядовой Истомин упражнение закончил.

Кадровик покосился на меня:

- К пустой голове руку не прикладывают. Садись пока. Или сейчас не принято так говорить, лучше присаживайся... Значит, так... Тут одна бумага получена...

И замолчал. Я опустился на стул.

- Из... - я показал большим пальцем на потолок.

- Нет, - отрицательно мотнул головой кадровик. - Оттуда не шлют никаких бумаг, оттуда информируют. По этой линии все в порядке, решение есть, можешь ехать...

Пронесло, подумал я об Алене, не докопались до ее пребывания в погребе под немцами: - Я готов.

- Готов, готов, он готов, видите ли. Ты-то готов, ясно, что рядовой Истомин упражнения закончил. Всегда готов. Как пионер... И что за люди, почему сразу не предупреждают?

- О чем я вас не предупредил? - встревожился я.

- Да не ты, дружок твой, Николай Иванович Марченко, попросил еще на годок продлить ему пребывание в стране. Не кого-нибудь попросил - посла. Тот поддержал просьбу, но с такой формулировкой, что понимай как заблагорассудится, хотите продлевайте, хотите - нет.

Он замолчал.

- А если продлят... - неуверенно начал я.

- ... то псу под хвост все наши с тобой старания. Через год снова здорово, заново тебя оформляй. Опять справка о здоровье, анкеты и все остальное - считай, что рядовой Истомин и не приступал к упражнению. Ну, удружил он тебе.

Какой он мне друг, вдруг враждебно подумал я о Николае, о Мыколе, как мы его звали в редакции. Действительно, не мог что ли сразу известить ну, обождали бы год без этих мытарств. А ведь меня во Францию планировали, в Париж и сняли... Что-то я опять хочу в Париж...

- Безнадежно? - безнадежно спросил я у кадровика.

- Давай попробуем... - закряхтел он. - Я со своей стороны руководству такой шар закачу, что, де мол, послу отказать нельзя, кто ж ему откажет, но, с другой стороны, есть у нас и свои планы, очередь на выезд, и что Марченко место ждет, но полгода еще можем обождать. У тебя с начальством хорошие отношения?

- Хорошие, - попытался я сам для себя ответить на этот нелегкий вопрос. - Но и у Николая тоже...

- Резонно, - со вздохом согласился кадровик. - Мыкола, хитрый хохол, смиренно всегда себя держал. А с секретарем партбюро?

- Вот с ним точно хорошие, - обрадовался я.

- Поговори. Объясни ситуацию.

- А если полгода, то ничего не устареет?

Он замолчал.

- А если продлят... - неуверенно начал я.

- ... то псу под хвост все наши с тобой старания. Через год снова здорово, заново тебя оформляй. Опять справка о здоровье, анкеты и все остальное - считай, что рядовой Истомин и не приступал к упражнению. Ну, удружил он тебе.

Какой он мне друг, вдруг враждебно подумал я о Николае, о Мыколе, как мы его звали в редакции. Действительно, не мог что ли сразу известить ну, обождали бы год без этих мытарств. А ведь меня во Францию планировали, в Париж и сняли... Что-то я опять хочу в Париж...

- Безнадежно? - безнадежно спросил я у кадровика.

- Давай попробуем... - закряхтел он. - Я со своей стороны руководству такой шар закачу, что, де мол, послу отказать нельзя, кто ж ему откажет, но, с другой стороны, есть у нас и свои планы, очередь на выезд, и что Марченко место ждет, но полгода еще можем обождать. У тебя с начальством хорошие отношения?

- Хорошие, - попытался я сам для себя ответить на этот нелегкий вопрос. - Но и у Николая тоже...

- Резонно, - со вздохом согласился кадровик. - Мыкола, хитрый хохол, смиренно всегда себя держал. А с секретарем партбюро?

- Вот с ним точно хорошие, - обрадовался я.

- Поговори. Объясни ситуацию.

- А если полгода, то ничего не устареет?

- Нет. Только на визу опять придется посылать. Но это поправимо.

