Однако… А вдруг Муравьеву нужно задать какой-то уточняющий вопрос? Или он осознал свою вину, хочет помириться со своим, так сказать, внештатным сотрудником? Никогда не следует отталкивать человека, который хочет протянуть тебе оливковую ветвь и протягивает руку дружбы!
– Добрый день, Лев Иванович, – проговорила Алена вежливо, но официально.
– Послушайте, Елена Дмитриевна, – раздался ледяной голос Муравьева, – когда вы меня сегодня спрашивали про Павла, моего бывшего водителя, вы уже знали, что он убит?
Нижний Новгород, примерно в то же время
Интересно знать, чем для меня завершится эта история, в которую я невольно влез? Но нельзя же было так все оставить! Боже ты мой, сколько зверства в людях! За что они хотели разделаться с ней так немилосердно? Какая изощренная жестокость! Либо она отравила им жизнь, либо… либо это зверство, которое я часто замечал в существах низкого уровня.
Впрочем, что такое уровень высокий или низкий? Тот убийца, которого я преследую, вполне годен быть названным существом высокоорганизованным. Если измерять его коэффициент IQ, он будет чрезвычайно высок. И тем не менее по уровню, по жестокости и бесчеловечности они очень близки – эти два недочеловека, и он… вернее, они, потому что их двое… и они вполне достойны друг друга.
Мне кажется, я не поверю, когда доберусь до него, до них… То, что мне удалось совершить нынче ночью, добрый знак. Я вернул к жизни безвинное человеческое существо. Это значит, что мое терпение будет наконец вознаграждено. Я добьюсь своего!
Нижний Новгород, наши дни
– Как – убит? – тихо спросила Алена.
Николай Дмитриевич замер.
– Выстрелом из пистолета. Калибр нужно сообщить? – все тем же ледяным тоном проговорил Муравьев.
– Нет, я все равно ничего не понимаю в пистолетах.
– Николай Дмитриевич, мы вас ждем! – закричал кто-то в коридоре.
Калужанин поднялся, обеспокоенно поглядывая на Алену:
– Что-то случилось?
– Нет, нет, ничего, извините, я сейчас пойду, – пробормотала она, пытаясь встать, но почему-то не смогла.
– Да вы сидите, – сказал Николай Дмитриевич. – Мне пора на вскрытие, а вы тут оставайтесь, разговаривайте… Или, может, вам помощь нужна, вы что-то побледнели?
– Все в порядке, – с трудом улыбнулась Алена. – Спасибо вам. Можно я позвоню еще как-нибудь, я что-то еще хотела спросить, но сейчас не вспомню…
– Конечно, звоните в любое время, – кивнул Николай Дмитриевич и ушел, деликатно прикрыв за собой дверь.
– Вы с кем там разговариваете? – зло спросил Муравьев.
– С людьми, – огрызнулась Алена. – А что, нельзя?
– Что, рядом с вами кто-то есть? Наш разговор могут слышать?
– Нет, – вздохнула Алена. – Сейчас я одна, никто ничего не слышит. Да и слушать нечего, я ничего не могу вам сказать.
– Еще раз спрашиваю: вы знали, что Павел убит, когда спрашивали о нем? И откуда, кстати, вы могли знать, что он уволен с работы? Вы спросили: «Где сейчас ваш бывший водитель Павел?»
Алена прикусила губу. Она со вчерашнего вечера намеревалась рассказать Муравьеву о том, что с ней учинили Павел и Ашот, но вечером до него невозможно было дозвониться, утром он ничего не хотел слушать, а сейчас… В очередной раз Алена смогла убедиться: все, что ни делается, делается к лучшему! Может быть, она и сообщит обо всем Муравьеву, но… немного погодя. Сначала надо узнать, что случилось с Павлом. Хотя Муравьев уверен, что она и так все знает. Очень опасная уверенность!
