– Митрофанова. Митрофанова?
– А? – Я вздрогнула и сосредоточилась на совещании.
– Вы опять витаете в облаках? – спросил меня наш финансовый директор, ласково улыбаясь.
– Извините. Вы что-то спросили?
– Я сказал, что вы проделали отличную работу. Звонил ваш клиент – сказал, что ему очень перед вами неудобно. Наши программисты уже отвезли ему антивирус.
– Ох, это очень хорошо. А то попал он со мной, – обрадовалась я.
Кругом все шумели и переговаривались, рассматривая бумаги.
– Надо же! Не может быть, как она посмела!
– Надо уволить ее по статье! Пусть платит за все, надо подать на нее в суд! – говорил бухгалтер, который всегда недолюбливал красивых женщин. Они отвечали ему тем же.
– Может, не надо? Ну, все ведь решилось? Куда она потом устроится с отметкой в трудовой? – осторожно попросила я.
Кадровик с недоумением пожал плечами и сказал:
– Ладно, решим. В принципе главное, чтобы больше она у нас не работала.
– Да уж, – согласились все.
Народ принялся бурно обсуждать, какие меры предпринять, чтобы исключить подобное в будущем. Сашка начал требовать поскорее создавать должностные инструкции, чтобы каждый шаг менеджеров был расписан от «А» до «Я». Шувалов раскраснелся и отдавал распоряжения. В мою сторону он даже не смотрел. Я пыталась поймать его взгляд. Мне так хотелось, чтобы он мне улыбнулся. Я еще помнила, как он целовал меня, прижимая к себе в темноте кинозала. Я не могла ничего забыть, и я не могла ничего сделать. Между нами ничего нет.
– Можно я пойду? – тихонько спросила я у кадровика. – У меня голова болит.
– А? Да, конечно. Можешь завтра взять выходной. А потом – к станку. Конфликты ждут тебя! – усмехнулся он.
Я улыбнулась в ответ.
– Звучит устрашающе. Ладно, я побежала. – Я воспользовалась всеобщим гомоном и выскользнула за дверь.
Какая разница, чего еще натворила Епифанцева, если между мной и Шуваловым больше ничего нет? Какая разница, что именно она отправила эсэмэску Кириллу с моего телефона? Какая разница, что я ни от кого другого не получала никаких цветов и никакой прекрасной ночи?
Это все могло бы иметь смысл, если бы рядом был мужчина. Но от Станислава остался только Шувалов. Мой дорогой босс.
Я села в свой «трактор» имени немецких производителей народных автомобилей, вырулила с подземной парковки и поехала по уже почти пустым улицам. Хорошего дня? Уже, на самом деле, хорошего вечера. Скоро ночь – мы совещались больше двух часов! Странно, но я совсем не устала. Внутри меня все еще клокотала та неизвестная и совсем мне незнакомая энергия. Сила, которая несла меня вперед весь день.
Мне захотелось, чтобы мир вокруг меня завертелся с бешеной скоростью. Хотелось кричать, визжать, стонать. Рыдать тоже хотелось, да так, чтобы в полный голос. Нет, не приспособлены мы, кролики, для лазания, и такие рабочие моменты не для моей психики. Недаром же психологи говорят, что худые люди все время пытаются сбежать. При первых же признаках опасности. И я тоже – я голосую за побег. Ну их всех к черту! Епифанцеву с ее доморощенным негодованием. И клиента с его компьютерами, и мою маму с ее желанием быть лучше всех или, по крайней мере, лучше меня.
