Я вскочила с постели и, забыв о коленке, подбежала к ней.
— Катя, что случилось?
Сердце защемило от недоброго предчувствия.
— Ой, Юля… Оказалось, что Паша не вернул-ся перед нами, как мы считали. Он до сих пор не явился, понимаешь? Я не знаю, что произошло! — воскликнула она громко, как будто я собиралась ее допрашивать или в чем-то обвинять. — Может, он пошел вперед по дороге, вот его и засосало в воронку. Или… Я не знаю, короче, он так и не пришел! А Женька… — Катька спустилась на пол, вытирая слезы ладонью, ноги по непонятной причине не хотели ее держать. — Он пошел его искать! В ураган! Мы его все отговаривали, а он все равно ушел! Бли-ин… Что, если он не верне-отся-а…
— Катя, он вернется, они оба вернутся, обязательно! — Я говорила то, что должна была, но сама не сильно этому верила. Наверно, причиной всему — мой врожденный пессимизм во взгляде на вещи. Но Катька бы на моем месте говорила именно то, что сказала сейчас я, поэтому я так и сказала.
— Не знаю. Я ничего не знаю. Вдруг это рок? — Подруга подняла на меня испуганные заплаканные глаза. Впервые мы поменялись ролями, теперь я была мамочкой, а она слабой, беззащитной дочкой.
Я прижала ее к себе и ответила Женькиными словами:
— Никакого рока нет. Все происходит по причине. Женя найдет Пашу, и они оба вернутся.
— Но дверь заставили мебелью…
— Они постучат, и Кеша с Альбертом Семенычем разбаррикадируют ее. Ложись, тебе нужно отдохнуть.
— Я не хочу отдыхать! — вспыхнула Любимова, подпрыгнув. — Я хочу искать его! Я сейчас пойду на улицу и буду их звать! Нужно же что-то делать, я не могу вот так сидеть и ждать у моря погоды! Вдруг им необходима моя помощь?
— Ты ничем им не сможешь помочь, но хорошо, я попрошу Кешу. Может быть, он рискнет отправиться на поиски. А ты садись, — помогла я подруге достигнуть ее кровати и подождала, когда она устроится. Затем вышла «в народ».
В столовой сидели трое — Валерия, Светлана и Иннокентий. Перед ними лежала еда — сваренные пельмени и банка с соленьями, но они к ней не притрагивались, думая каждый о своем.
Увидев меня, Лера спросила сочувственно:
— Как она? — говоря о Катьке. Я махнула, мол, фигово. — А ты сама как?
— Коленка болит. Но жить буду. — Я повернулась к Иннокентию: — Как ты смотришь на то, чтобы помочь Женьке в поисках?
Александров тяжко-тяжко вздохнул.
— Черт, не хотелось бы… Знал, что ты попросишь. Просто это чистейшей воды самоубийст-во. — Я расстроилась и приготовилась скулить. — Нет, только не нужно слез! Если ты хорошо попросишь меня, я таки не сумею устоять, гарантирую.
Света нервно хихикнула.
— Ты что смеешься? — спросила ее Лерка.
— Он намекает на интим, непонятно, что ли? Я их как представила вместе, так и смешно стало.
Не знаю, что на меня нашло в тот момент, но я осмелилась ответить на это вот чем:
— Знаешь, я тут тоже как-то додумалась представить тебя со стареющим Альбертом Семеновичем. Вышло так прикольно! Обхохочешься!
Реакция у народа была следующая: Кеша донельзя выпучил глаза, причем его глазные яблоки были такими контрастно-белыми на фоне лица, что стало как-то страшновато; Малинова покраснела и прикрыла ладонями щеки, как будто бы это ее саму в чем-то устыдили; Морозова, как я уже сказала, в столовой не было, он отдыхал в своей комнате, а сама Света удивленно хмыкнула:
— Вот кто за нами подглядывал. Любопытная Варвара. Заведи себе лучше любовника, чтобы другим не завидовать!
— Света! — одернула ее Лера.
