– В Седар-Гроуве лишь одна школа.
– Это не ответ на мой вопрос.
– Вы же проводите журналистские расследования. Не сомневаюсь, вы это выясните.
– Недавно вы вместе с мистером О’Лири встречались с Эдмундом Хаузом в тюрьме Уолла-Уолла, это так? У меня есть список всех, кто в последний месяц навещал мистера Хауза. Ваше имя находится прямо над именем мистера О’Лири.
– Так напечатайте это.
– То есть вы не хотите комментировать?
– Как я сказала, это личное дело, не имеющее отношения к моей работе. Я разговариваю с вами о личном деле, а мне звонят по другой линии.
Повесив трубку, Трейси про себя выругалась.
– Чего она хотела? – спросил Кинс.
Она посмотрела через аквариум.
– Засунуть нос мне в задницу.
– Ванпельт? – Фац отодвинул свое кресло от стола. – Это ее конек.
– Говорит, что готовит сюжет о Саре, но больше фокусирует внимание на… – Она решила не заканчивать свою мысль.
– Не парься особенно, – сказал Кинс. – Ты знаешь Ванпельт: факты ее не интересуют.
– Ей это наскучит, и она выдумает другую историю, – добавил Фац.
Трейси хотелось, чтобы все было так просто. Она знала, что Ванпельт не сама нашла этот сюжет. Он наверняка пришел от Каллоуэя, а значит, Каллоуэй поговорил с Ноласко, которому не много нужно, чтобы сделать Трейси какую-нибудь гадость.
И уже не первый раз Каллоуэй угрожал, что ее уволят с работы.
Ученики впереди вздрогнули и отшатнулись, когда между двумя сферами с треском проскочила искра. Трейси стала крутить ручку еще быстрее, отчего два вращающихся металлических диска, вызвавших искру, продолжили стрелять.
– Молния, леди и джентльмены, – одна из самых ярких естественных иллюстраций той формы энергии, которую пытались обуздать такие ученые, как Джеймс Вимшурст и Бенджамин Франклин, – сказала она.
– Это тот чудак, который запускал змея во время грозы?
Трейси улыбнулась.
– Да, Стивен, тот чудак, который запускал в грозу змея. Он и другие «чудаки» пытались определить, можно ли преобразовать энергию в электричество. Кто-нибудь может привести неопровержимое доказательство, что их усилия увенчались успехом?
– Лампочка, – сказала Николь.
Трейси отпустила ручку, и искры погасли. Ее ученики сидели парами за партами, оборудованными раковиной, горелкой Бунзена и микроскопом. Трейси открыла кран на передней парте.
– Это поможет вам представить себе электричество как поток, способный течь через предметы. Когда течет поток электричества, как мы это называем, Энрике?
– Ток.
– А когда ток может течь через вещество, как мы называем это вещество?
– Проводник.
– Можешь привести пример проводника, Энрике?
– Люди.
Класс рассмеялся.
– Я не шучу, – перекрывая шум, сказал Энрике. – Мой дядя работал на стройке во время дождя и перерезал пилой электрический провод. Его чуть не убило. Хорошо, что другой строитель оторвал его от пилы.
Трейси снова вернулась на место учителя.
– Хорошо, давайте обсудим этот случай. Когда дядя Энрике перерезал электрический провод, что случилось с потоком электричества?
– Он потек через его тело, – ответил Энрике.
– И это служит доказательством, что человеческое тело фактически является проводником. Но в таком случае почему второго строителя не ударило, когда он прикоснулся к дяде Энрике?
Когда никто из учеников не ответил, Трейси достала из-под стола девятивольтовую батарейку, лампочку в патроне и три медных провода с зажимами-крокодильчиками и присоединила зажимы к резиновой трубке.
– Почему лампочка не горит?
Снова ответа не последовало.
– А что, если бы рабочий, прикоснувшийся к дяде Энрике, был в резиновых перчатках? Что мы бы заключили?
– Резина – не проводник, – сказал Энрике.
Трейси присоединила зажимы к большому гвоздю. Лампочка загорелась.
– Гвозди, – сказала она, – делают обычно из железа. Что мы можем сказать про железо?
– Проводник, – хором ответил класс.
Прозвенел звонок. Трейси возвысила голос, чтобы перекричать противный дребезг и шум отодвигаемых по линолеуму стульев.
– Домашнее задание на доске. Разговор об электричестве продолжим в среду.
