– Прямо-таки и вовсе ничего! – скривился Дуся. – Один находится в отпуске, другая и вовсе работу бросила, и вот эта парочка заявляется в роддом и сразу в хозблок. И просто так, и ничего особенного – променад у них такой! А потому что они привыкли прогуливаться по всяким сараям да хозблокам, да?
Раечка призадумалась, Дуся опять что-то умное сказал – нельзя вот так сразу заявиться в этот хозблок. Тем более что одно только появление ее, самой Раечки, вызовет живой интерес у девчонок – они же слышали, как она уходила с работы: Беликов визжал недорезанной поросей, кричал, что она капризная девчонка, что у нее дисциплины полный ноль, что она о себе слишком много возомнила, да еще... ой, что он только не визжал...
– Ладно, тогда мы...
О том, что она придумала, Раечка сказать не успела – в дверь позвонили.
На пороге стоял Пашка, но на этом пороге он задержался недолго – сразу же отстранил Раечку и молчком прошел прямо к Дусе на кухню, а затем в величественном молчании выложил перед ним исписанный листок.
– И что это за диктант? – с недоумением посмотрел на него товарищ по работе.
– Читай! Нет, ты читай, не хватай свою булку! – наседал на него Пашка. – Это, между прочим, документ!
Дуся аккуратно взял документ и стал читать.
– «Я, Валентина Алексеевна Петрова, пишу эту записку, потому что по-настоящему раскаялась. Я теперь поняла, что Дуся вовсе не идиот и не санитар, а... » Пашка, это что за дурь?
– Какая тебе дурь? – обиделся Пашка. – Это Валька сама писала, под мою диктовку! Это тебе письменное извинение за то, что она на тебя тогда наорала. Она, оказывается, тебя с Олегом спутала!
Да, совершенно верно, в роддоме работал и еще один санитар – Олег, но отчего-то никто и никогда Дусю с ним не путал. Может, потому, что тому было изрядно за пятьдесят, а может, потому, что у него была спортивная накачанная фигура, а может, и потому, что он был в другой смене и Валька его вообще никогда не видела.
– Ты... Пашка, ты ведь сам это сочинение написал... – догадался Дуся. – Ты вот заявление писал на отпуск, я видел – у тебя вот именно такой корявый почерк.
– Да мне что, делать нечего? Буду я еще всякую дрянь писать! – вскипел Пашка. – Мне и вовсе... я б запросто мог бы купить бинокль, усесться вон там где-нибудь в подъезде напротив, да и смотреть, куда Дуся свои деньги прячет! А потом прийти к нему, напоить тебя, Евдоким, как теленка, и все! Денюжки забрать! И ты б даже не догадался, куда у тебя денюжки уплыли!
– Да уж без тебя напоили и вытащили, – пробурчала Раечка, и с осуждением взглянула на Дусю.
Тот под ее взглядом заелозил на стуле и накинулся на друга:
– И ни фига б ты не высмотрел! Потому что деньги я храню в сберегательном банке, понял?! И даже выкинь из своей башки эту дурацкую мысль!
– А у меня ее в башке никогда и не было! – тут же заявил Пашка. – Я просто говорю, что это Валентина моя эту запись писала. Потому как... потому как она не может родить! Да! И не кривись, вредная Раиска! Да, она, может быть, и ходила в этот... как его... ну, в общем, она избавлялась от дитенка, да только это когда было-то?!
– Три месяца назад, – напомнила вредная Раиска.
– Ну вот, я и говорю – давно уже! Сколько времени-то прошло! А теперь бездетная она! Ей так врачи и сказали – надо лечиться. И вот... Я ж тебе говорю – Валентина это написала, потому что раскаялась. И сама же меня слезно упрашивала – «давай напишу» да «давай напишу»! Ну и... не смог отказать...
– Ха! А ты ж всем говорил, что у тебя Валентина институт закончила! – вспомнила вдруг Раечка. – А здесь ошибок миллион! Вот, смотри, здесь, и здесь... и вот еще!
