– Что ты мне про сроки лепечешь? – переспросил Стингер. Занятый своими мыслями, он не поспевал за скороговоркой смазливого барыги в костюмчике и раздраженно морщился, точно был вынужден слушать назойливый комариный писк.
– У меня еще один день, – подобострастно повторил тот, ловя блуждающий взгляд Стингера. – Завтра я все верну, клянусь…
– Что здесь делает этот дятел? – брезгливо спросил Стингер у подручных, ворвавшихся в квартиру первыми.
– В подъезде отирался, – доложил Корявый, нервно перекладывая пистолет из одной длинной лапищи в другую. – Говорит, чисто случайно тут. Ну, мы его и прихватили прицепом.
– Случайно, – задумчиво произнес Стингер и покачал головой. – Что ж, значит, такой фарт у барыги… – Остановив властным жестом понимающие смешки подручных, он улыбнулся распростертому на полу пленнику: – Ты, кажется, Рома? Ой, чавелла Романэ!.. Так? Ха! Ха!
Барыга присоединил свое робкое подхихикивание к отрывистому смеху Стингера. Получилось что-то вроде инсценировки рассказика про льва и собачку. Как только оборвался победоносный хохот хозяина положения, жалкое тявканье пленника тоже смолкло.
– Что ты так побледнел, Рома? – Поднятые брови Стингера выразили крайнюю степень удивления. – Я насчет фарта серьезно, не бойся. Должок тебе вот прощаю… – Улыбчивый оскал Стингера стал таким широким, словно он вознамерился откусить голову своему должнику.
– К-как прощаете? Почему?
– Просто так, – пожал плечами Стингер. – По доброте душевной. А ты разве не рад? Чем-то недоволен?
– Что вы! Даже не знаю, как вас благодарить.
– А как тебя в детстве учили, Рома? Что нужно сказать дяде?
– Ну да, конечно! – спохватился красавчик. – Спасибо, огромное спасибо!
– На здоровье…
Вооруженная гвардия посмотрела на растерянного счастливчика совсем не так, как глядят на человека, которому неожиданно привалила крупная удача. Братва отлично знала, чем обычно заканчиваются разговоры Стингера про здоровье. Фразой: «Которое тебе вряд ли понадобится». На этот раз прибаутка осталась недосказанной, но прощальный взгляд, которым Стингер наградил красавчика, ничем не отличался от тех, что он обычно адресовал покойникам.
Четвертый пленник, смекнув, что настал его черед, поднял голову, не дожидаясь приглашения.
– Это моя хата, пацаны, – сказал он. – Я не виноват, что этот придурок ко мне вломился. Мне лишняя головная боль не нужна. А молчать я умею, вы же знаете.
– Что за борзый такой выискался? – делано изумился Стингер, обводя взглядом членов своего сплоченного трудового коллектива. – Кого он пацанами назвал? Мы что, в бирюльки тут играем?
Само собой, он мгновенно узнал Костика Филиппка, с которым довольно тесно терся чуть ли не нос к носу, когда оба состояли в одной большой, дружной семье, проходившей в милицейских хрониках под аббревиатурой ОПГ. Сталкивался Стингер с ханским аферистом и позже, когда… когда… Собрав на лбу три горизонтальных морщины и одну вертикальную, он припомнил обстоятельства последней встречи: подстава с джипом «Чероки», принесшая всем участникам сорок штук баксов. Самое забавное, что кинули они в тот раз этого самого красавчика, который так позабавил братву своей неуместной благодарностью. Стингер расправил кожу на лбу и усмехнулся. Что ж, не зря он любил повторять, что бог – не фраер. Теперь этой парочке суждено подохнуть рядышком как закадычным корешам. И на страшном суде они предстанут вместе, чтобы сподручнее было выставлять друг другу встречные предъявы…
Так размышлял Стингер, а его бойцы неуверенно топтались на месте, понятия не имея, как следует ответить на поставленный вопрос. Действительно ли их вожак не узнал Филиппка или только прикидывался по не известным никому соображениям? В любом случае ответивший невпопад рисковал присоединиться к лежащим на полу пленникам, такие случаи имелись на памяти братвы, хотя у большинства из них она очень короткая была, память. Никто из криминального квартета так и не решился опознать бывшего придворного афериста Хана. Поскольку смертные приговоры Стингера обжалованию не подлежали и чаще всего приводились в исполнение прямо на месте, желающих испытать свою сообразительность и находчивость не нашлось.
– Вот видишь, – назидательно сказал Стингер Филиппку. – Братва тебя знать не знает, а ты чуть ли не целоваться полез… Не пидор ли? – он прикинулся участливым. – Так не ломайся, говори как есть, мол, очко томится в ожидании… Мы Батона попросим, он тебя своим болтом так приласкает, что мало не покажется… Ты как, Батон? Не разучился делать из дядечек тетенек? Это сейчас модно, ба-а-льшое бабло загребать можно.
