Подошла официантка и протянула Лаптеву прозрачный полиэтиленовый мешочек, набитый пакетиками с растворимым кофе. Положила на стол сдачу:
– Я вам отдала все, что у нас было.
– Спасибо, – поблагодарил следователь, поднимаясь, – у вас очень уютно.
Регина занималась тем, чем должен был заниматься Верещагин, придя в «Симен энд К° интернешнл», – подготовкой внешнеторговых договоров. Но если Алексей подписал всего лишь один контракт, которого хватило с избытком, чтобы резко увеличить годовой оборот предприятия, то Регина подыскивала новых партнеров на обслуживание судов. Теперь супруги разговаривали дома и о делах тоже, хотя Алексею скоро стало казаться, что этой теме жена уделяет даже слишком много внимания. Но ей нравилась работа: она легко передвигалась и по дому, и по офису, разговаривала по телефону, обедала или ужинала с постоянным выражением на лице деловой сосредоточенности и еле скрываемого восторга.
Похожая на престарелую сову секретарша теперь считала, очевидно, что руководит фирмой именно Регина, и откликалась на ее зов мгновенно. На вызов же Алексея отвечала обычно:
– Сейчас, погодите минутку.
И эта ее фраза начала уже его раздражать. Однажды Верещагин не выдержал и отреагировал резко:
– Ни минуты и ни секунды не желаю ждать: немедленно зайдите ко мне, и по возможности бегом.
Старая сова тут же пожаловалась Регине, и в кабинет они вошли вдвоем. Минут через пять.
– Ты не хочешь извиниться перед пожилой женщиной? – поинтересовалась Регина.
– За что?
– За то, что разговаривал с ней грубо. За то, что…
– Погоди! – остановил жену Верещагин и посмотрел на секретаршу… – Устные замечания я вам уже делал, а сейчас объявляю выговор за несвоевременное выполнение приказов генерального директора. Подготовьте приказ о наложенном на вас взыскании и принесите его мне на подпись немедленно. В будущем, если вы хоть раз перепутаете кабинет вашего начальника с кабинетом дочери вашей подруги, я объявлю вам выговор с предупреждением об увольнении. Третьего раза не будет, учтите. А вам, Регина Эдуардовна, пора запомнить, что командую здесь я, потому что генеральным директором являюсь именно я…
– Недолго осталось, – бросила резко Регина и выскочила из кабинета.
Не прошло получаса, как новый приказ висел на доске объявлений при входе в офис.
На сей раз супруги домой возвращались порознь – Регина осталась на работе и появилась лишь к девяти вечера. За это время Алексей ей ни разу не позвонил и, когда жена вернулась, не поинтересовался, где та была все это время. В постель он тоже ложился один. И уже начал засыпать, когда услышал, как Регина осторожно пристраивается рядом. Потом почувствовал, как беззвучно сотрясается ее тело, понял, что любимая плачет, повернулся к ней и обнял со словами:
– Если хочешь стать генеральным директором в фирме отца – пожалуйста. А я уволюсь и найду себе другую работу.
Тогда она заплакала в голос.
На следующее утро Регина собиралась на работу дольше обычного. Поехать решили на одной машине, чтобы вместе и вернуться. Верещагин ожидал, поглядывая на часы, без раздражения и злости, понимая, что они уже не успевают к началу рабочего дня, а если попадут в пробки, то опоздают значительно. Но у него не было запланировано никаких встреч и переговоров, а потому Алесей терпел.
И все же, когда вышли во двор, почти побежал к машине. Жена садилась внутрь, когда двигатель уже работал. А едва ее дверца захлопнулась, он рванул с места и вылетел с парковки. Проскочил поднятый шлагбаум и повернул за угол, где уже была улица. Мимо летели машины, и Верещагин попытался пристроиться в поток, как вдруг что-то ударило в лобовое стекло. А потом еще и еще. Он взглянул и увидел три отверстия, от которых разбегались в стороны короткие трещинки. А тут же появилось еще одно.
– На пол! – крикнул Алексей жене, резко тормозя и включая заднюю передачу.
– Что это? – спросила Регина, когда машина въехала назад во двор. Хотя по ее лицу было видно, что она уже все поняла.
– Поднимайся в квартиру. Я скоро вернусь, и мы поговорим.
– Нет, я одна никуда не пойду, – прошептала она, – мне страшно.
И заплакала.
Верещагин со знакомым уже следователем Лаптевым сидели на кухне, а Регина в гостиной смотрела телевизор, чтобы хоть как-то отвлечься.
– Но хоть одно хорошо, – вздохнул следователь, – двумя подозреваемыми меньше.
– Кого вы имеете в виду? – не понял Алексей.