— Завидовать тебе? — удивилась я. — Что ты. Я, наоборот, боялась, как бы у него на тебе инфаркт не случился, возраст все-таки…
— Юля! — это снова Валерия.
Негр же захохотал и принялся аплодировать.
— Вот вам и тихоня, — со злостью выговорила Барская, чье лицо покрылось некрасивыми красными пятнами. — Терпеть не могу таких. Небось в школе отличницей была? Учила уроки, дома сидела, взрослым не перечила, с мальчиками не гу-ляла? Такие, как ты, мужика себе завести не могут и потому собак спускают на тех, кому это счастье выпало.
— Ты так считаешь? — тихо усмехнулась я. — Между прочим, пока такие, как ты, гуляли с мальчиками да шлялись по дискотекам, такие, как я, заполняли свои мозги знаниями, решая задачки и читая произведения классиков. Ну и к чему это привело? Ты хоть знаешь таких персонажей, как Евгений Онегин, Наташа Ростова, Григорий Печорин? Ты знакома с теорией вероятности? Слышала ли ты о Гераклите, Фалесе, Фоме Аквинском, Рене Декарте? Читала ли ты Мопассана, Гете, Бальзака, Дюма, Ницше? О чем с тобой можно вести беседы? О шмотках да мужиках, в которых ты ни хрена не смыслишь. Ты натура ограниченная, стервозная и легкодоступная. Потому и клюют на тебя только такие, как Морозов, — нищие, безмозглые склеротики, лодыри и пьяницы. Это счастье? Отнюдь. Я не завидую, я сочувствую тебе.
Светлана налилась краснотой уже полностью и надула щеки в приступе гнева от моей обличающей правды.
— Что ж, если ты такая утонченная и умная, как считаешь, почему же ты не замужем? Не берет никто?
— Да, Свет, а ты бросишься на шею первому бомжу, что позовет, — понимающе закивала я. — Муж не показатель, показатель то, что у тебя в голове. Я самодостаточная личность, мне интересно с самой собой, чего не скажешь о тебе.
Барская захлопала глазами в полной растерянности. Словарный запас исчерпался, и она ничего не ответила.
— Ладно, все. Браво, отличная речь, — снова хлопнул в ладоши Иннокентий. — Но что-то ты разошлась. Придется мне уступить дорогой Юлии и отправиться на поиски ее друзей, не то она разорвет нас всех в клочья.
Я и сама дивилась про себя. Что это на меня нашло, в самом деле?
Глава 9
— Сечешь, кого ждал Альберт, гуляя, как он нам расписал, туда-сюда минут сорок-пятьдесят после ухода из гаража? — спросил меня Кеша на улице. Он не желал с собой брать столь хрупкую девушку, как я, говорил, что это опасно, но мне не хотелось оставаться с девчонками наедине после давешней разборки. А Катю тревожить было бы преступлением, пусть отдохнет.
— Свету? — ахнула я и подняла лицо к небу. Воронка, успевшая, видимо, испугавшись нас двоих, уйти поскорее в море, оставила после себя гигантские разрушения. Деревья были повалены, в парке, куда мы незаконно проникли по берегу залива, валялись отколотые куски камня и гранита. Когда мы вышли к стоянке, обнаружилось, что оставленные служебные автомобили были перевернуты. Вид они имели тот еще. — Да, вполне возможно, — подумав, сказала я. — Только он не признается. А почему она на встречу не пошла?
— Не знаю, — пожал он плечами, держа меня за руку, а второй рукой сжимая включенный фонарик (несмотря на детское время — половину восьмого, — на улице было как-то мрачно и неуютно, а карманное солнце вселяло немного бодрости и оптимизма). — Может, погоды испугалась?
— Или в то время, как он ждал ее в одном месте, она убивала человека в другом, — задумчиво молвила я.
— Да ты что? В тот период она никак не могла убить. Мы были в столовой, никто не мог выйти незамеченным. Хотя… — Кеша нахмурился, исподтишка на меня поглядывая, словно решая мысленно, стоит мне доверить какую-то тайну или нет. Я ответила ему самым наивным и открытым взором, на который была способна. Новехонькие тайны могли помочь в расследовании. — В общем, даже не знаю… Ладно. Слушай. Я видел, как Фалалей выходил из вашей с Катькой комнаты.
