— Не переживай, Юра, — вступил в разговор Шумилин, — мы все через это прошли. Привыкнешь…
— А теперь о главном, — Александр обратился к Антону, — все наши пока останутся в XIX веке. Тут такие дела начались, что только успевай крутиться. Но, к вам на пару дней в гости отправится цесаревич Александр Николаевич. Государь дал добро на ознакомление его с нашей жизнью.
Думаю, Антон, что ты будешь гостеприимным хозяином, и покажешь нашему гостю все, что он захочет увидеть. Соответственный инструктаж Александр Николаевич уже получил, благословение на путешествие в будущее от государя тоже получено. Так что, давай, не скучай. Думаю, что и Юра нам поможет, ну, это я в плане культурной программы.
— Хорошо, Шурик, только давайте прощаться, — долго держать открытым портал опасно, — ответил Антон. — Александр Николаевич, милости прошу к нам, в гости.
— Ступай, Саша, — сказал Николай сыну, крепко обнимая его. — Помни, что я тебе говорил. Их прошлое – это уже не наше будущее. Своим появлением они изменили течение нашей истории. Поэтому, все, что случилось у них, не обязательно должно повториться у нас. Во всяком случае, я на это надеюсь.
— С Богом, — Николай на прощание перекрестил сына.
Цесаревич шагнул в будущее, и портал стал медленно закрываться. Скоро в комнате от него осталась лишь яркая изумрудная точка. Через мгновение она потухла.
Во, дела!
Цесаревич обалдело смотрел на то место, где только что была дверь, ведущая в привычный для него мир. Антон усмехнулся. Он знал, что Александр был далеко не трусом, что доказал во время своей поездки по России. Он не побоялся кинуться очертя голову на шайку абреков, за что был награжден орденом Святого Георгия IV степени. Правда, за спиной у цесаревича был солидный конвой, который и порубал абреков, но, пуля – она – дура, и не разбирает в кого ей лететь – в простого казака или наследника российского престола.
Примерно в таком же состоянии пребывал и Юрий Тихонов, которого потрясло все им сегодня увиденное. Он присел в кресло, и стал тереть руками виски.
— Ну, ребята, — вы даете! — сказал он, — если бы не сам все это увидел – ни за что бы не поверил. Антоха – ты гений!
Антон скромно раскланялся. Потом, посмотрев на своих гостей, понял, что надо срочно приводить их в чувства. Он вышел на кухню, и через пару минут вернулся, неся бутылку коньяка и две серебряные рюмки.
— Так, господа, — сказал он, — примем немного «огненной воды», после чего дружно будем наводить резкость.
— А ты, Антон, — спросил Юрий, — ты что, не хочешь с нами выпить за компанию?
— Мне это ни к чему, — сказал Антон, — к тому же я за рулем. Возможно, что мне придется кое-куда съездить.
Цесаревич и Юрий выпили коньяк, закусили кусочками шоколада, после чего Юрий заспешил домой. Он, считай что не спал больше суток, да к тому же впечатлился увиденным по самое «не грусти». Распрощавшись, он ушел. Хозяин дома и его гость из будущего остались вдвоем. Александр, выпив, немного успокоился, но все же пребывал в состоянии, близком к нирване.
— Александр Николаевич, — окликнул Антон цесаревича, — очнитесь. Вы в будущем. Если что будет непонятно – спрашивайте. У нас тут многое не похоже на тот мир, к которому вы привыкли.
— Я понимаю, — гость из прошлого уже немного пришел в себя. — Антон Михайлович, отец рассказывал мне про ваш мир. Правда, лучше всего все увидеть собственными глазами…
— Это правильно, — Антон почесал голову, — я вот думаю – во что вас одеть? Ведь в вашем гвардейском мундире в город вас выпускать нельзя. Постойте, тут в шкафу вроде осталась одежда, которую надевал ваш батюшка, когда он гостил у нас. По росту вы вроде с ним схожи, а вот по комплекции… Впрочем, если будет чуть свободно, то это ничего, не страшно.
Антон открыл шкаф, достал оттуда вешалку с джинсами, футболкой и жилеткой-разгрузкой. Он помог смущенному цесаревичу одеть незнакомую для него одежду – Александр долго удивлялся молнии на ширинке, и летним шлепанцам, которые поначалу принял за домашние туфли.