Батон, польщенный тем, что окончание шутки Стингер адресовал ему лично, радостно заржал, и смех его прозвучал примерно так, как если бы кто-то налил в пионерский горн воды и попытался выдуть из него бравурный марш. Немелодично, но зато очень громко и весело.
Стингер даже не улыбнулся. Выжидающе глядел на опасливо заерзавшего Филиппка и молчал, тем самым предлагая ему самому высказаться на затронутую тему. Щекотливую, как скупая мужская ласка.
– Стингер, я… – Костин голос сорвался, когда он понял по обращенному на него взгляду, что ни о каких панибратских отношениях и речи быть не может. – Не надо, – попросил он так тихо, словно уже не надеялся, что его робкая просьба будет услышана.
– Ладно, – смилостивился Стингер. – Лежи и не возникай больше. Побереги свое заднепроходное отверстие. Не мешай думать.
Думать особенно было нечего, решение уже пришло, осталось лишь воплотить его в жизнь. И… в смерть. Забирать с собой всю компанию Стингер не собирался. Не о чем ему было больше толковать ни с Ромой, ни с Костей Филиппком. Лехманскому охраннику и долговязой шлюхе предстояло умереть немного позже, но это не меняло их столь же плачевную участь.
– Уходим впятером, – объявил Стингер присутствующим после короткой паузы. – Я поведу тачку… Монгол присматривает за нашим Петушком ненаглядным. Ты, Корявый, за его курочку отвечаешь… Если нам Петушок что-нибудь не то прокукарекал, обоих вместе и закопаем.
– А мы? – забеспокоился Батон, которому явно не хотелось отрываться от основной компании, собирающейся на поиски чемодана с баксами. Даже риск остаться совсем беззубым не мог заставить его прикусить язык.
Как ни странно, обошлось без внушения.
– Вы задержитесь тут на… – Стингер что-то прикинул в уме и закончил: – На десять минут. – Почти уже миллионер, он стал вдвойне осторожен. Если вдруг ликвидация двух свидетелей не обойдется без шума, то он не хотел оказаться тем, кого запомнят соседи, когда прильнут к дверным глазкам и окнам. – До базы доберетесь на «волжане» Клопа. – Стингер демонстративно сплюнул, как будто ненавистная кличка осквернила его рот.
– Этих, – Батон показал глазами на напрягшихся в ожидании приговора Романа и Филиппка, – мочить?
Даже убежденный молчун Гуня в преддверии сказочного богатства сделался не в меру разговорчивым.
– Косточка к косточке, звездочки в ряд! – продекламировал он, чуть ли не приплясывая на месте от нетерпеливого возбуждения.
Наградив обоих яростным предупреждающим взглядом, Стингер возразил, подпустив в голос смягчающего елея:
– Зачем лишний грех на душу брать? Отпустите мужиков с богом… – Он многозначительно возвел глаза к потолку, за которым далеко-далеко находились небеса, отгородившиеся от бренной земли непроницаемыми дождевыми тучами.
Глава 11 Высоко вознесшийся низко падает
От Кости не укрылся взгляд Стингера, переадресовавший его душу прямиком в рай.
Ублюдочный Стингер вместе с двумя своими ублюдками рангом пониже удалился из его квартиры с достоинством судьи, вынесшего самый справедливый и суровый приговор из всех возможных. Конвоируемая парочка, получившая отсрочку, выглядела понурой, но еще надеющейся на чудо. Костя проводил уходящих взглядом, полным неописуемо мрачного злорадства, на которое способен только приговоренный к смертной казни, имеющий удовольствие сознавать, что кто-то еще разделит его участь.
Косте были отлично известны законы, по которым жили Стингер и ему подобные, поэтому дальнейшая судьба белобрысого рыцаря и блядовитой дамы его сердца не вызывала у него ни малейшего сомнения. Как только кейс с деньгами будет найден, оба они умрут. Вздумай они апеллировать теперь хоть к самому господу богу, в его власти удовлетворить лишь ту молитву, речь в которой пойдет о том, чтобы смерть их была легкой и быстрой.