Я включила фары, которые по странной случайности решили пока поработать, и погнала в сторону МКАДа. Все напряжение этого бесконечного марафона вдруг куда-то ушло. Осталась только безумная жажда жизни, как раз за которую меня все время и ругала мама. Я выдохнула, вдавила педаль газа в пол и врубила на полную радио. Полетаем! Пусть Шувалов останется позади, за моими быстрыми колесами. Пусть я забуду обо всем и буду горланить песни Верки Сердючки, подскакивая на протертом стареньком сиденье. Пусть я буду одна, и все будет хорошо или, наоборот, очень плохо, – и я найду своего гаишника, и он оштрафует меня за превышение скорости и езду по встречной, а я, горя от страха и возбуждения, буду предлагать ему взятку, которую он, конечно же, в итоге возьмет. И строго отчитает меня за «такие номера»! Ох, как же мне хотелось отмачивать ТАКИЕ НОМЕРА. И дорога позволяла. Меня никто не держал впереди и никто не нагонял сзади. Да я и не смотрела туда. Вперед, только вперед. До поворота, за поворот, на пустую МКАД. Пока…
Свет ярких ксеноновых фар начал слепить меня в зеркало заднего вида. Кто-то сел мне на хвост и стал отчаянно сигналить, чтобы я его пропустила. Я посмотрела на спидометр. Даже на моем спидометре уже значилось сто двадцать километров, а чего хочет он? МКАД пустая, пусть обгоняет, подумала я и уступила дорогу. Но иномарка не приняла моего великодушного дара и перестроилась вслед за мной.
– Ты чего творишь? – нахмурилась я и сдала еще вправо.
Машина сдала за мной.
– Пошел на фиг, проезжай! – прокричала я, увеличила скорость и сдала влево.
Ксенон устойчиво висел в моем зеркале. Оставалось признать, что меня преследует какой-то придурок. Честное слово – я испугалась. Мне было плохо видно, и хотя никто не объявлял в рупор, чтобы я остановилась, это могли быть только менты. Доигралась? Не успев даже разыграться. Что это за дурацкая привычка снимать стресс гонками? Дурь какая-то.
«Надо убираться, пока не поздно!» – подумала я и резко свернула в первый же попавшийся поворот. Вообще-то я стараюсь не «шахматить», но тут у меня не было выбора, я подгадала окно среди машин и через две полосы вскочила в лепесток съезда. Маневр был настолько стремительным, что эти дураки (ну, не дураки, а уважаемые представители власти… или бандитской силы, на крайняк) не успели вовремя среагировать. Я улетела на боковую дорогу и стала удаляться. Сердце билось, как заводное. Что я творю? Кошмар!
– Отцепились? – прошептала я. Я чуть-чуть расслабилась, снижая скорость, как из параллельного лепестка по встречной меня нагоняли… те же самые ксеноновые фары.
– Черт! – подскочила я на сиденье. Что ж такое? Этот псих резко свернул со встречной, подрезав какой-то ни в чем не повинный легковой автомобиль, и стал стремительно нагонять меня. Я сидела, вцепившись в руль, и лихорадочно соображала, что делать и куда бежать.
– Это явно не гаишник! – пробормотала я. Он бы давно велел мне остановиться. Уже темно. Это бандит. Меня сейчас будут резать. Или насиловать. Но зачем? Или грабить. Только кому может прийти в голову ограбить старый «Фольксваген» с одной фарой? Вторая у меня уже давно погасла.
Но думать было поздно. Я ехала по непонятно какой дороге в неизвестном мне месте. Рядом не было ни единой живой души, а ксеноновый извращенец на бешеной скорости подлетал ко мне, со всей дури мигая фарами.
– Чего ты хочешь, псих? – окончательно разозлилась я.
Кажется, именно в этот миг он решил взять меня на таран. Я чудом вырулила на встречную и остановилась на противоположной обочине. Хватит с меня этой дикой езды. Спасибо, конечно, но я уже сбросила весь адреналин. Достаточно. Теперь год буду жить тихой спокойной жизнью! Ну, а он… он пролетел мимо и резко нажал на тормоз, отчего его сильно занесло, перекрутило и почти выбросило в кювет. Нет, он точно псих. Его машина как-то странно накренилась. Через окно мне было плохо видно, но, кажется, одно колесо все-таки свесилось за насыпь. И тут… меня бросило в жар. Потом в холод. Потом меня залихорадило и затрясло. Машина, косо застрявшая в грязи обочины, вдруг показалась мне странно знакомой. Только не это!