Вернувшись за стол, она стала убирать демонстрационное оборудование, чтобы подготовиться к следующему уроку, когда шум из коридора усилился, говоря о том, что кто-то открыл дверь в класс.
– Если какие-то вопросы, то, пожалуйста, обращайтесь в мои рабочие часы, когда нет уроков; вы найдете расписание на двери.
– Это не займет много времени.
– Я готовлюсь к уроку.
Рой Каллоуэй закрыл за собой дверь.
– Ты не скажешь мне, чем ты занимаешься?
– Я только что сказала.
Каллоуэй подошел к столу.
– Ты подвергаешь сомнению честность свидетеля, у которого хватило мужества предстать перед судом и выполнить свой гражданский долг?
Хаген позвонил Каллоуэю – Трейси так и подумала, когда в субботу он захлопнул у нее перед носом дверь.
– Он сказал вам, что я подвергла сомнению его честность?
– Ты разве что не назвала его лжецом.
Каллоуэй оперся ладонями о ее стол.
– Ты можешь мне сказать, чего ты добиваешься?
– Я только спросила, какую программу новостей он смотрел.
– Это не твое дело, Трейси. Суд закончен. Время задавать вопросы прошло.
– Не все вопросы были заданы.
– Не все вопросы следует задавать.
– И не на все отвечать?
Каллоуэй наставил на нее палец, как делал, когда она была маленькой.
– Не суйся. Понятно? Пусть все останется как есть. Я знаю, ты еще ездила в Силвер-Спурс и говорила с барменами.
– Почему вы этого не сделали, Рой? Почему вы не проверили и не убедились, что Хауз сказал неправду?
– Мне не нужно было проверять, чтобы знать, что он лжет.
– Как это, Рой? Как вы могли это знать?
– Из пятнадцати лет работы в полиции, вот как. Так что мы поняли друг друга: я не хочу больше слышать, что ты заказываешь стенографические отчеты или беспокоишь свидетелей. Я говорил и еще раз поговорю с Джерри и расскажу ему, как одна из его учительниц занимается не обучением детей, а изображает из себя детектива-любителя. Понятно?
Джерри Баттермен был директором седар-гроувской школы. Трейси страшно разозлило, что Каллоуэй угрожает ей. И в то же время хотелось расхохотаться. Шериф совершенно не понимал всей пустоты своей угрозы, не понимал, что у нее не было ни малейшего намерения играть роль детектива-любителя. Что она решила прыгнуть обеими ногами. В конце учебного года она покинет Седар-Гроув и поедет в Сиэтл поступать в полицейскую академию.
– Вы знаете, Рой, почему я стала учителем химии?
– Что?
– Потому что я никогда не принимала вещей такими, как они есть. Мне всегда хотелось узнать, почему они такие. Моих родителей это сводило с ума, я всегда спрашивала «почему?».
– Хауз в тюрьме. Это все, что тебе нужно знать.
– Я говорю своим ученикам, что важен не результат. Важно доказательство. Если доказательство основательно, то и результат таков.
– А если ты хочешь продолжать учить своих учеников, то мой тебе совет – сосредоточься на своем учительстве.
– В том-то все и дело, Рой. Тут я тоже уже все решила.
Зазвенел звонок, и дверь в класс распахнулась. Ученики, пришедшие на четвертый урок, в нерешительности замерли, увидев стоящего в классе шерифа.
– Входите, – сказала Трейси, вставая из-за стола. – Садитесь. Шеф Каллоуэй как раз собрался уходить.
Глава 30
Уже к вечеру Трейси и Кинс вернулись из Кента; там они допрашивали бухгалтера, чьи отпечатки пальцев недавно совпали с отпечатками, найденными в номере мотеля, где задушили Николь Хансен.
– Признался? – спросил Фац.
– Хвала Господу и аллилуйя, – сказал Кинс. – Несмотря на свою склонность к молодым проституткам, он оказался солидным человеком, совладельцем одной из восьми крупнейших бухгалтерских фирм и регулярным чтецом Библии и певцом псалмов в церкви. У него также стопудовое алиби на ту ночь, когда Хансен сама себя задушила.
– Так откуда отпечатки? – спросил Фац.
– Он был в этой комнате неделей раньше с какой-то другой молодой леди.
Трейси швырнула сумочку в шкаф.
– Ты бы видел его лицо, когда я сказала, что нам нужно поговорить с его женой, чтобы она подтвердила, что он спал с ней.
– Было похоже, будто он увидел пред собой самого Господа, – сказал Кинс.
– Такова наша работа, – вздохнул Фац. – Раскрывать убийства и помогать людям обратиться к религии.