Глава седьмая

Так мы с Аленой оказались на листе ожидания длиной в полгода. Нельзя сказать, что все вернулось на круги своя, но мы, не сговариваясь, перестали даже упоминать, не то что обсуждать или строить какие-либо планы по закордонной жизни. Вроде бы ничего не поменялось, жили по-прежнему, но в душе шло, точнее, уже произошло отторжение, оскол, словно, треснув, оторвался айсберг от материка и с каждым днем отходил все дальше.

Мы уже стали получужими.

Когда себя чувствуешь чужим в стране? Наверное, будучи эмигрантом, но это чувство, слава богу, мне неведомо. Здесь - иное, когда чужой - у себя дома, на родине. Какой смысл заказывать Истомину интересный материал, рассуждали в редакции, ведь он уезжает? Зачем покупать новый костюм вместо изношенного - там купим все? Даже за квартиру уплачено на год вперед.

И образовалась пустота.

Вакуум в плотной ткани. Для окружающих мы уже уехали, для нас мир, в котором мы жили и работали, был отторгнут, мы смотрели на него из того далека, куда еще не прибыли.

При этом никакой уверенности в том, что нас ожидает впереди, не было. Как-то я готовил статью об институте черной металлургии. Криво усмехаясь, мне показали глазами на мрачного человека, сидевшего в углу за столом , а позже рассказали его историю.

Как это нередко бывает у нас, вдруг, как вспышка, как молния, как озарение, приходит идея, а может и блажь осеняет чью-то светлую голову там, наверху. Так и в этом случае до кого-то доперло - а ведь наша, отечественная технология непрерывной разливки стали - уникальна. Тут мы впереди планеты всей. Так какого мы сидим? Отправить в зарубежный вояж специалиста. Чтобы мог разъяснить, как это выгодно - заливаешь сверху горячий металл, а внизу вытягивается готовый сляб, и не нужно громадных обжимных станов. Обязательно надо слать гонца. Лучше с макетом. Ах, и макет в институте есть? И специалист к макету? Вот его и оформим. Пусть едет по белу свету. В страны цветущего капитализма не стоит - там уже сообразили что к чему и понастроили своих установок, а вот в Латинскую Америку, а тем паче в Африку - то, что надо. Сказано - сделано. Это там, у них, сказано - сделано, а у нас давай характеристику, анкеты, партгруппа. партбюро, райком, комиссия старых большевиков, которая в основном занимается разбором персональных дел - получается что-то сходное между выездом заграницу и персональным делом, потом должно выйти решение. Глядишь, ушло полгода, восемь месяцев. За это время закрыли специалисту научную работу, премии перестали выплачивать, произошло отчуждение, как со мной, а сама идея как-то поблекла, заглохла и не выглядела уже столь привлекательной при ближайшем рассмотрении и подсчете предстоящих расходов. Почесав в потылице, сказали бедолаге - нет в тебе потребности. А может сказали и не почесавшись. А может и не сказали даже, а просто забыли о человеке за ненадобностью. Он же, уже намылившись заграницу, сделал себе прививки от холеры, чумы, черной оспы, желтой лихорадки, укуса мухи це-це, брюшного тифа и других тяжелых недугов, но не перенес такого концентрированного удара и слег в больницу, оттуда вышел в состоянии глубокой задумчивости и был встречен радостно настроенными сослуживцами: "С приездом, дорогой! Расскажи, чего привез? Ну, угости хотя бы жвачкой. "Радость светилась в глазах тех, кто мне рассказывал эту историю, и росла эта радость на ниве утоленной зависти.

Глава восьмая

И все-таки полгода - далеко не бесконечность, отсветило лето, проморосила осень и подняла заиндевевшие ресницы зима.

Все, можешь брать билеты на самолет, подмигнул мне кадровик, и все три буквы чудесного слова "все" прозвучали как три удара в колокол перед отходом поезда, загудели, будто прощальный рев парохода - "в-с-е-еооо!"

- Билетов на рейс нет, могу поставить на лист ожидания, - приветливо сказала мне в кассе девушка в синей форме Аэрофлота.