Нет. Не может быть! Он бы никогда! НИКОГДА!
Но он уже выскочил из своего «БМВ» и побежал ко мне.
– Митрофанова! Я тебя убью! Кто тебя учил так ездить? Ты решила меня угробить?! Вылезай! – орал на меня Шувалов, выскочивший из этого страшного бандитского «бумера».
– Это вы?! – вытаращилась я на него, совершенно не торопясь отщелкнуть замок на двери.
– Открывай! Немедленно! – кричал Шувалов, дергая ее за ручку. Его пиджак был измят и спадал с одного плеча. Лицо было перекошено от ярости, а глаза метали молнии, от которых могло бы начаться возгорание. Все было как в фильме ужасов. Но дверь я открыла… а то бы он ее просто сломал.
– Я ничего не понимаю! – вяло пробормотала я, когда он вытаскивал меня за шкирку из машины.
– Это точно! Дай сюда свои права, я их порву.
– Между прочим, это не я, а вы ехали по встречной полосе. И не моя, а ваша машина свесилась вон в кювет. А я думала, вы всегда соблюдаете правила!
– Так и есть! – прорычал Шувалов. – Я ненавижу экстремальную езду!
– Тогда что вы здесь делаете? – поинтересовалась я. Перевела, так сказать, тему.
Шувалов таращился на меня и хватал ртом воздух. Вот пусть теперь он попробует сказать, что ждет трамвая. Я скрестила руки на груди и приготовилась выслушать его ответ. Он молчал. Все-таки отрадно, что не только я попадаю иногда в идиотские ситуации! Да!
– Между прочим, Митрофанова, я не разрешал вам покидать мой кабинет! Совещание еще не окончено! – заявил он, улыбнувшись до самых ушей.
Да уж, такой нелепой отмазки даже у меня не получилось бы придумать.
– Между прочим, это не я, а вы ехали по встречной полосе. И не моя, а ваша машина свесилась вон в кювет. А я думала, вы всегда соблюдаете правила!
– Так и есть! – прорычал Шувалов. – Я ненавижу экстремальную езду!
– Тогда что вы здесь делаете? – поинтересовалась я. Перевела, так сказать, тему.
Шувалов таращился на меня и хватал ртом воздух. Вот пусть теперь он попробует сказать, что ждет трамвая. Я скрестила руки на груди и приготовилась выслушать его ответ. Он молчал. Все-таки отрадно, что не только я попадаю иногда в идиотские ситуации! Да!
– Между прочим, Митрофанова, я не разрешал вам покидать мой кабинет! Совещание еще не окончено! – заявил он, улыбнувшись до самых ушей.
Да уж, такой нелепой отмазки даже у меня не получилось бы придумать.
– Значит, вы гнали как черт только для того, чтобы вынести мне нарекание? – улыбнулась я.
Шувалов расхохотался и перестал трясти меня, словно я куль с мукой.
Глава 6 И все-таки во всем этом что-то есть!
Зачастую мы совершенно неправильно толкуем наши сны. Опытный толкователь просто берет сон и переиначивает его с точностью до наоборот. Снились деньги – сидеть с голой попой на мели. Привиделась разлучница – муж будет верен только вам, пиву и футболу. Заявился во сне умерший сто лет назад родственник – будете жить сто лет. Стоя на неизвестной мне маленькой дорожке около МКАДа, я поняла вдруг, к чему это такому мне во сне отрубили голову. Точно-точно, это значит, что только теперь она появилась у меня на плечах. А что – впервые в жизни я смогла вывернуться из цепких наманикюренных коготков Епифанцевой, а ведь всю жизнь я делала все, чтобы даже не вступать в этот кровавый поединок. Всю жизнь я старалась никому не мешать – а тут наворотила дел, что созвали из-за меня целое совещание. На самом высшем уровне. Из-за меня уволили человека. Надо же, я не думала, что из-за меня могут хоть мышь поймать! Все так странно, будто бы я и вправду оказалась человеком с головой. И вот Шувалов – стоит передо мной, как лист перед травой. И говорит:
– Знаешь, лучше бы я никогда не приходил в вашу компанию. Столько у меня теперь проблем!