— Ох ты! — непроизвольно выдала я и открыла рот. Что бы это значило? Металлист в нашей комнате?
Пройдя стоянку вдоль и поперек, мы снова углубились в лес.
— Никто не обратил на это внимания, — продолжил баскетболист, — вы так вообще крутились возле плитки и буфета вместе с Лерой, остальные решили, что он ошибся комнатой, такое вполне могло быть, ведь официально никто из нас никого не распределял. Может показаться, что он зашел, увидел, что комната занята, и вышел. Поверь, это заняло у него меньше половины минуты, оттого у людей не возникло никаких подозрений. Но я спортсмен, понимаешь, у меня в крови настороженность. Я должен знать наперед, что предпримет противник, и быть к этому готовым. Отсюда у меня очень высокая наблюдательность. За долю секунды я успел заметить, как он клал что-то в карман. Что-то белое, свернутое. Похожее на лист бумаги, но я не уверен.
Он помолчал, а я боролась с собой, чтобы не выбросить в окружающую среду вулкан, возродившийся внутри моего мозга. «Письмо! Письмо! Наше письмо! Вот кто украл его! Но зачем?!» Я усиленно скрипела зубами, памятуя о своей дурацкой болезни и пытаясь не выдать наш с Катей секрет, и все же одно слово просочилось:
— Письмо!
— Не знаю, может быть. Хочешь сказать, что вы недосчитались чего-то важного? Хм, я хотел вам сказать, но при всех неудобно, потом начались поиски пропавшей Фели, потом умер он сам… И я решил, что о мертвых нельзя говорить плохо. Вдруг он правда ошибся дверью? Но этот белый уголок, что он поспешно затолкал глубже в карман… Я не знаю, что это было, но мне не понравился сам факт, что зашел он с пустыми руками, а вышел с чем-то, что ему, судя по всему, не принадлежало.
— Письмо!
— Не знаю, может быть. Хочешь сказать, что вы недосчитались чего-то важного? Хм, я хотел вам сказать, но при всех неудобно, потом начались поиски пропавшей Фели, потом умер он сам… И я решил, что о мертвых нельзя говорить плохо. Вдруг он правда ошибся дверью? Но этот белый уголок, что он поспешно затолкал глубже в карман… Я не знаю, что это было, но мне не понравился сам факт, что зашел он с пустыми руками, а вышел с чем-то, что ему, судя по всему, не принадлежало.
— Кеша, как жалко, что труп сперли, — поделилась я своими переживаниями, надеясь на сочувствие и поддержку. — Я бы, честное слово, не побоялась влезть к нему в карман и проверить то ли это, что я думаю. Катька обыскалась этого письма.
Я ждала, сильно ждала следующего вопроса, который просто не мог не возникнуть, но так и не возник. Что это было? Природная негритянская тактичность? Или он все знал, знал, о чем я говорю, потому не просил уточнений? Будь на его месте Паша, он бы тут же прилепился ко мне с вопрошаниями: «А что это за письмо: от кого оно, что в нем было?», «Зачем, как ты считаешь, оно понадобилось Фалалею?», «Почему ты не рассказала мне о нем раньше?»… Но Паша уже знал о нем и даже принял самое активное участие в дешифровании. А Кеша не знал. И вроде бы не хотел знать. Притворялся? Или просто совсем не любопытен? Не знаю, мне казалось, все темнокожие жутко любопытны. А Паша… Где же Паша?.. Найдем ли мы его? Как бы хотелось верить!
— А ты верь! И он обязательно сыщется!
— Спасибо, — пискнула я, задавшись следующим пугающим вопросом: а весь ли мой внутренний монолог слышал Александров? Не могла же я, в самом деле, все-все, что сейчас надумала, произнести вслух! Нет, ерунда, чаще всего я просто проговариваю последнюю фразу, так что опасаться нечего, он ничего не знает.