– Конечно, я не представляла, что случилось с Павлом. Откуда? А что он уволен…
Откуда, откуда она могла знать, что Павла выгнали с работы? Да оттуда, что он сам ей об этом сообщил, но ляпнуть про это Муравьеву было с ее стороны глупо. Если Павел и в самом деле убит… Но кто его убил, почему? Ашот, может быть? В любом случае это случилось поздно ночью, уже после того, как бесчувственную Алену Дмитриеву увезли из гаража.
Стоп… А кто же все-таки это сделал? Может быть, как только мерзавцы ушли, в гараж явился его хозяин? Ну вот взял и явился зачем-нибудь! И обнаружил чужую машину, а в ней – полумертвую даму. И решил, от греха подальше, отогнать «Опель» прочь? Очень может быть. Только вряд ли она когда-нибудь узнает правду, вот в чем беда!
– Не молчите, Елена Дмитриевна, отвечайте! Вообще следовало бы вас вызвать на допрос, конечно…
– За что?! – в панике крикнула Алена. – За то, что я не слишком тороплюсь отвечать на ваши вопросы? Но какое отношение имеет ко мне эта история? Ладно, ладно, вот, слушайте: я спросила о Павле потому… потому что утром мне позвонила Галина, дочь Алексея Стахеева, ну, вашего приятеля…
– Я знаю, кто такой Алексей Стахеев, не стройте из меня идиота! – рявкнул Муравьев.
– Никого я из вас и не строю, успокойтесь. Позвонила, значит, Галина и, к слову, просто так, в разговоре, обмолвилась, что Ашота уволили из автопарка и Павла тоже с работы выгнали. А мне всю ночь какие-то хулиганы названивали в дверь, спать не давали. Я ведь именно поэтому и вызвала милицию. Я подумала: вдруг как раз Павел с Ашотом так развлекались? Ну я и решила поинтересоваться, может, вам что-то известно…
Объяснения прозвучали довольно глупо, особенно последняя фраза, однако Муравьев пропустил ее мимо ушей.
– Не понял, – озадачился он. – А Галина-то Стахеева откуда может знать этого шоферюгу Ашота, да и Павла тоже?
Господи Боже… Что ж ты наделала, писательница Дмитриева? Заложила бедную девушку с головой! Муравьев ведь не знал, кто на самом деле была кондукторша Анжела! Да, Галина Стахеева, дочь Алексея Стахеева, теоретически никак не может иметь таких знакомств.
Что делать? Что сказать Муравьеву? Правду? Окончательно выдать Галину? Но ведь тогда все непременно дойдет до Алексея, в доме Стахеевых грянет скандал, и Галина Алене никогда в жизни этого не простит! В принципе плевать, но все же доносчицей Алена Дмитриева никогда не была, к тому же она обещала Галине молчать… Может, соврать, мол, Галина просто случайно познакомилась с Ашотом, пересеклась с ним, бродя своими журналистскими тропами? Писала о нем очерк как о лучшем производственнике, ну и…
– Кстати, Ашот тоже убит, – произнес в этот момент Муравьев, и Алена лишилась дара речи.
– Вы где там, Елена Дмитриевна, куда пропали?
– Я здесь… – с трудом выговорила она. – Ашот… И он тоже?!
– Как странно, правда? Два человека, которые доставили вам немалые неприятности, распростились с жизнью.
Да уж, ситуация хуже некуда… Все, хватит ей терпеть разные гнусные инсинуации, пора от обороны переходить к наступлению!
– Вы на что намекаете, Лев Иванович? – процедила Алена со всей мыслимой надменностью. – На то, что я им отомстила таким страшным образом? Но за что? Да, мы с ними немножко поцапались в маршрутке, но ведь дело закончилось в мою пользу. А парни за ту выходку очень сурово поплатились, с работы вылетели. Получается, я им доставила куда большие неприятности! И это они должны мстить мне, разве не так?