– А она... она двоечницей в институте была! – сообразил Пашка. – Второгодницей! Ну чего прицепились? Говорю же, Валька сама писала!
– А чего она не пришла? Пришла бы, извинилась в устной форме... – снова влезла Раечка.
Пашка даже захлебнулся от такой крамольной мысли:
– Ты... ты вообще понимаешь, что говоришь? Когда ж ей ходить? Она ж работает, а потом... потом спит! И вообще! Ну вы... ну вы вообще – вам человек столько написал! Такие слова теплые! Ты, Дуся, читай дальше – вот: «...Дусенька! Свет моих очей! Я так давно мечтала о деньгах, и ты, как добрый волшебник, мне их...»
– Ох, блин! – обрадовался Дусенька. – Ну как приятно! «Свет моих очей»! Сейчас звякну Валентине, хочу от нее лично это услышать!
И он стал набирать номер домашнего телефона Пашки. Такого друг вытерпеть не мог. Он подскочил к Дусе, вырвал трубку из его рук и покаянно пролепетал:
– Ну... не надо звонить... Спит Валентина... А она знаешь какая спросонья злющая... опять тебя брюхатым тараканом назовет.
– Ах, так она меня еще и тараканом называла! – подскочил Евдоким. – Нет, Раечка! Ты посмотри! И этот гад еще просит у меня денег!.. Ты сначала свою красавицу писать научи!
– И говорить, – спокойно подсказала Раечка. – Между прочим, она на Дусю обзывается, а сама как кастрюля с мясом – торба! Жирная хрюшка, понятно?
– Да ты!.. – побелел Пашка. – Да я... ноги моей здесь больше не будет!
– Ступай, нам будет тебя не хватать... – проводила его Раечка.
– Вот ты скажи, Раиса... – задумчиво проговорил Дуся. – Ну с чего эта Валька так на меня взъелась, а? Ведь ладно бы я ей чего плохого сделал, а то ведь слова дурного не сказал! И ведь у меня же деньги просит на свое какое-то лечение, а вот нормально меня никак не воспринимает – орет на меня каждый раз, как жена! Может, я и в самом деле какой-нибудь... идиот?
– Да не расстраивайся ты, – отмахнулась Раечка. – Нормальный ты мужик. Я ведь тоже сначала думала: ну дебил какой-то, а потом присмотрелась – нормальный мужик, даже интересный. Нет, правда. И потом, эта Валька... видела я ее, правда, и девчонки наши видели несколько раз. Она ж не только тебя, она весь мир ниже себя ставит – уж такая королевна! А сама как будто только что из-под коровы! Торговка базарная, у нее это на лице написано!
– Ну не скажи! Некоторые торговки такие умненькие попадаются. Вот мы с тобой за обувью ходили, там как раз девочка-торговка такая славненькая, а ты! Даже не могла меня с ней познакомить, злыдня!
Раечка сразу стала строгой:
– Ну во-первых, та девушка была не торговка, а продавец, надо же различать. И вообще, торговка – это не профессия, это склад характера. А во-вторых, тебе придется привыкнуть к тому, что я ни с какими девушками тебя знакомить не стану! Я ж говорила – я всерьез собираюсь за тебя замуж!
– До сих пор? – удивился Дуся и в раздумье произнес: – Нет, Раечка, я на тебе никогда не женюсь. Зачем мне ненормальная жена? Меня полюбить сможет только ненормальная!
– А кто тебе сказал, что я тебя полюбила? – оттопырила губку Раечка. – Я полюбила твои деньги.
– Тогда тем более – фиг тебе! Я женюсь только по глубокой, горячей любви! И между прочим – ко мне, а не к моим миллионам! – высказался Дуся и обиженно удалился в комнату.
Раечка только пожала плечами и сообщила маленькой собачонке:
– Запомни, Дусенька, мужчины – это как женщины, только на четвертом месяце беременности: у них вечный токсикоз – хочу того, не знаю чего!
И все же они помирились. Раечка отлично умела мириться, она просто делала вид, что ни с кем и не ссорилась.