Только я перевела дыхание и глубоко выдохнула, как Иннокентий меня шокировал:
— Ты знаешь, Юля, негры и впрямь все любопытны. Просто я, как ты уже догадалась, до неприличия воспитан и не лезу не в свое дело, пока меня об этом не попросят.
— Боже… — простонала я. — Кеш, извини, ладно?
Здесь он меня повторно удивил:
— За что? — И приподнял брови, едва заметно улыбаясь.
— Но я же… Ты же… Ты слышал, как я… — Короче, я смутилась окончательно. Что за белиберда? Как у него это получается все время?
— Я слышал? Я ничего не слышал, — покачал он головой и с хитрецой подмигнул мне. — А ты что-то говорила?
— Нет! То есть… Замнем.
— Идет. — Александров присел. — Видишь след?
Я села рядом. Да, след был увесистый.
— Чей это?
— Судя по глубине, тяжелого человека. Это явно не твой Павел. И это только один человек. Мы уже фигову тучу времени идем по этому следу, и вдруг он обрывается. Куда он делся? — Я всмотрелась в то место, куда указывал луч фонаря. Потом обернулась назад и напрягла зрение. Действительно, мы шли по следам, хотя я этого не заметила. Но меня ведь вел Иннокентий, и он, оказывается, не пальцем в небо тыкал. И фонарь в его руках имелся вовсе не для оптимизма, как мне думалось. Приходится признать, что спутник был неплохо подкован в следопытном деле, чего не скажешь обо мне. Но этот отпечаток ноги и впрямь был последним. Что за ерунда? — Блин… — выругался Иннокентий. — Не инопланетяне же его похитили?
— Еще чего не хватало, — ответил откуда-то Женькин голос. Зашевелились близлежащие кусты. — Здесь я, никто меня не похищал.
— Так вот за кем мы топали! — сообразил Александров, оглядывая появившегося Логинова. — А Павел? Ты нашел его?
— Да, нашел, а потом бросил, решив бродить в одиночестве… Нет. Не нашел, — изменил свои показания Женя, начав просекать, что его шутка была непонята. — Извини за грубый сарказм, Кешак, просто мне сейчас не до глупых расспросов, о’кей? У меня лучший друг пропал.
Ситуация сложилась отнюдь не комичная, но у меня вдруг случился приступ хохота.
— Кешак! — повторяла я, хлопая себя по коленкам. — Кешак! Умора!
Оба смотрели на меня боязливо. Наконец Женька спросил:
— Что с ней?
— Не знаю. Может, из-за вашего Павла? Они вроде как… ну… были близки.
— Насколько я знаю, не были, — так беззаботно выдал Логинов страшную интимную тайну. — Просто за последние два дня на бедную девчонку слишком много всего навалилось. Пахан бы на это сказал, что ее организм преобразовал негативные эмоции в позитивные. Я от него о подобном замещении часто слыхал, потому запомнил. Видимо, это и произошло сейчас.
— Да. Однако я считал, что первым, кто сорвется, будет твоя Катя. Уж слишком много всего она хранит в себе и пытается все время держать марку перед окружающими. Эдакая «вещь в себе» Канта: нам она кажется одной, а на деле она — что-то непостигаемое, неподвластное нашему разуму. Никто не знает, сколько она еще сможет играть эту роль неломающейся статуи. — Логинов сморщился, явно недовольный этим не слишком лестным высказыванием в адрес своей дражайшей половины, но, подумав чуть, согласно кивнул. — А Юлька-то — иное дело: то обмороки, то внеплановые сны. Откуда сбой нервной системы?
Женька пожал плечами.
— Возможно, у моей, как ты скажешь, Кати просто порог на такую фигню выше. Она обладает сильной сопротивляемостью к психологическим нагрузкам.
Они продолжали меня обсуждать прямо при мне, ничуть не стесняясь, а я, в свою очередь, продолжала ухохатываться сперва над кликухой негра, образованной от его имени, а потом как раз над тем, что они обсуждают меня прямо при мне, ничуть не стесняясь.