– Логично, – буркнул Муравьев. – Однако вы-то остались живы, а они…
«Идиот! Я осталась жива только случайно!» – возмутилась Алена мысленно, а вслух ехидно проговорила:
– Понимаю, вы предпочли бы, чтобы было наоборот. Однако ничем не могу помочь, уж извините. Но все-таки что случилось с Павлом и Ашотом? Кто мог…
– Ничего не известно, – угрюмо ответил, не дав ей закончить фразу, Муравьев. – Сегодня утром некий гражданин – имя его не имеет значения – отправился в свой гараж, который находится в Стригине. Гараж пустует, машину этот гражданин продал, теперь дошла очередь и до гаража. Явился гражданин с покупателем, открыл дверь – а там два трупа… Это оказались Ашот Карапетян и Павел Власьев. Они были убиты из пистолета, судя по всему, около семи или восьми вечера.
«А во сколько они меня туда привезли? – пыталась вспомнить Алена. – Да, примерно в это время, уже темнело, когда я села в тот проклятущий «Опель». Правильно, где-то между семью и восемью. Значит, убийца появился сразу, как Павел и Ашот вышли из гаража, застрелил их, потом затащил в гараж, сел за руль «Опеля» и увез меня на Щелковский хутор… Слава Богу, что он не мешкал, а то бы я умерла. Я бы умерла очень скоро… Значит, Павел с Ашотом решили меня не просто попугать, а на самом деле убить, и если бы не тот человек, у которого к ним были какие-то грандиозные счеты…»
Ее опять начало трясти. Мысли в голове неслись как сумасшедшие.
«Сейчас Муравьев спросит, где я была между семью и восемью вечера. И что я скажу? В том же гараже, на заднем сиденье «Опеля» в бессознательном состоянии? Нет, об этой истории надо молчать, мертво молчать! Где я была? Ехала в маршрутке домой с остановки «Двигатель Революции»? А номер маршрутки, приметы водителя, кондуктора, какие объявления были вывешены в салоне? Муравьев ни за что не поверит, что я ничего этого не заметила, учитывая тот случай с Ашотом и Анжелкой-Галиной, учитывая мою патологическую наблюдательность. Ну так где я была? Дома? А кто это может подтвердить? Павел и Ашот позаботились о своем алиби, когда задумали прикончить меня, а я свое подтвердить не смогу. Другое дело, что алиби им не пригодилось. Алиби? Вот ключевое слово! Надо переключить внимание Муравьева!»
– Слушайте, Лев Иванович, а алиби у того гражданина, хозяина гаража, есть? Может быть, он сам вчера Павла с Ашотом пристрелил, а сегодня решил их «обнаружить» при свидетелях, чтобы снять с себя все возможные подозрения?
– Ох, какая умная, ну прямо что-то! – проворчал Муравьев. – Его алиби первым делом проверили. Он вчера с пяти часов на свадьбе у другана гулеванил, свидетелей того – целый полк народу. Собственно, он и ночевал-то не дома, а у кого-то из свидетелей, по пьянке гараж ему втюхал, а на другой день привез с собой тот гараж смотреть.
– А может, он их убил еще до того, как на свадьбу поехал? – не унималась Алена. – Разве ваша экспертиза не может ошибиться? Хотя нет, – тут же опровергла она саму себя, – в пять часов еще…
И осеклась, даже язык прикусила.
Что она молотит, Господи Боже?! Не просто прикуси, а немедленно откуси себе язык, идиотка! Чуть не ляпнула, что в пять часов она еще была на станции «Скорой помощи» Ленинского района, а Павел и Ашот, как выяснилось, подкарауливали ее, значит, были еще живы…
Да, хороша бы она была, если бы проговорилась об этом! Товарищ Муравьев не выпустил бы ее из своих клешней, уж точно! Живьем бы съел!
Вон уже насторожился:
– Что «в пять часов еще»?
– Светло, – не моргнув глазом, ответила Алена. – Светло еще в пять, их бы кто-нибудь заметил около гаражей.
– Да там такая глухомань, что хоть в полдень проводи массовые расстрелы, никто ничего не заметит! – хмыкнул Муравьев. – Ладно, Елена Дмитриевна, мне некогда тут с вами языком чесать. Если не можете ничего показать по существу, то закончим разговор.
