пылающее от стыда лицо, я протянул тебе то, что прятал за спиной, и остался
стоять с видом нашкодившего школьника.
Наверное, с минуту я не решался поднять голову. Просто стоял и слушал, как ты
быстро перелистываешь страницы.
Я ожидал любой реакции от тебя на те похабные картинки, но та, что последовала,
застала меня врасплох.
— Тебя пугают эти взрослые игры? — совершенно равнодушно спросила ты, отшвырнув
журнал. — Но твои родители это делают постоянно, из-за этого ты родился. Брось,
мальчишки не должны бояться этого. Наверное, это даже приятно. Спроси у мамы с
папой.
— Что? — растерянно спросил я, медленно поднимая глаза. Мне показалось, что я
ослышался, да и не ты вовсе сказала эти ужасные слова.
Но, увидев твоё злое лицо, понял, что это всё-таки ты…
— Ну что, заплачь ещё! Ты думаешь, тебя в капусте нашли? Ты такой трусливый, что
лучше будешь думать, что в капусте, да? Но я говорю тебе, это все делают каждую
ночь. Все взрослые, я знаю! И им нравится это делать! Они даже орать начинают
оттого, что им хорошо! Только вот, — твоё лицо на секунду стало озабоченным, -
только вот не могу понять, чего это нужно орать. Я, например, когда ем
мороженое, никогда не ору, хотя мне и приятно. Странно…
Я недоумённо захлопал глазами. Было до боли неприятно видеть тебя такой злой и
слышать, какие отвратительные вещи ты говоришь.
Повинуясь какому-то порыву, ты вдруг схватила меня за руку и потащила в мою
комнату. Остановившись возле кровати, ты повернулась ко мне и, уперев руки в
бока, насмешливо сказала:
— Раз ты любишь меня, то будем делать, как взрослые.
В первый момент я как-то не понял, что ты имеешь в виду и только глупо
улыбнулся, но когда ты, продолжая нагло смотреть мне в глаза, начала снимать
фартук и школьное платье, внутри у меня всё оборвалось. Я продолжал стоять, тупо
смотря, как ты раздеваешься, но мысли мои текли совсем в другом направлении. Я
лихорадочно думал о том, куда мне убежать из этой комнаты, вмиг лишившейся
кислорода, а ещё лучше умереть, чтобы никогда не видеть этого кошмара. Но шок,
охвативший меня был настолько силён, что я не мог сдвинуться с места.
Когда ты осталась в одних трусиках с каким-то дурацким рисунком в уголке и в
коротких гольфиках, я понял, что пора действовать. Подняв твоё платье, которое
давно валялось на полу, я подскочил к тебе и начал судорожно напяливать его тебе
на голову. Я старался не касаться твоей груди, маленькой, но уже вполне
обозначенной, но ты извивалась так, что руки мои постоянно дотрагивались до
твоей горячей кожи. Это вызывало во мне какое-то запретное ощущение, но мне в
тот момент было наплевать. Главное — надеть на тебя платье, а уж дальше можно
будет поговорить по-человечески.
У меня ничего не получалось. Ты хохотала, всеми силами старалась помешать мне, я
должен был прижимать тебя к себе, чтобы хоть как-то ограничить твоё
сопротивление, но при этом сам я совершенно ослабевал, и, в конце концов, тебе
удалось завалить меня на кровать. Платье вырвалось у меня из рук и улетело в
другой конец комнаты, а ты, продолжая звонко смеяться, как будто для тебя всё
было лишь забавной игрой, начала стаскивать с меня мой домашний пуловер. Я снова
запаниковал. Ещё не хватало, чтобы ты видела меня раздетым! С удвоенной силой я
начал бороться, решив вырваться и убежать от этой чёртовой кровати и от
сумасшедшей тебя. Ты щекотала меня и царапалась, как не в меру разыгравшийся
котёнок. В какой-то момент я понял, что лишь распаляю твой азарт и, если
подчинюсь тебе, то может быть, ты успокоишься. Поэтому я позволил тебе снять с
меня пуловер и, сгорая от стыда, закрыл лицо руками и напряжённо замер, ожидая,
когда ты начнёшь смеяться над моим маленьким хлипким телом.
В комнате воцарилась тишина. Я боялся оторвать ладони от лица и увидеть насмешку
на твоём лице и вдруг почувствовал, как вместо этого ты прижалась ко мне всем
телом. Так близко, что я ощутил… ну да, конечно. Я почему-то постоянно, думал о
твоей груди, даже когда мы боролись. И поэтому теперь, когда ты легла на меня, в
голове у меня растёкся сладкий туман. И что-то новое, доселе не испытанное…
Ты прошептала тихо-тихо:
— Не бойся, давай спрячемся под одеяло, если хочешь.