– Ты думаешь? – хитро улыбнулась я. – Ты уверен?
– Да нет! Ни в коем случае. Зато как мне теперь интересно! Как совсем не скучно! Так цветы тебе подарила Алена? Ты уверена? Или у тебя еще есть какие-нибудь кролики за пазухой? – спрашивал он, растерянно держа меня за руки.
– Алена, Алена. И я уверена, что ты все это уже проверил. Или не успел? – прищурилась я.
Мы торчали посреди трассы, а редкие машины проезжали мимо, с интересом рассматривая наши машинки. Наверное, думали, что тут была авария и мы теперь ждем ГИБДД. В какой-то степени все это так и было – авария чуть не случилась, но теперь все было в порядке. Просто потому, что самый прекрасный мужчина на свете стоял напротив меня и ласково на меня смотрел. Даже местами нежно.
– Я не успел. Но обязательно проверю.
– Да-да. Я знаю, – замахала я руками. – Ты никому не веришь. Кстати, не помню, говорила я тебе или нет? Кирилл сегодня опять будет меня ожидать у дома. Скорее всего.
– Это почему? – нахмурился он.
– А я ему опять эсэмэску послала! – пожаловалась я. – Вот такая я двуличная – посылаю ему эсэмэски и посылаю. Только вот что интересно: в тот самый момент, когда я ее посылала, я ехала к клиенту в Строгино. А телефон мой мирно лежал, забытый на хрюнинском столе. Можешь проверить, у меня есть свидетель!
– Я тебе верю. – Шувалов виновато опустил глаза.
Я усмехнулась. Я была уверена, что завтра же он аккуратненько допросит Ольгу. И вообще…
– Не стоит. Я вполне готова к твоей паранойе. И потом – я ведь действительно врушка. И крайне трусливый товарищ. Сама себя запихиваю в шкафы, а потом не знаю, что сказать. А еще сдуру обливаю грязью красивую машину своего будущего босса и потом месяцами прячу свой драндулет в соседнем дворе, чтобы босс его не опознал. – Я проговорила это нарочито медленно, глядя куда-то в сторону.
До Шувалова дошло не сразу.
– Что? – опешил он. – Ты о чем?
– А ты вспомни свой первый день. Была промозглая, сырая весна. На дорогах разливались лужи. Поэтично?
– Вполне, – прищурился он. – И что?
– Ты ехал на свою новую работу на своей новой чистой машинке, и настроение твое было великолепным.
– Так это была ты?! Ты? – перебил он меня.
Я остановила его рукой.
– И вот откуда-то из-за поворота откуда ни возьмись машина неопределенного цвета, марки и года выпуска летит, мигает фарами, а потом…
– Как свинья, выскакивает на обочину и обливает меня грязью! Там, где знак «Скорость тридцать километров в час»! – с укором произнес Шувалов, глядя мне в глаза.
– Да, страшное свинство. Ужасно у нас водят, правда?
– Ну и?.. Ты иль не ты? Вот в чем вопрос! Неужели ты? Не может быть!
– Может, – не без удовольствия кивнула я. – Со мной все может быть. А потом – я так спешила на работу. К новому шефу, между прочим. А тут какой-то козё… то есть дисциплинированный водитель не дает мне прорваться. Что мне оставалось?
– И правда! Такое может случиться только с тобой! – улыбнулся Шувалов. Да, время для признаний я выбрала определенно правильное.
– Вот я и подумала, что либо ты меня уволишь – либо ты меня уволишь. Знаешь, как я боялась? До чертиков. Оставалось только сказать, что у меня нет машины. Или что мне ее иногда дает бывший муж. Или любую другую ерунду, которая бы тебя устроила.