Опять лист бесконечного ожидания.

- Неужели нет?

- Рейсы выполняются два раза в неделю, транзитом через три пункта. Хотите, посмотрю следующий?

- Будьте любезны.

Она набрала код на машине, пошепталась с соседкой, сидящей в такой же ячейке.

На передачу дел дается неделя. У Николая обратный билет уже на руках, задержаться он не имеет никакого права - кончается срок решения высокой инстанции о пребывании за рубежом товарища Н., и только оттуда, с небес, может снизойти новое решение. На один раз. Раз-решение. Если приеду на четыре дня позже, останется три - на все-про-все, этого мало, катастрофически мало. Иного же не дано - советские могут летать только самолетами Аэрофлота.

- Нет, молодой человек, не везет вам, и на следующий забито, - подняла на меня глаза девушка в синем.

Молодой человек. Все молодым называют, а мне уже сорок пять. Полсрока, а может и больше.

- Что делать будем? - с таким вздохом спросил я у нее, словно свидание назначал, а не билеты выкупал.

- Включу-ка я вас в лист ожидания на оба рейса, дня за три подойдите, как раз моя смена будет с утра. Следующий, пожалуйста!

За три дня - это пятница, опять доверенность выписывать, ловить чековую книжку в бухгалтерии да еще успеть телексом предупредить Николая, чтобы встречал.

Появились и другие, негаданные проблемы. Новая, незнакомая ранее ситуация была полна неожиданностями. Оказывается, есть и продается система очистки и фильтрации питьевой воды "Ручеек", без нее, как без рук в тропиках, она и компактная, она и надежная, только где ее взять? Как же без нее обходится Николай с семейством? Или "Ручеек" у них журчит? Не повезут же они его обратно? Может нам оставят?

Багаж. Во что укладывать барахло - штаны, рубашки, подушки, платья, простыни, одеяла, посуду, вилки, ложки, утюг, кипятильник?.. Вес давно превратился в перевес, похоже, что человек только и живет, чтобы обрасти бесконечным количеством хлама да потуже набить живот.

А книги? Что делать в тропиках без Пушкина? Вопрос не праздный, есть ли там библиотека? Размышления у книжных полок привели к переоценке ценностей - поэзия получила предпочтение перед прозой, на весах души ее грамм значительно концентрированней.

А дневники, записи, начатое и неоконченное, задуманное и ждущее своего светлого часа? Плох тот солдат... тот журналист, который не мечтает о своей книге. Чемодан блокнотов, тетрадок, отдельных листочков не сдашь в багаж, вдруг пропадет - и исчезнет невосстановимое прошлое моей жизни.

Поезжайте налегке, начните жизнь сначала, там все купите, оттуда привезете, советовали друзья. Кстати, о друзьях. Пролистал записную книжку с адресами и телефонами и подсчитал, что если позвать всех, с кем следовало бы попрощаться, то получается восемьдесят три человека, а по минимуму - человек сорок.

Просмотрел еще раз - этого обязательно, потому что друг, этого нужно, потому что нужный, этого необходимо, потому что... Может друг обождет, обойдется, он поймет, он же друг... Стоп! Вот так и разъедается нравственность ржавчиной расчета.

Попрощаться надо и с родными. И с теми, кто жив, и с теми, кого нет.

Мы прошли с цветами в руках мимо конторы, мимо стенок колумбария, мимо поляны в одинаковых, как строй солдат, рядах квадратных серых плит захоронения "афганцев", не вернувшихся с войны в мирное время, и чем дальше по аллеям кладбища, тем глуше становились звуки города, словно серая вата неба обволокла черные ветви деревьев, повисла на металлических прутьях изгородей, впиталась в слипшийся от сырости жухлый покров опавших листьев. И запахи здесь иные, чем в городе - земляные, гнилые, естественные.

Пока Алена ходила за водой с пол-литровой стеклянной банкой, я привел в порядок Наташину могилу - расчистил цветник, протер доску с портретом. Потом мы постояли в молчании недолгое время.

Назад Дальше