— Знаете что, Александр Николаевич, — сказал Антон, когда цесаревич переоделся, и был готов двинуться в путь, — в нашем времени не принято титуловать людей, пусть даже и занимающих высокие посты. К тому же, вы значительно моложе меня… А посему, чтобы не вызывать лишних подозрений и расспросов, я бы посоветовал вам обращаться ко мне по имени и отчеству, а я к вам – только по имени. Можно, на вы. Поверьте, это не умалит ваше достоинство, и не будет выглядеть неуважением к вам.
Александр улыбнулся. — Антон Михайлович, вы не беспокойтесь – отец предупредил меня об этом, — я готов веси себя так, как принято у вас.
— Ну вот и отлично, – сказал Антон, — теперь я в полном вашем распоряжении. Что бы вы хотели увидеть в первую очередь?
— Я бы хотел просто пройтись по улицам вашего города, — сказал Александр.
— Пройтись, или проехать? — улыбаясь спросил Антон, — у меня есть машина… — Заметив удивление на лице своего гостя, он пояснил, — машина или как мы еще ее называем – автомобиль, это транспортное средство, на котором мы, без конной тяги, передвигаемся по дорогам. Ну, самобеглая коляска…
Цесаревич немного подумал, а потом сказал, — знаете, Антон Михайлович, — я бы все же просто прошелся бы по городу. На вашей машине можно будет проехать чуть позже. А я хочу сперва посмотреть на вашу жизнь не спеша, с чувством, с толком, с расстановкой.
— Воля ваша, — кивнул Антон. — Пешком – так пешком.
Они вышли на улицу. Александр с ходу обомлел, увидев сразу столько нового для себя – потоки машин, люди в незнакомой одежде, девушки в удивительно неприличных, с точки зрения жителя XIX века, нарядах.
— Антон Михайлович, да что же это такое? — воскликнул он, едва нос к носу не столкнувшись с молоденькой и кокетливой девицей в шортиках и топике, которая засмотрелась на высокого, стройного и симпатичного молодого человека, — как ваши власти допускают такое?! Ведь это прямой разврат!
— Разврат? — удивленно спросил Антон, — а в чем вы его видите? Если красивой барышне есть что показать людям, то зачем ей это скрывать? Тем более, что погода стоит жаркая, и кутаться в плотные одежды – просто ни к чему. — Ничего, Александр, вы к этому скоро привыкнете.
— А ваши, как вы говорите, машины? — удивленно спросил цесаревич, — с помощью какого двигателя они передвигаются. Если они, как локомотивы на чугунке, топятся углем, то почему у них нет труб, и из них не идет дым?
— Там установлены совсем другие двигатели, — сказал Антон, — которым уголь не нужен. Я вам потом объясню все. Хочется одну такую машину отправить в ваше время. Будете вы с вашим батюшкой разъезжать по Петербургу. Я научу вас управлять автомобилем, если, конечно, вы не против…
Александр с восхищением посмотрел на промчавшуюся мимо него иномарку, и закивал головой. — Да, Антон Михайлович, — я буду рад, если вы меня этому научите. Не пожалею любых денег, чтобы купить такую красавицу.
Они шли вдоль набережной Невы в сторону Летнего сада. Перейдя через Прачечный мостик, они зашагали по гранитным плитам, уложенным вдоль прекрасной решетки работы Фельтена, У входа в сад Александр заметил белевшую на ограде табличку. Цесаревич прочитал то, что на ней было написано, и глаза его полезли на лоб.
— Антон Михайлович, — воскликнул он, — что это?! Значит ли это, что именно здесь в 1866 году на меня – самодержца – покушался какой-то Каракозов? Батюшка предупреждал меня о том, что я увижу в вашем мире то, что мне будет очень неприятно. Он это имел в виду?
— Нет, Александр, — мрачно сказал Антон, — ваш батюшка имел в виду не это. В конце концов, этот полусумасшедший, больной сифилисом субъект, промахнется, и вы останетесь живы.
В 1867 году в Париже одна гадалка предскажет вам, что вы переживете шесть покушений, и погибнете во время седьмого. К тому же она сообщит вам о годе вашей смерти. И все, что она предскажет, сбудется…
— Так меня убьют?! — воскликнул пораженный цесаревич. — Во время седьмого покушения?! И в каком году это произойдет?! Антон Михайлович, ради Бога, расскажите мне все подробно.
— Александр, — сказал Антон, — я обязательно вам обо всем расскажу. Только не сейчас. Давайте продолжим нашу прогулку. Тем более, что в вашем будущем ничего подобного не должно произойти.
— Давайте, перейдем через мост, и зайдем в Петропавловскую крепость. Сейчас в нее можно попасть свободно – она просто музей, а не царская темница и усыпальница.