– Вашу жену и вашу тещу. Регина Эдуардовна не стала бы рисковать своей жизнью, а Бронислава Витальевна – жизнью единственной дочери. Удивительно, конечно, что ни одна из четырех пуль никого из вас не задела. Что ж, повезло. Со стройки, откуда были произведены выстрелы, до вашего автомобиля было чуть более четырехсот метров – расстояние вполне комфортное даже для не очень уверенного в себе стрелка: с хорошей винтовкой и оптикой промахнуться сложно. А все четыре пули пролетели аккурат между вами.
– Вы считаете, что нас хотели не убить, а только припугнуть?
– Нет, думаю, это было покушение. Тем более что все пулевые отверстия подтверждают – стреляли именно в вас. Сейчас наши сотрудники опрашивают всех находящихся на строящемся объекте людей. Возможно, что-то скоро станет ясно. К тому же там стоит камера видеонаблюдения. Думаю, оттуда в вас больше никто стрелять не будет. И все равно попрошу вас пока пожить где-нибудь в другом месте.
– Мы можем перебраться за город. Но ведь на работу все равно надо будет ездить.
– А может, смотаетесь на пару недель отдохнуть? – предложил следователь. – Куда обычно в это время едут богатые и успешные? На Канары? На Гавайи? Одним словом, отправляйтесь подальше куда-нибудь.
За дорогой почти в четырех сотнях метрах возводился жилой комплекс, на котором постоянно шли работы, даже ночью там светили прожектора и двигались стрелы подъемных кранов. Один из корпусов уже возвели под крышу. Как раз оттуда и стреляли. Но корпус, готовый к сдаче, был пуст. На площадке посторонние не появлялись. Во всяком случае, строители, в основном уроженцы Средней Азии, в один голос это утверждали. Кое-что дала видеозапись, которую дали просмотреть прорабу и бригадирам. В объектив попадали действительно только рабочие. Бригадиры, узнавая себя, восхищались увиденным, показывали пальцем на экран и смеялись. Не были опознаны только два человека, которых объектив зафиксировал подходящими на строительную площадку около семи утра и покидающими ее через пять минут после покушения. Обычные с виду работяги в спецодежде и с касками на головах, как и все другие запечатленные камерой. На стройку они вдвоем тащили на плечах рулон утеплителя, а обратно каждый нес ворох пустых грязных бумажных мешков. Мужчины шли не спеша и, даже уходя, не пытались ускорить движение. Увеличение изображения на мониторе ничего не дало – лиц было не разобрать, к тому же у обоих глаза прикрывали солнечные очки.
Только через день был найден свидетель, который вспомнил этих рабочих, когда те покидали стройплощадку. Он подтвердил, что заметил, как мужики выбрасывали пустые упаковочные пакеты. Кроме того, очевидец утверждал, что рабочие кое-что из мусора оставили себе, а именно… кейсы, что вызвало у него удивление. Потом оба подошли к стоявшей невдалеке «Нексии», открыли машину, сняли с себя спецовки и шлемы, положили их в пластиковые мешки, которые бросили в багажник, после чего уехали. Описать внешность этих людей свидетель не смог.
На следующий день Алексей позвонил в Узбекистан и переговорил с Бачиевым. Тот сказал, что в скором времени готов будет заключать новый контракт, и в конце разговора опять пригласил в гости.
– Я готов приехать хоть сейчас, – согласился Верещагин. – Отдохну, а заодно все обсудим и подпишем документы.
– Тогда жду, – спокойно произнес Бачиев. – Только предупредите заранее о дне прибытия, чтобы я мог встретить вас должным образом.
Верещагин заказал два билета и сообщил об этом Регине. К его удивлению, жена наотрез отказалась лететь в Узбекистан. Сказала, что отдохнула бы в каком-нибудь более комфортабельном месте, например, в Италии. Конечно, море еще холодное, поскольку сейчас конец апреля, но она никогда не любила валяться на пляже, но с удовольствием могла бы посетить Милан или Рим.
После этих слов Верещагин вспомнил про фотографии, которые видел на ее страничке в социальных сетях: на большинстве из них Регина позировала именно на пляжах. Спорить он не стал, просто сказал:
– Отправляемся в Ташкент вместе. А когда вернемся, можно смотаться в Италию. К Бачиеву мы летим вообще-то не отдыхать, а работать.
Вечером, накануне дня отъезда, Алексей заскочил к родителям. Пробыл там недолго, сообщил только, что отбывает по делам в Узбекистан. Мама неожиданно расстроилась, а отец попросил передать привет знакомым местам, которые он не раз наблюдал с высоты. Про то, что сына и невестку недавно обстреляли, родители не знали: Леша не говорил им об этом, так же как Регина не рассказала о нападении Брониславе Витальевне.