Смерть… Она незримо витала в душной комнате, и Костя, все это время отсчитывавший секунды, ощущал ее близость каждым вздыбившимся волоском, каждым пупырышком, выступившим на коже от внутреннего озноба. До назначенного Стингером срока оставалось уже меньше семи минут, а в нескольких километрах отсюда валялись два миллиона долларов, терпеливо дожидающиеся своего нового владельца. При одной мысли об этом Костины пальцы судорожно скрючились, словно он пытался схватить за ручку заветный кейс. Он не знал, что в нем хранится не два, а целых три миллиона…
Смерть… Она незримо витала в душной комнате, и Костя, все это время отсчитывавший секунды, ощущал ее близость каждым вздыбившимся волоском, каждым пупырышком, выступившим на коже от внутреннего озноба. До назначенного Стингером срока оставалось уже меньше семи минут, а в нескольких километрах отсюда валялись два миллиона долларов, терпеливо дожидающиеся своего нового владельца. При одной мысли об этом Костины пальцы судорожно скрючились, словно он пытался схватить за ручку заветный кейс. Он не знал, что в нем хранится не два, а целых три миллиона…
Пять минут! Он сел на ковре и вызывающе посмотрел на своих палачей. Рыжий веснушчатый здоровяк, развалясь на смятой постели, целился Косте в грудь из своего пистолета с явно самодельным глушителем. Точно такую же штуковину демонстрировал хлипкий мужичок-с-ноготок в молодежной кожанке, деликатно умостивший свою щуплую задницу на тумбочке между ночником и стопкой непрочитанных детективов. Они не прятали лиц за масками и не скрывали своих намерений за добродушным видом. «Карнавала не будет! – прозвучали в Костином мозгу отголоски полузабытого хита. – Карнавала не-е-ет!!!»
– А ну, лягай на место, – велел мужичок скорее для порядка, чем из вредности. – Уже недолго ждать осталось, потерпи, милок. С дружбана своего пример бери, ишь, смирный какой, вылитый труп. – Он тихонько захихикал, прикрыв свободной рукой редкие прокуренные зубы.
– Деньги, – произнес Костя волшебное заклинание, самое короткое и самое чудодейственное из всех, которые существуют на свете. – Я дам вам денег. Много.
– Это ты хорошо придумал, – одобрил рыжий, и веснушки его засияли тысячью миниатюрных солнышек. – Колись по-быстрому. Где они у тебя лежат?
В своем порыве он походил на повзрослевшего Мальчиша-Плохиша, заслышавшего про банки с вареньем и ящики с печеньем.
– Здесь. – Костя проворно шмыгнул к тумбе с нагромождением видеоаппаратуры и выгреб из нее коробки с кассетами, устроившими в комнате веселый перестук.
Сверху оказался брикетик «Смертельного холода» – на глянцевой обложке черная спортивная сумка, сочащаяся неправдоподобно яркой кровью, смахивающей на клюквенный сироп. Прислушавшись к внутренним ощущениям, Костя подивился тому, как точно передает их название боевика. Именно холод, и именно смертельный.
Наблюдая за постепенно замедляющимися движениями Кости, рыжий Плохиш хотел было привстать, но поленился, только шею вперед вытянул, чтобы лучше видеть. Его тщедушный напарник нетерпеливо заерзал на своем месте, смахнул на пол маленький фарфоровый светильник на золоченой ножке и потянулся за ним.
Звонкий хлопок на мгновение привлек внимание всех присутствующих, а когда взгляды вновь переметнулись на Костю, он, жутко перекосив лицо, уже держал перед собой на вытянутых руках большой пистолет и жал указательным пальцем на спусковой крючок.
Выстрел грянул так громко и неожиданно, что он вздрогнул одновременно с рыжим парнем, которого пуля ударила в правую грудину, вырвав оттуда белые клочья синтепоновой подкладки куртки. Валясь на спину, парень умудрился ответить беглым огнем, но каждая из трех выпущенных им пуль уходила все выше, а последняя так и вовсе тупо клюнула потолок, негодующе отбросивший ее назад.
Мужичок-с-ноготок оказался стрелком еще более никудышным, потому что, когда раздался первый же Костин выстрел, он втянул голову в плечи и вжался в стену, явно надеясь сделаться еще более маленьким и незаметным, чем был на самом деле. Его подвел разбитый светильник, который он предупредительно поднял с пола, освободив для этого правую руку. Теперь он нелепо раскорячился на тумбочке, держа перед собой блестящую безделицу да длинный ствол, устремленный вверх, – ни дать ни взять король на троне с бесполезными скипетром да державой.
Костя всадил в него две пули подряд, и та, которая насквозь пробила дернувшуюся голову, вынесла наружу много всякого разного, усеявшего стену безобразными брызгами. Мужичок так и остался сидеть на месте, точно прилип к изгаженным обоям навечно. Думать ему отныне было нечем, и лицо его сделалось бессмысленным, как на фотографии для паспорта.
– Йес-с! – торжествующе завопил Костя, восхищенный тем, как ловко у него получилось уложить сразу двух вооруженных противников.