Я кивнул. Я на всё уже был согласен, лишь бы ты вечно так прижималась ко мне и
что-нибудь шептала на ухо. Мы быстро забрались под одеяло, но я по-прежнему не
решался открыть глаза. Наверное многие дети играли и играют в эти игры, прячутся
подальше от взрослых, трогают друг друга, даже целуются. Словно слепые котята
балуются с этим древним инстинктом, не зная точно правил игры. Но мы с тобой
были другими, не такими как все. Потому что тебе правила были очень хорошо
известны и меня это пугало. Подражать взрослым и делать, как взрослые, между
этим есть большая разница. И то, что ты начала вытворять, когда мы оказались под
одеялом, мне не очень-то нравилось. Тебе не нужны были никакие детские
сюсюканья, ты точно знала, как всё должно происходить на самом деле, поэтому
твоя маленькая лапка уверенно расстегнула мне брюки и нырнула внутрь. Я лежал,
совершенно онемевший, чувствуя лишь твоё обжигающее тепло и непонятную тяжесть…
ну ты знаешь где. Твои настойчивые пальчики, — это было что-то!
— Ты ведь уже большой, ты уже можешь? — спокойным голосом спросила ты,
продолжая делать что-то неслыханное своей рукой.
— Не знаю, — сдавленно прошептал я в ответ. Стыд, отвращение и эта мерзкая истома
просто сводили меня с ума. Мне было противно и страшно, но в то же время я ни за
что на свете не согласился бы, чтобы ты вытащила свою лапку из моих штанов.
Такой вот парадокс, милая. Смешно вспоминать.
Самое поразительное, что я запомнил тот первый раз в мельчайших подробностях. А
ведь прошло уже столько лет… Помню, что я тогда был "уже большой", по всей
вероятности, потому что в какой-то момент, когда ты затащила меня на себя, тебе
удалось… Во всяком случае, на секунду я ощутил нечто горячее и тесное, и даже
успел осознать, ГДЕ находится нижняя часть моего тела, если можно так
выразиться. А потом вспышка, как удар молнии. Ослепительная, оглушающая и… все.
Чувство омерзения, усиленное в тысячу раз сразу заставило забыть о тех секундах
наслаждения, которые ты мне подарила.
Час спустя пришла мама, и мы втроем сели пить чай. Ты, непривычно оживленная,
весело щебетала, радуя мою маму (о, если бы она знала!), а я сидел, как в воду
опущенный и боялся выдавить слово. Мне казалось, что на моем пылающем лице
большими буквами написано о том, что мы совершили, и стоит матери внимательно
приглядеться, как она все поймет. Но, заметив мой насупленный вид, она лишь
покачала головой, и заставила меня сунуть подмышку градусник. Стоит ли говорить,
что температура у меня действительно оказалась космической, и я тут же был
отправлен в постель. Сейчас я понимаю, что сильно рисковал, позволяя маме
укладывать меня под одеяло. Могли же остаться всякие пятнышки на простыне, о
которых я тогда еще не подозревал, но происхождение которых смогла бы быстро
определить моя мама. Клянусь, я бы признался ей во всем, окажись это так. Но, к
счастью, ты все унесла в своем теле, и наше преступление так и осталось
нераскрытым.
В тот вечер я впервые понял, что взрослые по сути своей глупые и недалекие
существа, не далеко ушедшие от нас, детей. И еще я понял, что ненавижу свою
мать. За тот журнал, что они с отцом держали дома, совершенно не заботясь, что
он может попасться мне на глаза.
Не смотря на температуру, мне позволено было проводить тебя до лестничной
площадки, хотя я с радостью избежал бы этой милости, настолько неприятно мне
было в тот момент твое присутствие.
Мы долго молчали. Ты никак не хотела садиться в лифт, а я не мог заставить себя
посмотреть тебе в глаза, и с нетерпением ждал, когда же ты, наконец, уедешь.
Напоследок ты как-то неуклюже ткнулась мне в губы, что должно было означать
поцелуй, и умчалась. Помню, я подумал тогда, что в фильмах целуются как-то
иначе. И твой детский поцелуй показался мне чуть ли не кощунством после того,
что ты со мной сделала.