– Дуся, у меня идея, – заявила она рано утром.
– Могу себе представить... – фыркнул Дуся, завязывая бант на шерсти у своей тезки.
– Нет, я серьезно, – настаивала Раечка. – Вчера нам Пашка подсказал дельную мысль, а мы не прислушались...
– Это чтобы меня, как теленка, напоить?
– Это позже, а пока... нам надо купить бинокль и наблюдать за окнами этого Урванцева. Сдается мне, что все его песни... это только песни.
– Ну мы же решили, что это не он убил Иннокентия, – поморщился Дуся.
– Это не мы решили, а ты, – поправила его Раечка. – А у меня, допустим, на него совершенно другие взгляды. Мне кажется, что вот просто так прятать он бы его не стал – мелковато для такого серьезного мужика, а вот убить – запросто! Он же сам признался – слишком долго выстраивал свою лестницу к хорошей жизни. А этот Кеша ему все портил – и Варьку увел, и с матерью у него были проблемы, и потом, самое главное, отец Иннокентия – он уже старенький, все ведь говорят...
– Да я и сам видел – старенький, – согласился Дуся.
– Ну и вот, а это значит, он скоро скончается. А наследство? Кому оно перейдет?
– Ну ясно кому – сыну и жене, – догадался Дуся.
– Жене – это бы Урванцева устроило, а вот то, что сыну, это... Зачем ему делиться с сыном? И к тому же кто знает этого Викентия, может, он сейчас жену и любит, а в завещании ничего ей не отпишет – ведь все же знают, что Сэя ему изменяет, и почти открыто. Во всяком случае, как нас убеждал Урванцев, про любовника своей жены Викентий наслышан. Вот и возьмет и не упомянет ее в завещании, и что тогда – Сэя нищая, а Урванцев столько лет ее напрасно любил?
– Ну, милая моя, здесь и вовсе ерунда получается, – запротестовал Дуся. – Даже если не будет сына, Викентий запросто может переписать завещание на кого угодно. Вот захочет – напишет тебе, и никто ему слова не скажет.
– Ну, милая моя, здесь и вовсе ерунда получается, – запротестовал Дуся. – Даже если не будет сына, Викентий запросто может переписать завещание на кого угодно. Вот захочет – напишет тебе, и никто ему слова не скажет.
– Это бы хорошо... – мечтательно вздохнула Раечка, закатила глазки, но тут же вернулась с небес на землю. – И все же представь: он сильно любит жену и сына, а тут сын – раз и умирает. Естественно, жена в глубоком горе! И как же Викентий обойдет завещанием горюющую жену? Тогда он точно все перепишет на Сэю, а потом... потом его Урванцев того... уберет.
– Ну ты чего-то вообще! – округлил глаза Дуся. – Такого напридумывала!
– И ничего я не придумала, а... а просто предугадываю события! – вздохнула Раечка. – Я б и вовсе заявилась к этому Викентию и посоветовала ему...
– Переписать все на тебя, да?
– Нет не да! А посоветовала бы ему быть осторожным! Нанять телохранителя!
– Так он тебя и послушался! И потом, у него что, думаешь, телохранителей нет? Ха!
– Хватит «хакать»! Поехали за биноклем! Чует мое сердце – нам надо всерьез заняться Урванцевым.
– А мое чует...
– А у тебя и вообще сердца нет, – прервала его Раечка и начала торопливо собираться.
Бинокль они купили и в тот же вечер уселись в засаде наблюдать за окнами Урванцева. И уселись именно так, как подсказал им добрый друг Пашка, – в подъезде напротив. Конечно, им мешали: два раза выбегала какая-то назойливая старушка и кричала на весь подъезд, что сдаст их в милицию, потому что они как есть наводчики! А у нее в доме хранится фамильное серебро – одна ложка! Хорошо, что Раечка выкрутилась – сказала, что они вовсе не наводчики, а операторы местного телевидения, снимают сюжет про жизнь бедных, недоразвитых людей. Бабуся не совсем поняла, что это такое, но отстала. Зато теперь до наблюдателей докопалась толстая тетка в засаленном халате, которая водила перед биноклем Дуси своих чумазых, кричащих детей и настоятельно требовала:
– Сымите нас! Пусть помогут моему алкашу-мужу работу найти, а то ить ото всюду гонют, потому как он пьет, гад, без просыху!