– Хвала Господу. – Кинс снова замахал руками над головой.
– Подумываешь сменить профессию? – У их загородки стоял Билли Уильямс.
Когда Эндрю Лауб стал лейтенантом, Уильямса произвели в сержанты сектора «А».
– Если подумываешь, то поверь человеку, воспитанному в баптизме на юге: чтобы заставить людей раскрыть свои бумажники, тебе понадобится гораздо больше убедительности.
– Мы просто говорили об одном типе, проходящем по делу Хансен, – сказал Кинс.
– Какая-то зацепка?
– В ту ночь его там не было. И Хансен он не знает. Чувствует себя ужасно, исправится и больше не будет грешить, – сказал Кинс.
– Хвала Господу, – добавил Фац.
Уильямс посмотрел на Трейси.
– Есть минутка?
– Да, а что случилось?
Он кивнул через плечо, чтобы она вышла с ним.
– О-о-о, у Профессора неприятности, – заметил Фац.
Трейси только пожала плечами, состроила рожу и прошла за Уильямсом в комнату мягких допросов за углом по коридору. Уильямс закрыл дверь.
– Что случилось? – спросила она.
– У тебя зазвонит телефон. Начальство собралось на совещание.
– О чем?
– Ты помогаешь какому-то адвокату добиться повторного суда для парня, убившего твою сестру?
У нее с Уильямсом были добрые отношения. Как чернокожий, Уильямс мог испытывать легкую дискриминацию – и похлеще той, с которой Трейси сталкивалась как женщина в преимущественно мужской профессии.
– Это сложно, Билли.
– Да что ты. Значит, это правда?
– И это личное.
– Начальство озабочено, как это отразится на нашем департаменте.
– Под начальством ты понимаешь Ноласко?
– Он этим занимается.
– Кто бы мог подумать. Утром мне звонила Ванпельт сообщить, что делает передачу на эту же тему, и просила кое-что прокомментировать. Для человека, который не привык утруждать себя фактами, похоже, она знает слишком много подробностей.
– Смотри, я в это не вмешиваюсь.
– Я и не прошу. Я просто хочу сказать, что Ноласко наплевать, как это отразится на департаменте, он просто видит еще одну возможность пнуть меня в задницу. И если я скажу ему, что и мне плевать, как это отразится на департаменте, то буду благодарна за небольшую поддержку. Пока он не имеет претензий к моей работе, остальное не его печаль и не его дело.
– Не стреляй в парламентера, Трейси.
Она помолчала.
– Извини, Билли. Просто сейчас мне это совсем некстати.
– Откуда идет информация?
– Сдается мне, это седар-гроувский шериф, который уже двадцать лет имеет на меня зуб.
– Ну, кто бы это ни был, похоже, он намеревается устроить тебе веселую жизнь. Манпельт любит всякое личное дерьмо.
– Спасибо за предупреждение, Билли. Извини, что огрызалась.
– Что слышно в деле Хансен?
– Мы приехали с пустыми руками.
– Это проблема.
– Я знаю.
Уильямс открыл дверь.
– Обещай мне, что будешь вести себя прилично.
– Ты ж меня знаешь.
– Да, потому и боюсь.
* * *Телефон у нее на столе действительно зазвонил, и позже Трейси пришлось пойти в конференц-зал. Сам факт, что ее пригласили на собрание, был необычен. Обычно ее только извещали через Уильямса о принятых начальством решениях. Она решила, что понадобилась Ноласко, чтобы устроить ей выволочку перед Уильямсом и Лаубом и пометить территорию своей власти. Начальник стоял сбоку от стола с Беннетом Ли из службы связей с общественностью. Ли не было бы здесь, если бы Ноласко не ожидал от Трейси заявления для СМИ. Она снова собиралась разочаровать его и подошла к той стороне стола, где стояли Уильямс и Лауб.
– Детектив Кроссуайт, спасибо, что присоединились к нам, – сказал Ноласко. – Вам известно, зачем мы здесь собрались?
– Не могу сказать, что известно. – Она хитрила, так как не хотела раскрывать, что Уильямс предупредил ее.
Все заняли свои места. Ли положил на стол блокнот и взял ручку.
– Мы получили звонок от репортера с просьбой прокомментировать сюжет, над которым она работает, – начал Ноласко.
– Это вы дали Ванпельт мой прямой телефон?
– Простите?
– Ванпельт позвонила мне по прямой линии. Это она тот репортер, что просит прокомментировать сюжет?