Вечером, накануне дня отъезда, Алексей заскочил к родителям. Пробыл там недолго, сообщил только, что отбывает по делам в Узбекистан. Мама неожиданно расстроилась, а отец попросил передать привет знакомым местам, которые он не раз наблюдал с высоты. Про то, что сына и невестку недавно обстреляли, родители не знали: Леша не говорил им об этом, так же как Регина не рассказала о нападении Брониславе Витальевне.
– Ничего больше не случилось? – поинтересовалась мама.
– Да вроде ничего, – пожал плечами Алексей.
– Странно, – вздохнула она, – расстаемся не надолго, а у меня такое чувство, как будто навсегда.
– А в Кызылкуме сейчас дикие тюльпаны цветут, – вспомнил отец. – Сверху такая красота! Огромное пространство разными цветами переливается…
Часть вторая
Глава 1
Большой черный «Мерседес», точно такой же, какой был у Сименко, встречал их у самолета. Когда Верещагин с женой появились на трапе, из машины вышел Али, который, как только они ступили на землю, начал улыбаться. Потом поцеловал руку даме и обнял Алексея.
– Если честно, то вы самая лучшая пара, которую я видел в жизни, – сказал помощник Бачиева. – Вот все говорят так про этих, которые в Голливуде… забыл их фамилии… но я не смотрю американские фильмы…
– Так и не сравнивайте, – посоветовала Регина.
Подошел водитель и взял из руки Алексея чемодан.
– В багаж ничего не сдавали? – спросил Али.
– Вы же советовали взять все с собой, – напомнил Верещагин.
– Ну, тогда нас ничто не задержит. Прокатимся по Ташкенту, а потом прямиком в резиденцию Маджида Наримановича…
Ташкента, в котором он когда-то был лишь проездом, Алексей не помнил вовсе. Да и не помнил почти ничего, что было в далеком детстве. Так, всплывали какие-то эпизоды – детский сад, школа, казенная квартира, соседи… Все о чем-то говорили, но содержание тех разговоров не сохранилось в памяти.
Но язык он помнил. Вернее, ему казалось, что забыл его напрочь, до тех пор, пока не оказался на мойке дяди Коли и не начал общаться с работавшими там узбеками. Сначала всплывали отдельные фразы, строки из стихов или детских песенок, потом посыпались слова – даже те, которые сам он вряд ли мог употреблять в детстве. За пять лет работы с узбекской бригадой Леша стал общаться свободно, хотя и понимал, что говорит на языке мойщиков машин. А потом уже, разговаривая с Бачиевым, человеком, судя по всему, очень неглупым и образованным, заметил, как тот прислушивается к его речи. Прислушивается так внимательно, словно пытается уловить хотя бы одно фальшивое слово и не может заметить даже тени неточности или лжи.
Что Верещагин знал о Бачиеве? Немного. Почти ничего. В советские времена тот был партийным функционером районного масштаба. Но он и не мог тогда находиться на вершине по причине своего довольно молодого возраста. Однако район его был хлопковый, а это значило немало. Вероятно, Бачиев не был бедным и в те времена, а теперь-то уж точно богат. Возможно, даже очень. Хотя предпочитает оставаться в тени. Информации о нем в Интернете практически не найти, а сам о себе он ничего не говорит. Али наверняка знает о нем все или почти все, правда, никогда не произнесет и слова, не обернувшись на своего хозяина и не увидев его кивка или разрешающего взгляда.
– Это площадь Независимости, которая раньше называлась площадью Ленина, – рассказывал Али, показывая за окно. – Там, где был памятник советскому вождю, теперь шар – символ независимости Узбекистана. Красиво, да? Я здесь родился. Не на площади Ленина, конечно, я имею в виду – в Ташкенте. Тогда город был совсем другим. Старый такой… Потом его разрушило землетрясение! Я еще маленький был, однако помню, как мы жили в палатках. Много народу тогда жили в палатках – весь Советский Союз приехал сюда, чтобы построить новую столицу…
Али рассказывал это все, вероятно, для Верещагина, но смотрел на Регину.
– Ты знаешь, как переводится слово «Россия»?
– Нет, – ответила та и обернулась на мужа.
– Вот и ты не знаешь, – вздохнул Али. – И никто не знает. Зато весь мир знает, что название моей страны – Узбекистан – означает «страна свободных людей». Потому что мы такие есть: очень любим свободу. Это у нас в крови.
Помощник Качиева выдохнул и произнес с пафосом человека, знающего много такого, что неизвестно другим:
– Есть такой художник Верещагин…
Теперь Али смотрел на Алексея.