Закончим, закончим, обрадовалась Алена. Ох, какое счастье! И что Муравьев про Галину забыл – тоже счастье!
– Да, кстати… – вдруг сказал Лев Иванович, и у нее снова замерло сердце. – Кстати, насчет алиби!
Всё, кранты!
– Вы вопросик задавали, Елена Дмитриевна, кто подтвердил алиби Лешки Стахеева на момент смерти его жены, – быстро сказал Муравьев. – Так вот отвечаю: его любовница, Юлия Перова, а также ее тетушка, Людмила Мурзина. Они тогда все трое были на квартире у той, клеили ей обои.
– Как? – тихо спросила Алена.
– Что именно – как? – ехидно спросил Муравьев. – Как обои клеили? Да обыкновенно. Знаете, обои нарезаются полосами по высоте стены, если нужно, подгоняются по рисунку, потом разводится клей…
– Спасибо, Лев Иванович, теперь мне все понятно, – быстро сказала Алена и выключила телефон.
Неуместное ерничество Муравьева, которое в любое другое время взбесило бы ее, сейчас оставило равнодушной. Ну еще бы, такое услышать!
Павел и Ашот убиты. Кем? Предположительно, человеком, который спас жизнь Алене.
За что спас? Тайна сия велика есть.
Теперь такой вопрос: спасение Алены стало результатом убийства Павла и Ашота (в том смысле, что человек, который охотился за ними, решил положить на весы своей судьбы не только черный шар убийства, но и белый – нечаянного-негаданного спасения другой жизни) или наоборот – какой-то неизвестный нарочно следил за ними, потому что видел, как Алена села в машину Павла? И предполагал в этом для нее опасность, тем более увеличившуюся, что туда же вскоре прыгнул Ашот. И он ехал за «Опелем», потом, лишь только Павел и Ашот вышли из гаража, напал на них, убил, а затем с легким сердцем спас Алену. И ведь какой предусмотрительный человек! Не просто вывез ее из гаража, открыл машину настежь и дал проветриться, а завез на другой конец города, обрубив таким образом всякие концы, которые могли связать Алену с убийством двоих мерзавцев, притянуть к ней подозрения милиции.
Кто этот человек?
Ни одной мысли нет. Даже гадать не о чем – никаких данных! И при одном воспоминании о нем, при малейшей попытке разгадать загадку становится страшно… Бог ты мой, как же страшно становится Алене! Даже мысли скукоживаются, словно бы сжимаются от страха. И сразу накатывает запах бензина, доводящий до тошноты…
Нет, она не может сейчас думать об этом. Надо срочно прогнать мысли о своем жутком, кошмарном приключении, надо подумать о чем-то другом!
А кстати, есть о чем… И не кто иная, как Галина, подкинула предмет для размышлений.
Так, значит, она была права: связь Алексея с Юлей началась давно, еще при жизни Ларисы Стахеевой. Спрашивается, зачем Алексей врал Алене? Боялся, извините за выражение, оскорбить ее чувства? Да ладно, было бы что оскорблять-то! Все-таки у них не настоящий роман, а как бы боевое товарищество. Или он думал, что Алена может в него влюбиться? Ну и зря он так думал, не пахнет здесь любовью и даже, если честно, дружеским расположением не пахнет. Да и ладно, не очень-то и хотелось. И все равно, он напрасно врал, ведь стоило ей задать неосторожный вопрос Муравьеву…
Что ж, видимо, Алексей не предполагал, что она возьмет да и задаст Муравьеву такой неосторожный вопрос, потому и соврал ей. В самом деле, если бы не ляпнули случайно что-то сначала Иван, а потом и Галина, Алене бы в голову не взбрело проверять слова Алексея. Ладно, это не суть важно, гораздо важнее, для чего он также и Ивану соврал? Ведь тот пребывает в уверенности, будто Алексей впервые встретил Юлю той новогодней ночью, когда какой-то несчастный покончил с собой, а он оказался рядом и вызвал «Скорую»…
Когда какой-то несчастный покончил с собой…
Алена вскочила.