Знаешь, сейчас, когда я пишу это письмо, я нащупал еще один парадокс. Ты ведь не
умела тогда целоваться, верно? Нет, потом, когда появился Герка, все уже было в
порядке. Наверное, в этом его заслуга. Но тогда, в наш первый вечер, ты еще не
умела. И вот о чем мне хочется узнать, Ева, кем был тот человек, который научил
умела. И вот о чем мне хочется узнать, Ева, кем был тот человек, который научил
тебя премудростям физической любви, но никогда не целовал тебя? Кем было то
чудовище, которое убило твою душу, опустошило, и заставило заполнить эту пустоту
нами?.. Герка знает, он знает многое о тебе, по какой-то причине ты доверяла ему
больше чем нам с Алешкой. Должно быть, он просто умел тебя понять, и ему
единственному удалось достичь с тобой согласия. Но твои секреты он никогда не
расскажет, я уверен.
В ту ночь, первую ночь после близости с тобой, я пообещал себе, что не
приближусь к тебе больше никогда, но уже на следующий день понял, что
погорячился. Я по-прежнему оставался твоим рабом, и никакая сила не заставила бы
меня отвернуться от тебя. Нужно было лишь не думать о том, что между нами
произошло. И, в конце концов, если тебе так нравилось ЭТИМ заниматься, то я мог
и потерпеть. Ради любимой можно и не на такие жертвы пойти…
И я с радостью обреченного шел тебе навстречу. Ты была безжалостна или просто
наивна. Раз за разом, швыряя меня в эту грязь, ты очищала меня своими бездонными
глазами и робкими поцелуями на прощанье. Постепенно я даже научился делать
всякие вещи, которые тебе нравились, и получать удовольствие, видя, как
вспыхивают твои глаза. И все-таки мне по-прежнему было тяжело. Я не мог уже
думать ни о какой учебе, вообще ни о чем, что бы не касалось тебя. Ночи напролет
я ворочался на своей оскверненной постели, жадно вдыхая оставшийся на подушке
запах твоих волос и, стараясь не думать о том, что погибаю.
Но, к великому моему счастью, в нашей с тобой жизни появился Жорик Тимченко. Это
звучит абсурдно, но я почувствовал облегчение, когда понял, что ты ему
поддалась. На самом деле он долго крутился возле тебя, прежде чем ты проявила
благосклонность. Ты не была самой красивой девчонкой в классе, и я даже не знаю,
что его в тебе зацепило, ведь Герка был тайной любовью почти всего нашего
девчоночьего коллектива. Может, он уловил тот животный магнетизм, что исходил от
тебя, или же почувствовал слабинку, возможность реализовать на тебе свои
плотские фантазии, что нереально было тогда с нашими сверстницами, не знаю. Но
как бы там ни было, этот красивый, ухоженный мальчик, избалованный всеобщим
вниманием, просто не давал тебе прохода. В том возрасте мальчишки еще не
ухаживали за девочками в открытую, это считалось едва ли не слабостью, но в
отношении тебя наш блистательный Жорик забыл все приличия. О его симпатии к тебе
знала чуть ли не вся наша школа (а Жорик был личностью известной, надо
заметить). Тогда я принял эту его открытость за излишнюю самоуверенность, но
сейчас понимаю, что он был просто ослеплен и не видел ничего вокруг. Наверное, я
так и не узнаю, что же заставило его настолько потерять голову. Неужели только
доступность, которую он каким-то образом учуял в тебе? Но если это так, тогда он
должен был быстро остыть. По каким-то непостижимым для меня причинам, ты
довольно долго избегала его. Казалось даже, что тебя раздражает его внимание.
Это было так странно, ты признавалась в любви мне, некрасивому рыжему очкарику,
на которого не посмотрела бы, наверное, ни одна девчонка на свете, даже окажись
он единственным мальчишкой на планете, и в то же время без сожаления отталкивала
от себя самого звездного мальчика всех пятых классов.
Так продолжалось долго. Достаточно долго. Но в какой-то момент я понял, что ты
позволила ему стать твоим. Внешне почти ничего не изменилось и никто кроме меня
не смог бы уловить некую оттепель в ваших отношениях. Просто между вами
установилось вдруг равновесие. Он перестал дергаться, а ты перестала с ним
огрызаться. И очень скоро почти все свободное время мы стали проводить втроем.
Наши с тобой отношения ничуть не изменились. Правда, теперь ты реже тащила меня
в постель, но от этого, поверь мне, я только задышал свободнее. Меня вполне
устраивало, что эту неприятную повинность взял на себя Герка.
Нонсенс! Но мы трое прекрасно ладили. Ты подружила нас с Геркой, хотя до этого
мы, кажется, не сказали друг другу и пары слов, хотя проучились вместе с первого
класса. Он попросту не замечал меня, а мне самому Жорик всегда казался существом
из другого измерения, где у людей нет проблем, и куда лично мне путь закрыт.