— Давайте, — оживился Александр, — тем более, что мне не терпится пройтись по мосту, которого в нашем времени еще не было. Он очень красивый.
На середине Троицкого моста, который Антон по старой памяти называл Кировским, они остановились, и долго любовались замечательной панорамой Невы, со снующими по ней прогулочными теплоходами и катерами, Стрелкой Васильевского острова, Зимним дворцом.
— Красиво, правда? — полувопросительно, полуутвердительно сказал Александр, — прекрасный все-таки город – Петербург.
— Тут я с вами полностью согласен, — ответил Антон, — сколько лет живу в нем, а все никак не могу налюбоваться на нашу Северную Пальмиру.
Со стороны собора Петропавловки донесся перезвон колоколов. Антон посмотрел на часы.
— Уже четыре, — сказал он, — давайте, прибавим шагу. В шесть ко мне домой должен зайти один мой хороший знакомый. Я думаю, что вам будет тоже полезно его послушать. Пройдемся по крепости, и домой…
— Хорошо, пусть будет так, — кивнул Александр.
Единая и неделимая…
Расставшись с сыном, император загрустил, и всю дорогу от Черной речки до Зимнего дворца, сидел в карете молча, погрузившись в какие-то свои мысли.
Шумилин, который ехал вместе с Николаем, тоже молчал, хотя у него было о чем поговорить с ним. Нельзя быть излишне навязчивым, тем более, при общении с императором.
Когда же карета Дворцового ведомства подъехала к Зимнему, Николай, по всей видимости, закончив, наконец, свои размышления, внимательно посмотрел на Шумилина.
— Александр Павлович, — сказал царь, — не могли бы вы пройти в мой кабинет? Я хотел бы переговорить с вами.
Заинтригованный Шумилин принял приглашение Николая. Уже немного зная его характер, он понял, что император чем-то сильно озабочен. И Александр не ошибся.
Разговор, который начал царь, касался государственного устройства России. Точнее, существования в ней таких, несколько аномальных образований, как Царство Польское и Великое княжество Финляндское. Они достались Николаю по наследству от его старшего брата, Александра I, который, желая поиграть в демократию, дал этим образованиям права, которых не было у прочих подданных Российской империи.
— Александр Павлович, — сказал Николай, — у меня все не идет из головы барельеф, который я видел, будучи вашим гостем, на стене дома напротив церкви Святого Пантелеймона. Вы сказали, что Россия в ХХ веке дважды воевала с Финляндией. Это что ж получается – одна из частей Российской империи начала войну с другой ее частью?! Сие нонсенс…
— Эх, ваше величество, — вздохнул Шумилин, — нонсенс этот, к сожалению, в наше время стал вполне распространенным явлением. Да и вам самому довелось усмирять взбунтовавшуюся Польшу, которая не оценила всех милостей, которые оказали ей ваши старшие братья. Да и на вас неблагодарные ляхи тоже не могут пожаловаться – ведь у них был сейм, свое правительство, своя армия, и даже – своя конституция – то есть то, что не было у самой России.
И в 1830 году поляки подняли мятеж…
— Я помню все это, — сухо сказал Николай, — мой брат Константин чудом спасся из своего дворца, где его едва не убили озверевшие от крови бунтовщики. После подавления мятежа я урезал права польской шляхты, и посадил наместником в Польше генерала Паскевича, князя Варшавского. С ним кичливые ляхи особо не забунтуют.
— Это так, — сказал Шумилин, — но ваш сын и наследник, став после вашей смерти императором Александром II, захочет снова проявить в отношении Польши ненужный либерализм, за что те ответят ему в 1863 году новым мятежом.
Лишь после этого Польша исчезнет с карты Европы, став Привислянскими губерниями…
— Вот как, — удивленно сказал Николай, — значит поляков, этих природных бунтовщиков так и не удастся угомонить? Что ж, я сделаю все, чтобы мятежа в 1863 году не было. Я глубоко уважаю своего старшего брата, императора Александра I, но в данном случае вынужден с вами согласиться – создание Царства Польского было его большой ошибкой…
Но вы мне так ничего и не сказали насчет Великого княжества Финляндского…
— С ним тоже было не все так просто, ваше величество, — начал свой рассказ Шумилин. — Если Польша, худо-бедно, все же была на протяжении долгих веков самостоятельным государством, которое, порой играло немалую роль в судьбах Европы, то Финляндия никогда государственности не имела. И ваш брат Александр, после столетия русско-шведских войн подаривший бывшей захудалой провинции Шведского королевства конституцию, сейм, и все то, что позволило Финляндии считать себя полуавтономным государством в составе Российской империи, совершил большую ошибку.