Какой-то несчастный покончил с собой зимней ночью! Ну и что, мало ли ночей, мало ли самоубийц, стоит ли из-за них так нервничать? А между тем ее вдруг холодком пробрало… Как звали парня, о котором ей рассказывал Николай Дмитриевич и который тоже покончил с собой в одну из зимних ночей? Калужанин называл фамилию Лысаковский.
И он работал шофером в художественном музее!
Лысаковский и художественный музей – Алексей и художественный музей; Лысаковский и самоубийство зимней ночью – Алексей и самоубийство зимней ночью…
«Да нет, это совсем разные люди, случайное совпадение!» – твердила себе Алена, но руки уже сами включали мобильник, сами перебирали номера в телефонной книжке.
Бог ты мой, ну что за бестолочь, почему она не записала телефон Ивана!
Как теперь его узнать?
Самое простое – позвонить Алексею и спросить у него…
Ну уж нет!
Галке, может, позвонить?
Вообще это сделать просто необходимо. Бедная Анжелка должна знать о том, какую свинью подложила и еще может подложить ей судьба.
Да, мысль хорошая и благородная.
Алена набрала домашний номер Стахеевых.
А вот фиг вам с вашим благородством! Никого!
Где раздобыть Галкин мобильный телефон?! Ничего не поделаешь, придется звонить Алексею.
– Алло?
– Привет, жених, – сказала Алена, стараясь говорить как можно приветливей, но против воли не могла не думать, где он сейчас: не дома – значит, у Юли. Или у какой-то другой дамы. Или – ха-ха! – у какого-нибудь «Севы». А пуркуа бы, вообще-то, не па, сейчас все в мире вразнос пошло! – Привет, жених, как жизнь?
– Вашими молитвами. – Голос Алексея звучал настороженно. – А что?
– Да ничего, просто интересуюсь. Успели вчера на свою встречу на Пролетарской?
– На Про… А, ну да, успел! – усмехнулся Алексей. – Сначала в пробке застрял – была там на Окском съезде, жуть! Потом чуть в аварию не влетел, но все же успел.
Ну надо же, пробка! Значит, Алене повезло, ведь она ехала по проспекту получасом позднее Алексея и тем же маршрутом, но о пробке и помину не было. Наверное, быстро рассосалась.
– Алексей, я что хотела спросить… Вы мне телефон мобильный Галины не дадите?
– Легко. – Алексей продиктовал цифры. – А зачем, если не секрет?
– Да какой секрет… Просто она спрашивала, какие интересные темочки у меня в голове крутятся насчет культурной жизни нашего города, ну, я обещала подумать и позвонить. А телефон ее записать забыла.
Бо€льшую чухню трудно было вообразить, однако, когда Алексей снова заговорил, у него был такой размягченный, такой блаженный голос, что Алена поняла: он не просто принял оную чухню за чистую монету, но и безмерно счастлив.
– Культурная жизнь города? Моя Галка будет о ней писать? Замечательно, Алена, если бы вы только знали, как я рад! Нет, не просто рад – я буду счастлив, если вы поможете Галине найти свой путь в журналистике. Она работу обожает, но, у меня есть такое ощущение, слишком мечется, разбрасывается: то о наркотиках пишет, то о новых животных, привезенных в зоопарк, то о какой-то светской тусовке… Нет у нее своей темы, индивидуальности. И стиль у нее не выработан, неузнаваем, отчего создается впечатление, будто ее статьи писали разные люди…
«Я вру, что пишу только под псевдонимами. Увижу какую-нибудь симпатичную заметочку – вот, говорю, это я наваляла!» – кажется, так говорила Галина? Неудивительно, что ее отец не может признать стиля своей дочери в газете: ведь там нет ни стиля этого, ни самой дочери!
– Честно, Алена, я вам буду бесконечно признателен за Галку. И даже если наше с вами сотрудничество ни к чему больше не приведет…