Затем московский баскетболист соблаговолил сменить тему:
— А что ты делал в кустах? Если не секрет, конечно.
— Я нашел вот что. — Друг протянул негру пряжку с ремня. По-моему, с Пашиного. У него очень тонкая талия, поэтому все брюки и джинсы без ремня он не носит, чтобы не сползли. Пряжка имела вид эмблемы известной фирмы джинсовой одежды.
— Ты думаешь, это его?
Здесь Женька меня удивил:
— Нет. Это явно не с его ремня.
— Ты что, ку-ку? — возмутилась я, перестав хохотать. — Это точно с его ремня! Я помню эту штучку, она все время болталась, а я ждала, когда она отвалится наконец.
— Не обращай на нее внимания, она сама не знает, что говорит, — кивнул в мою сторону Женя и неожиданно добавил: — Пора домой.
Как домой? А Паша?
— Я согласен, — удовлетворенно закивал наш темнокожий приятель. — Завтра с утра, если погода уляжется, обязательно пойдем его искать.
— Ты с ума сошел?! — набросилась я на Женьку. — Обалдел? А как же Пашка? Ты ночь в теплой уютной постели проведешь, а он… он… незнамо где… — Теперь я стала плакать. Я что, больная?
— Юлька, успокойся. Все будет в порядке, доверься мне. — Логинов приблизился и предпринял попытку обнять, но я оттолкнула его от себя.
— Ты только о себе думаешь! А он, полагаешь, на твоем месте так легко отказался бы от поисков? Да он искал бы тебя до посинения!
На Женькиных скулах вздулись желваки, было видно, что он злится. Однако друг ничего не сказал в ответ.
— Юля, ты несправедлива к Евгению, — встрял вездесущий Александров. — Смотри, как небо потемнело. Надвигается гроза. Уже темнеет, чуть позже станет совсем темно, так мы его не найдем. Женя все правильно говорит.
— У тебя есть фонарик!
— Боже, да на что способен этот фонарик? Светлячки и то больше света выделяют. Пойдем, послушайся мудрых мужчин.
— Ага, а я, раз блондинка, значит, дура полная? — несла я чушь. Конечно, дура, как же иначе? Только раньше я и не оспаривала сие заявление, а в тот момент на меня действительно нашло что-то странное, что-то невероятное, чего никогда ранее не наблюдалось. Одна лекция для Светланы чего стоила, теперь вот это…
— Нет, ты никакая не дура. Просто мужчины всегда умнее женщин, запомни это.
— Да, — согласился Логинов, чему-то даже обрадовавшись. — Я вот тоже блондин, но я ведь умный. Так что цвет волос ни при чем. Кешак… Иннокентий правильно говорит, дело в принадлежности к определенному полу.
Я глубоко вздохнула, подошла к ним и, нацелив перст на Александрова, сказала:
— Женоненавистник, — перевела палец на Логинова: — Самовлюбленный женоненавистник. — Убрала палец, отвернулась. — На этом все. Больше вы от меня и слова не дождетесь.
Я первая зашагала в сторону дома, думая только о Павле. Как они могут вот так бросить поиски? А вдруг он в беде? Разве не затем нужны друзья, чтобы помогать друг другу в трудную минуту?
Я слышала шаги за спиной, зная, что оба идут следом, и ощущала в себе сильное гнетущее раздражение. Любимова бы смогла настоять на том, чтобы продолжить розыск. А я вот… лапша, короче. На крайний случай она бы распрощалась с ними, заявив, что обойдется без помощников, и стала бы искать сама. Однако где она, Любимова? Я здесь мерзну в этой чаще, а подруга отдыхает себе на постели и пытается прийти в чувство. Впрочем, когда она узнает, что с ее обожаемым принцем ничего не случилось, возможно, она и поступит согласно своему характеру, гордо покинув дом на ночь глядя в одиночку, заявив, что без друга не вернется. Тогда я к ней примкну, нас станет уже двое, вот в паре мы и сумеем найти Пашу.