К тому же он передал в состав Великого княжества Финляндского Выборгскую губернию, отвоеванную у Швеции еще императором Петром I. Зачем? Непонятно…
— Ну, насчет этого я возражал, — не выдержал царь. — Вы ведь слышали о докладе статс-секретаря барона Роберта Генриховича Ребиндера – кстати, уроженца Финляндии – который еще в 1826 году просил у меня вернуть России части Выборгской губернии с преимущественно русским населением, опасаясь, что из Выборгской губернии со временем создастся утес, о который разобьется самостоятельность Финляндии…
— Барон Ребиндер был человеком большого государственного ума, — сухо ответил Шумилин, — в нашей истории все произошло именно так, как он напророчил…К тому же вы, ваше величество, не нашли ничего лучше, как отправить проект барона в финский сенат, где он и был благополучно провален.
— Но ведь финны не поднимали мятеж, как сделали это поляки, — попробовал возразить Николай, — скажу даже больше – в 1831 году лейб-гвардии Финский стрелковый батальон принял участие в подавлении польского мятежа. И надо сказать – показал он себя весьма неплохо, например, в сражении при Остроленкой.
— Это так, ваше величество, — ответил Шумилин, — но «горячие финские парни», в отличие от мятежной шляхты, в открытую не бунтовали. Они ме-е-е-едленно-о-о подгребали под себя власть в Великом княжестве, урезая права проживавших там русских и православных.
Например, финские и шведские чиновники саботировали закон, принятый вашим братом о постепенном введении в Финляндии русского языка в качестве государственного. Вот, что писал о Великом княжестве Финляндском один из русских историков, живший в начале ХХ века: «Русские, подобно иностранцам, лишены прав политических, так как не могут не избирать депутатов сейма, ни самим участвовать в нем. Русским закрыт доступ на военную, гражданскую и духовную службу. Русские, живущие в крае, облагаются налогом в пользу общины, но тем не менее лишены права голоса в городских и сельских общинных собраниях».
Дело дошло до того, что русским детям было запрещено учиться на родном языке. А в самом Великом княжестве торжественно открывались памятники, прославляющие победы финнов и шведов над русскими войсками…
— Не может такого быть! — воскликнул изумленный и шокированный всем услышанным Николай. — Это кто же им такое позволил?!
— К сожалению, это – правда, ваше величество, — сказал Шумилин, — именно так все и было. Кстати, нечто подобное происходит, к сожалению, и в нашем времени. Обитатели бывших Прибалтийских губерний превратили русских людей в лиц второго сорта, и так же как финны, лишили их всех прав.
— Ну и чем все это кончилось? — голос императора был хриплым от злости, и Шумилину подумалось, что в самое ближайшее время «самостийность» Великого княжества Финляндского будет сильно урезана.
— А кончилось все это, ваше величество, весьма печально, — сказал Александр. — После свержения самодержавия в Росси в 1917 году финские националисты учинили резню русских людей в Финляндии, после чего провозгласили независимость. Ну а потом, Советской России – государству, пришедшему на смену Российской империи, пришлось дважды воевать с Финляндией. Кончилось все тем, что силою оружия Россия вернула себе Выборгскую губернию, которую ваш брат так неосмотрительно подарил Великому княжеству Финляндскому. Правда, все это стоило русскому народу немалой крови.
— Да, Александр Павлович, — озабоченно сказал император, — теперь я вижу, что не все люди могут ответить на добро добром. Надо не откладывая это дело в долгий ящик, заняться превращением Царства Польского и Великого княжества Финляндского в обычные губернии, на территории которых будут действовать законы Российской империи, а никто из живущих на этих территориях не будет иметь никаких преимуществ перед другими моими подданными. Иначе, ошибки моего брата, мои и моих потомков снова приведут к кровопролитию и смуте. А этого быть не должно.
По морям, по волнам…
Вернувшись в квартиру Антона, хозяин и гость пообедали, после чего Александр присел в мягкое кресло и стал листать лежавшую на столе прессу. Похоже, что он уже немного освоился с орфографией XXI века, и весьма бойко читал все, что было написано в газетах и журналы.
— Антон Михайлович, — удивленно сказал он, — да что тут у вас происходит? До какого бесстыдства надо дойти, чтобы вот так вот, взять и выложить на всеобщее обозрение все свои чувства и поступки!