Словом, мы просто не существовали друг для друга. Пока не появилась ты.
Благодаря тебе мы невольно сблизились и обнаружили, что у нас много общих
интересов помимо тебя. Как ни странно, мы стали почти что друзьями.
Я с теплотой вспоминаю наши частые прогулки по набережной. Герка или я, это было
как-то не важно, держал тебя за руку (по-моему, это была единственная вольность,
которую ты позволяла, когда мы были вместе), и мы часами бродили вдоль реки,
что-нибудь увлеченно обсуждая. Да, все-таки были вещи, которые я могу вспоминать
без боли.
Но если бы мне дали прожить жизнь сначала, кое-что я бы изменил.
Например, спас бы от тебя Алешку…
Это звучит дико? Но послушай…
Он действительно был твоим грехом. Злом, которое ты совершила. Зачем, милая моя
девочка, зачем? Разве мало тебе было наших душ, над которыми ты безраздельно
властвовала! Или тебе просто захотелось заполучить кого-то, кого ты окончательно
сможешь растоптать…
Иногда мне кажется, что в моих силах было уберечь его от тебя.
Мы с Алешкой выросли в одном дворе и знакомы были с пеленок. Когда пошли в
школу, то попали в один класс, и, не смотря на то, что школьной иерархии стояли
на разных полюсах — Алешка прирожденный лидер, староста класса, спортсмен,
отличник, а я незаметный тихоня, это нисколько не помешало нашей дружбе. Своим
авторитетом он прикрывал меня от нападок одноклассников и, что особенно мне
льстило, считал меня умным парнем, интеллектуалом, так сказать, а не просто
размазней. В общем, мы всегда отлично ладили.
Конечно, он сразу почувствовал, когда в моей жизни появилась ты. Всей правды
Алешка, понятное дело, даже представить себе не мог, но перемены во мне заметил.
"Что с твоими оценками! — кричал он на меня. — Почему тебя не было на
субботнике, я краснел за тебя перед Галиной Дмитриевной!.. Ты прогулял два
урока! Хочешь, чтобы тебя вообще из пионеров выкинули?! Да что с тобой!!!"
Такой вот он был смешной, наш Алешка. Настоящий пионер-герой. Очень правильный,
искренне верящий в те старые идеалы и прочую дребедень, которой нам активно
забивали голову. Он, как и Герка не был обделен вниманием наших девчонок, но вот
только шансов у них в отношении Алешки не было никаких. Слишком он был
неприступным и женскую часть нашего коллектива воспринимал исключительно как
товарищей по процессу обучения.
И ты, моя маленькая ведьмочка, споткнулась об него. Ведь тебе жутко нравилось
все чистое и непорочное. И ты начала активное наступление.
Помню, как Алешка шарахался от тебя, когда ты на глазах у всех подходила и
приглашала пойти в кино. Я знаю, почему он так реагировал, ведь в глазах твоих
при этом появлялось такое выражение, которое он вряд ли тогда знал. Но уже
чувствовал, ЧТО это выражение ему обещает.
Ты звонила ему среди ночи и несла какой-то бред, после чего он просыпал первые
уроки, и приходил в школу с обезумевшими глазами.
Я не знаю, что еще ты делала, чтобы сломать его, но помню, что смотрел он на
тебя как на чудовище из его ночных кошмаров. А это говорило о многом.
Конечно, мы с Геркой все видели и понимали. Что до меня, то я втайне даже желал,
чтобы Алешка вошел в нашу свиту, ведь в последнее время мы сильно отдалились
друг от друга. Герка кажется, бесился поначалу. Мне не говорил, но я чувствовал.
Впрочем, ты каким-то образом быстро поставила его на место и он, как и я,
принялся наблюдать за происходящим со спокойствием обреченного. Тебя нельзя было
судить по каким-то общепринятым меркам и с этим обстоятельством приходилось
мириться.
И вот настал черед Алешки. Знаешь, такие вот правильные безупречные люди на
поверку оказываются самыми темными созданиями. Постоянное сдерживание эмоций,
естественных желаний, заталкивание глубоко внутрь всего, что может помешать так
называемой внешней идеальности, очень часто приводит к необратимым последствиям.
Должно быть, ты всколыхнула накопившееся у Алешки в душе болото. И боролся он
вовсе не с тобой, нет. Он боролся с самим собой. Пытался всеми силами затолкать
обратно внутрь себя все то, что ты так настойчиво из него вытягивала.