Глава отдела сжал челюсти.
– На мисс Ванпельт произвело впечатление, что вы помогаете адвокату добиться повторного суда над осужденным убийцей.
– Да, так она и сказала.
– Можете просветить нас?
Теперь, когда ему уже было под шестьдесят, Ноласко оставался стройным и в хорошей физической форме. Он расчесывал волосы на прямой пробор. Несколько лет назад он начал их красить в странный оттенок каштанового, почти как ржавчина, совсем не тот цвет, какого были его клинообразные усы.
Трейси подумалось, что он похож на стареющую порнозвезду.
– Это не сложно. Даже такая писака, как Ванпельт, придерживается основных фактов.
– И каковы же факты? – спросил начальник.
– Вы их уже знаете, – ответила Трейси.
Ноласко был в отборочной комиссии, когда Трейси подавала заявление в академию. Он также присутствовал, когда приемная комиссия спрашивала ее об исчезновении сестры. Трейси потратила две недели на подачу заявления и собеседования.
– Но остальные не знают.
Она постаралась не дать ему вывести ее из равновесия и повернулась к Лаубу и Уильямсу.
– Двадцать лет назад мою сестру убили. Ее тела не обнаружили. Эдмунд Хауз был осужден по косвенным уликам. В прошлом месяце останки моей сестры нашлись. Результаты судебной экспертизы на месте захоронения противоречат свидетельствам, представленным суду над Хаузом. – Она опустила подробности, не желая, чтобы Ноласко поделился информацией с Каллоуэем и Ванпельт. – Его адвокат воспользовался этими противоречиями, чтобы подать ходатайство о пересмотре дела. – Она снова обратилась к Ноласко: – Ну, мы покончили с этим?
– Вы знаете этого адвоката? – спросил он.
Трейси ощутила закипающую злобу.
– Седар-Гроув – маленький городок, капитан. Я знаю всех, кто там вырос.
– Есть сведения, что вы проводили собственное расследование, – сказал Ноласко.
– Откуда могут быть такие сведения?
– Вы проводили собственное расследование?
– У меня были сомнения насчет вины Хауза, как только его арестовали.
– Это не ответ на мой вопрос.
– Двадцать лет назад я подвергла сомнению свидетельства, которые привели к осуждению Хауза. У некоторых в Седар-Гроуве, включая шерифа, это не вызвало радости.
– Значит, вы проводили собственное расследование, – заключил начальник.
Трейси понимала, к чему он клонит. Использование служебного положения для личного расследования может быть основанием для выговора и, возможно, временного отстранения от работы.
– Что вы называете расследованием?
– Думаю, вы знакомы с этим термином.
– Я никогда не использовала свое служебное положение детектива по убийствам, если вы спрашиваете об этом. Все, что делала, я делала в свое свободное время.
– Значит, это было расследование?
– Правильнее сказать – хобби.
Ноласко опустил голову и потер лоб, словно борясь с головной болью.
– Вы содействовали адвокату в получении доступа в Уолла-Уоллу для встречи с Хаузом?
– Что вам сказала Ванпельт?
– Я спрашиваю вас.
– Может быть, вы сообщите мне факты? Это сэкономило бы всем кучу времени.
Уильям и Лауб съежились. Лауб сказал:
– Трейси, это не дознание.
– Звучит как дознание, лейтенант. Мне нужно позвать сюда представителя профсоюза?
Ноласко сжал губы, и лицо его стало багроветь.
– Это простой вопрос: вы содействовали адвокату в получении доступа в Уолла-Уоллу для разговора с Хаузом?
– Что значит «способствовала»?
– Помогали каким-либо образом?
– Я приехала с адвокатом в тюрьму на его автомобиле в свой выходной день. Даже не платила за бензин. Мы вошли через общий вход в день для визитов к заключенным точно так же, как все.
– Вы использовали номер своего значка?
– Даже не брала его туда.
– Трейси, – сказал Лауб, – мы получаем вопросы от прессы. Нам важно, чтобы все мы занимали одинаковую позицию и говорили одно и то же.
– Я ничего не говорю, лейтенант. Я сказала Ванпельт, что это мое личное дело и никто не должен в него совать свой нос.
– Это неразумно, учитывая публичный характер разбирательства, – сказал Ноласко. – Нравится вам это или нет, публичная часть нашей работы заключается в том, чтобы это не сказалось плохо на нашем департаменте. Ванпельт просит официального комментария.
– Кому какое дело до того, что просит Ванпельт?