– И ты запуталась, – наконец кивнул Станислав Сергеевич.
– Еще как! Я так ни разу в жизни не путалась. То я вожу, то не вожу. Знаешь, в чем самый идиотизм? – еле сдерживала я хохот.
– Ну? Только не говори, что в том, что твой бывший муж и вправду давал тебе машину.
– Нет-нет, машина моя. Кира к ней не имеет никакого отношения. Да что ты. Кирюша копейки лишней на хлеб не выложит. Чтобы он купил кому-то машину, этот кто-то должен быть им самим.
– Так что? В чем самый-то идиотизм?
– Ах да. Самый бред – это когда ты подвозил меня с работы.
– Почему? – обиделся Шувалов.
– Ну как же. Моя-то машина стояла у соседнего дома. И утром я ехала на автобусе. Никогда не чувствовала себя глупее, чем когда ты спрашивал: тебя подвезти? Так и подмывало сказать – давай лучше я тебя.
– Да… Прямо не знаю, что сказать. Маразм.
– Ага. Да не надо ничего говорить, – заверила его я. – Просто имей в виду – меня надо проверять. Дорогой, обязательно меня проверяй. Во всем! Кроме главного.
– Главного? – Он поднял на меня свои внимательные глаза. Свои красивые синие глаза. Кай, который оттаял. Неужели правда?
– Если я скажу, как ты мне дорог, – в этом я никогда не совру. Потому что это самая настоящая правда, между прочим.
– Ты уверена? – тихо переспросил он. Его пальцы сильно сжали мои руки.
Я замерла.
– Конечно. Как никогда раньше.
– Это все так для меня странно. Я думал, больше никогда. И вот…
– Что? – чуть не задохнулась я. – Как ты сказал?
– Ну, я не хотел вообще-то… чтобы больше никогда…
– Знаешь, что я думала сделать после того, как ты меня все-таки уволишь? Купить бронзовую табличку и написать на ней: «Больше никогда!» И повесить у себя над дверью.
– Заказывай тогда сразу две. Если что, потом поставим, – засмеялся Станислав и… прижал меня к себе.
Его глаза оказались так близко, почти так же близко, как губы, которые уже нашли мои и жили своей отдельной поцелуйной жизнью. Никто и никогда меня так не целовал. Поцелуи, конечно, были. И даже много. Иногда сонные, ленивые, скользящие. Или небрежные, дежурные. Или такие, знаете ли, обозначающие точку начала секса. Поцелуй как негласная команда «пора раздеваться». Поцелуи родственные, поцелуи прощальные. Поцелуи пьяные, наконец, о которых потом не хочется вспоминать вообще. Шувалов держал мое лицо в своих ладонях и целовал меня так, словно это был самый важный поцелуй его жизни. Источник, к которому он шел много лет. Или много веков по пустыне, не имея ни капли воды.
Я замерла, боясь спугнуть мгновение. Остановись, мгновенье, ты прекрасно! Ты прекраснее, чем даже самая первая, самая яркая моя любовь.
– Скажи мне что-нибудь, – попросил Станислав.
Я открыла глаза и посмотрела на него. Еще утром я думала, что больше никогда не прикоснусь кончиками пальцев к его лицу, и вот…
– Что сказать? – прошептала я. Мысли путались, хотелось только уткнуться носом в его рубашку и дышать, дышать, дышать.
– Что ты чувствуешь? Вот прямо сейчас? – Он ласково, но твердо отодвинул меня чуть в сторону и пристально заглянул в лицо.
– Я люблю тебя, – прошептала я, не зная, что еще ему сказать.
– Постой, – вдруг немного испугался он. – Не надо. Не это. Это я уже слышал, и не раз.
– Нет?
– Что ты чувствуешь?
– Что ты нужен мне. Я не могу без тебя. Так лучше?
– Нет. Я могу сказать тебе то же самое. И это будет правдой. Но не это. Другое! – Он тихо шептал, а его руки обхватили меня и прижали к груди.