Каждый из трупов, как он полагал, принес ему по миллиону долларов, потому что уже никто не стоял между ним и заветным кейсом, брошенным на тринадцатом километре.
– Ты… – в голосе рыжего, начавшего медленно приподниматься с кровати, звучало скорее изумление, чем боль. – Ты, – повторил он, пытаясь направить свой пистолет с набалдашником глушителя в растерявшегося Костю.
Черное отверстие дула, в которое он заглянул, показалось ему входом в тот самый бесконечный тоннель, по которому души переносятся в небытие.
Плонк! – сплюнул вражеский пистолет порцию свинца. Ох и грохнуло же в ответ! Кинескоп телевизора, взорвавшегося за Костиной спиной, обдал его волной стеклянных осколков и паническим ужасом. Совершенно потрясенный тем, что противник, зачисленный им в мертвецы, продолжает не только жить, но и отстреливаться, Костя застыл неподвижным изваянием, как бы боясь помешать рыжему целиться в него с расстояния трех метров. Жила своей собственной жизнью только правая рука, и эта рука медленно подняла на уровень глаз «ТТ», выискала расплывчатый овал лица и привела в движение указательный палец.
Когда прогремел выстрел, лицо куда-то исчезло, и не только сизое облачко порохового дыма было тому причиной. Костя вообще временно утратил возможность видеть, настолько внезапной и ошеломляющей была боль, обрушившаяся на него. Источник боли обнаружился парой секунд позже – это была та самая рука, которая проявила самостоятельную инициативу. Пистолета в ней уже не было, а вместе с ним куда-то подевались сразу три пальца, и Костя бессмысленно глядел на получившийся огрызок, не веря, что он принадлежит ему.
Кап, кап… Жур-р… Кровь собралась в струйку, побежавшую на ковер. Он продолжал сидеть на ковре, выставив перед собой руку, которая годилась теперь разве для того, чтобы малевать ею на стенах кровавые разводы. Уцелевшие мизинец и безымянный палец мелко дрожали, потому что вся искалеченная ладонь вибрировала так, словно через нее пропустили ток. Костя понял, что дрянной китайский «тэтэшник» разорвался в его руке во время выстрела.
Ему стоило немалых усилий оторвать взгляд от этого жуткого подарка судьбы и переместить глаза в том направлении, откуда должна была прилететь ответная пуля. Там неистово брыкались две пары ног, обращенные к Косте грязными подошвами с налипшими окурками и бахромой жухлой травы.
Поднявшись на ноги, он, преодолевая головокружение, увидел, что на кровати происходит азартное единоборство, сопровождаемое пыхтением и отрывистыми ругательствами. Красавчик с романтическим именем брал верх. Он уже избавил раненого противника от оружия и теперь наседал на него с подушкой в руках, норовя накрыть ею обращенное к нему лицо. Чем-то это напоминало сценку из Костиного пионерского детства, только возня двух соперников была нешуточной, и разнять обоих могла лишь смерть одного из них.
Мало-помалу преодолев слабеющее сопротивление, красавчик навалился на рыжего парня, после чего оба задергались, как любовники в пароксизме страсти. Две подошвы, которые были размером побольше и находились внизу, задергались мелко-мелко…
Он еще умирал, когда Костя шагнул вперед, неуклюже сорвал со второй, невостребованной, подушки наволочку и принялся закутывать в нее кровоточащую руку, шипя от каждого прикосновения к обрубкам пальцев. Получилось что-то вроде боксерской перчатки. По-матерински бережно прижимая спеленутую конечность к груди, Костя скорбно смотрел на красавчика, медленно распрямляющегося над уже неподвижным телом, и беззвучно шевелил губами.
– Что? – истерично взвизгнул тот. – Ты чем-то недоволен?
Держа перед собой подушку, которой был удушен противник, он смотрел на Костю с таким видом, словно собирался примерить свое орудие убийства к нему. Косте пришлось срочно поднапрячь голосовые связки:
– Я говорю: молодец… Вовремя сориентировался…
Неудачно выбранное многосложное слово протискивалось сквозь Костину глотку так долго, что он уже и не надеялся, что когда-нибудь договорит его до конца.
Подушка медленно опустилась. Наволочка с одного ее бока была излохмачена, словно побывала в острых зубах шкодливого щенка. Машинально переведя взгляд на рыжего покойника, Костя увидел, что челюсти того крепко-накрепко стискивают вырванный лоскут ткани, а лицо облеплено пухом. Лис, подохший в курятнике, где рассчитывал безнаказанно прикончить пару цыплят. В его глазах, устремленных к потолку, остекленела обида. Оранжевая россыпь веснушек выделялась на совершенно белом лице так четко, словно его насквозь проела ржавчина.