И тут выручила Раечка.
– Вы, пожалуйста, сейчас идите домой, а завтра мы к вам заявимся с новой пленкой, и не только сюжет, а целый фильм про вас снимем.
Стать героиней фильма толстая тетка тут же согласилась, быстренько унеслась домой сама и забрала детей. И сделала это весьма вовремя, потому что едва Дуся поднес к глазам бинокль, как тут же заметил:
– Раиса... а к нашему Урванцеву гостья....
– Сэя? – догадалась Раечка.
– Она... черт, как жалко-то, что звука нет...
– Дай! Ну дай мне бинокль! – вырвала из его рук предмет видеонаблюдения Раечка. – Ого... они сидят... куда-то пошли... Ну не лезь, дай посмотрю!
– Раиса! Не смей смотреть, куда они пошли! Это тебе не порнофильм! Отдай аппарат! – тянул к себе бинокль Дуся.
– Да они не в спальню же пошли, чего тянешь?! Они... они пошли... во, на диван сели... а теперь на балконе курят... Ну ни хрена не боятся... Ага! Забегала! Это ей звонит кто-то! – комментировала события Раечка.
Дуся просто пялился в окно. Честно говоря, дома стояли так близко, что из подъезда можно было и без бинокля чудесно наблюдать за личной жизнью каждого жильца.
– Смотри-ка! Смотри-ка, она чего-то взволновалась! – насторожилась Раечка. – И у Урванцева рожа какая-то испуганная сделалась!
– Ну дай посмотрю!
– Да чего тебе «дай»! Вон она – уже из подъезда бежит.
– Раиса! Срочно на колеса! Она сейчас будет тачку ловит! Беги! Я б и сам, но меня она видела, знает! И потом, я машину не умею водить! А тебя она не знает! – крикнул Дуся. – А бинокль мне оставь, я здесь за Урванцевым присматривать буду.
Раечка кинулась из подъезда, прыгнула в машину и так увлеклась, что чуть было не прокололась – сама остановилась возле бегущей Сэи:
– Садитесь!
Сэя была так взволнована, что ничего не заметила, прыгнула в машину и горько проговорила:
– В морг.
– Ох и ни фига себе! – резко дала по тормозам Раечка. – А зачем?
– Надо... – с железной маской на лице проговорила женщина. И уставилась в одну точку.
Морг в городе, к счастью, был только один, и Раечка через минуту уже тормозила у его крыльца.
– Я с вами не пойду, – зачем-то доложила она Сэе.
– Хорошо, я одна... – растерянно проговорила та, нисколько не удивилась, почему это незнакомая девица отказалась идти с ней.
– Но я вас подожду, – снова выдала Раечка. – Вам же нужно будет обратно как-то добираться...
– Хорошо, – снова кивнула женщина и выскочила из салона.
Раечка ждала недолго, минут через пятнадцать Сэя вновь появилась у ее машины, плюхнулась на заднее сиденье и проговорила адрес. Теперь это была уже совсем другая женщина – вот только несколько минут назад в это страшное здание вошел один человек, а вышел совсем другой. Нет, она не билась в истерике, но нос, глаза и все ее лицо распухли от слез, макияж был размазан, и это даму нисколько не беспокоило. Она нервно набрала чей-то номер, Раечка поняла, что Урванцева, и заговорила, не обращая внимания на девчонку за рулем:
– Сеня! Сема! Это он! Это Кеша!!
– Погоди, но ты не могла ошибиться? – вещал в трубке Сэи голос Урванцева.
Да уж, сейчас делают такие мощные сотовые телефоны, что разговаривающего могут без усилий слышать все находящиеся рядом. Раньше Раечку это всегда злило, а сейчас она притихла и боялась пропустить хоть слово.