– Наверное, это самый лучший художник. Он все очень точно рисовал. Отрубленные головы, и то, как Наполеон Москву поджигал… И у него есть картина «Двери Тамерлана». Я, когда приехал в первый раз в музей ее смотреть, идти дальше не мог. Стоял и глядел на нее, может быть, часа три или четыре… Других картин уже не видел. А там всего два человека нарисованы. И мне показалось, что один из них мне что-то сказать хочет. Вот я и стоял, чтобы услышать. Потом, когда в гостиницу вернулся, лежал и не мог заснуть. А утром снова в музей приехал и опять возле картины стоял, пока не услышал слова. Их много-много голосов сказали и все повторяли…
– И что же вы услышали? – поинтересовалась Регина.
– Те люди, которые на картине были, и другие, которых не видно, потому что они были за нарисованными дверями, и еще те, которые жили и умерли когда-то, говорили мне тихо: «Люби свою родину, мальчик». Мне тогда было пятнадцать лет, и я был очень пугливый.
Они покатались еще немного по городу, а потом Али приказал водителю по-узбекски:
– Поехали в аэропорт.
– Почему в аэропорт? – переспросил Алексей. – Разве мы не поедем в резиденцию Бачиева?
– Мы туда полетим, – ответил Али. – Ехать на машине очень долго – у нас большая страна.
В аэропорту Алексей увидел знакомое лицо, а Али встретил знакомого человека. Тот шел с русской девушкой, лицо которой поражало невинным и скромным обаянием. Девушку и знакомого Али окружали телохранители. Но когда их босс остановился, они расступились, чтобы пропустить Али пообщаться со своим другом.
А девушка с выражением скромной невинности на лице, переминаясь на длинных ногах, посмотрела на Алексея, вздохнула и отвернулась. Спрашивать ее о том, почему она когда-то сообщила ему чужой новгородский адрес вместо настоящего, Верещагин не стал. Не было смысла. Тут же подошел Али, и они поспешили на поле к стоящей там турбовинтовой «Сессне».
– Мой знакомый очень большой человек у нас, – объяснил Али, – центральным банком руководит. Он встречал своего заместителя лично. Красивая его заместитель, правда? Конечно, не такая, как уважаемая Регина. Но наш главный банкир уже голову потерял.
– Эта девушка заместитель директора Центробанка Узбекистана? – не поверила Регина. – Ей же лет двадцать пять, от силы двадцать семь.
– У нее очень хорошие рекомендации из России, – объяснил Али. – Работала в вашем министерстве финансов и могла какой-нибудь банк возглавить, но приняла предложение моего друга, потому что посчитала, что здесь интереснее и перспективнее.
– Она тебе понравилась? – обратилась Регина к Алексею.
– Я ее не разглядывал, – ответил тот.
Облаков не было, но земля находилась далеко, и разглядеть, что там, было трудно. По словам Али, приземлиться они должны в Навои, а потом поедут на машине. Когда Верещагин поинтересовался, какие еще города есть неподалеку, помощник Бачиева начал перечислять: Навои, Зарафшан, Учкудук…
– Так Бачиев живет в пустыне? – высказал догадку Алексей.
– Э-э… Нет сейчас никакой пустыни. Заселили давно. Теперь там города, поля, дороги проложены. Если бы Кызылкум был страной, то люди этой страны были бы самыми богатыми в мире: там добывают золото, уран, молибден, палладий и много других очень редких полезных ископаемых. И там есть газ.
Когда вышли из самолета, жаркий воздух обжег лицо: трудно было поверить, что всего-навсего конец апреля. Летний белый костюм, который Алексей купил почти год назад, перед тем как отправиться на встречу с Сименко, сразу показался тяжелым и лишним. Пришлось снять пиджак и перебросить его через плечо.
– Хороший материал, – оценил Али, – хлопок.
В машине было прохладно, термометр на панели показывал + 21, шторки на окнах не пропускали солнце, и сквозь них едва можно было разглядеть, как проносятся в серой дымке холмы, редкие деревья. Над летящей навстречу трассой висел, казалось, расплавленный воздух.
Регина задремала. Али, посмотрев на нее, сказал:
– Плохо, что убили ее отца. Очень плохо.
Произнес это по-узбекски, но все равно очень тихо, словно гостья могла услышать и понять, о чем он говорит.
– В нашей стране таких вещей не бывает, – продолжил помощник. – Конечно, у нас тоже есть преступность, но такого количества наркоманов и безработных, как у вас, в Узбекистане нет. У нас люди уважают старших и никогда не спорят с ними. И вообще по пустякам не спорят. А вопросы принципиальные решают вместе. Не все, естественно, живут одинаково – есть богатые люди, есть бедные, у кого-то большой дом, у кого-то маленький, но каждый знает: надо трудиться, чтобы иметь что-то, а не отбирать у других…