– Ну что ты такое говоришь?! – кричала в трубку Сэя. – Я не могла ошибиться! Это Иннокентий!
– А одежда тоже его? Обувь? – настойчиво спрашивал Урванцев.
– Какая одежда? Какая к черту обувь?! Он там раздетый лежит!
– Но тебе же показали его одежду.
– Показали... все его... Да чего там всего-то, он был в одних плавках, как мне сказали... но эти плавки я сама ему покупала... То ли от Гуччи, то ли от Кардена... да какая теперь разница, – опустошенно проговорила женщина. – А лицо... лица мне не показали, сказали, что нельзя... Видимо, изуродовано...
– Но погоди... по одним только плавкам узнать трудно. Мало ли кто ходит в Гуччи и Кардене! – успокаивал как мог Урванцев.
– А ты думаешь, у нас каждый покупает себе такое дорогое белье, да?! – сорвалась на крик Сэя. – И потом... потом... у него на руке шрам, как звездочка! Это он о стекло порезался, лет четырнадцать ему было, и... и палец на ноге немного кривой, и... Да мой это сын! Как ты не можешь понять?!!
Повисло молчание, а потом Урванцев спросил:
– Тебе не сказали, где его нашли?
– Сказали... там мужик какой-то был из этих... ну, из милиции. Он сказал, что его обнаружили на городской свалке, сегодня утром... Ну скажи, почему на свалке?!!
– Успокойся, ему уже все равно, где его обнаружили. А Викентий знает?
– Нет... он дома, у него что-то со здоровьем.
– Ну, он сегодня весь день был какой-то серый и даже с работы ушел раньше, чего с ним еще никогда не случалось.
– Ну вот ты посмотри! Он прямо как чувствовал! А я! Я, мать, и хоть бы где что шевельнулось! Я дрянь, Сема. Какая же я дрянь, Семка!
– Сэя!
– И ты тоже. И ты тоже дрянь!
– Мы – не дряни! – твердо заявил Семен Урванцев. – Потому что мы не виноваты, что любим друг друга, потому что мы никогда не хотели смерти твоему сыну, а... ну просто это судьба.
Сэя шмыгнула носом, вытерла глаза платочком и обреченно проговорила:
– Ты не любишь меня, и никогда не любил. Ты любишь только свою карьеру.
– Сэя! Прекрати! Я все понимаю! Сейчас тебе горько и больно. В таких ситуациях люди часто вешают на себя вину, даже если ни капли не виноваты! Ты ни в чем не виновата! И еще – тебе надо быть сильной, тебе надо сообщить об этом Викентию. Позвони ему и скажи...
– Я не буду ему звонить, я ему так скажу – с глазу на глаз, – уже более спокойно проговорила Сэя. – А что, ты правда думаешь, что я ни в чем не виновата?
– Абсолютно! Я даже не могу представить, кому в голову может прийти такая идиотская мысль!
– Я люблю тебя, – проговорила заученную фразу Сэя и отключила телефон.
Раечка сидела в салоне тише мыши и только внимательно смотрела на дорогу.
– Здесь остановите... – попросила Сэя, указывая на большой магазин.
Это был вовсе не ее дом.
– А... может, мне самой сходить? – осторожно предложила свою помощь Раечка. – У вас такой вид... что вам купить, я быстро.
– Водки, – ответила женщина. – И сигарет без фильтра. Хочется надраться, как...
– Я сейчас...
Раечка выскочила из машины и очень скоро вернулась обратно – уже с маленькой бутылочкой водки и сигаретами «Шипка». У нее и еще что-то болталось в пакете, но Сэя на это даже внимания не обратила.
– А давайте мы с вами немного в лесок отъедем, здесь недалеко, вы выйдете, выпьете, я с вами посижу... а потом обратно...
Марсель Викторовна впервые посмотрела на Раечку с вниманием.
– Поехали... но тебе же надо работать, ты таксисткой трудишься?
– Да что вы! – замахала руками Раечка и тут же придумала: – Я в институте учусь, и у нас каникулы.