— И куда это ты собралась, мисси? — раздался из темноты голос Старр.
— С каких пор тебе это интересно? — донесся ответ Кэроли.
Я подошла к окну. Старр не было видно, виднелась только белая мини-юбка Кэроли, упертые в нее руки, острые выставленные локти.
— Пошла таскаться по всяким Томам, Диками Хэрри.
Должно быть, Старр не так уж много выпила на крыльце, если не спала.
— Ну и что? — Кэроли быстро надела туфли пошла по двору, залитому лунным светом, словно сцена.
Мне хотелось нарисовать ее, тень от ее широкоплечей фигуры, падавшую на освещенную луной пыль во дворе. Какой у нее был отважный вид. Но Старр не собиралась дать ей уйти.
— Ты не знаешь эту их поговорку? «Хочешь даром — свистни Кэроли». Вообще-то шлюхам платят. Или ты вчера родилась, что это тебе неизвестно?
— Тебе лучше знать, как им платят. — Кэроли повернулась и пошла дальше.
Старр с трудом спустилась с крыльца, пробежала, пошатываясь, по двору и дала Кэроли пощечину. Резкий звук прогремел в ночной тишине, непоправимый, как выстрел. Кэроли размахнулась и ударила в ответ, голова Старр упала на плечо. Это было отвратительно, но притягивало взгляд, как кино, будто я совсем не знала этих людей. Старр схватила дочь за волосы и таскала, пригнув к земле. Кэроли с криком старалась ударить ее, но не могла дотянуться. Стянула туфлю с ноги и стукнула мать, стараясь бить посильнее. Старр отпустила ее.
С крыльца спустился Рэй. На нем были одни джинсы, я знала, что под ними ничего нет. Как я любила его тело. Кэроли дернула Старр за подол, и та тяжело грохнулась в пыль. Теперь ее лицо было совсем рядом с туфлями Кэроли. Неужели можно так далеко зайти — ударить мать ногой в лицо? Я видела, что Кэроли хотелось это сделать.
Рэй встал между ними и помог Старр подняться.
— Пойдем спать, малыш.
— Пьяницы несчастные! — кричала Кэроли им вслед. — Я вас ненавижу!
— Ну и убирайся, — прохрипела Старр, тяжело опираясь на Рэя. — Пошла отсюда! Кому ты нужна?
— Не надо так, — сказал Рэй. — Ты потом пожалеешь. Лучше поспи, и все пройдет.
— Хорошо, я уйду, — Кэроли развернулась. — Уйду, можете не сомневаться.
— И тогда не думай возвращаться назад, мисси.
— Да какой козел захочет сюда вернуться?! Кэроли влетела в нашу комнату. Открыла все ящики в комоде, вывалила вещи на постель, запихнула в большую сумку с цветами.
— Пока, Астрид. Это было сильно!
В коридоре стояли Дейви и малыши, перепуганные, моргающие со сна.
— Не уходи, — сказал Дейви.
— С меня хватит! Я больше не могу оставаться в этом дурдоме! — Кэроли быстро обняла одной рукой всех по очереди и выбежала, колотя сумкой по ноге. Рэя и Старр она миновала, не повернув головы, простучала каблуками по двору и пошла по дороге, становясь все меньше и меньше.
Я долго смотрела на нее, стараясь запомнить ее плечи, ее походку, длинные ноги. Вот как девочки уходят из дома. Запихивают вещи в сумку, и раздается только удаляющийся стук каблуков. Они изо всех сил притворяются, что не плачут, что это вовсе не самый ужасный в их жизни день. Что они не хотят увидеть, как мать кинется им вслед, умоляя о прощении, что они сами не упали бы тогда на колени и не благодарили бы Бога за малейший шанс остаться.
С уходом Кэроли Старр потеряла что-то очень важное, необходимое ей, как гироскоп самолету, чтобы не сбиться с курса, или глубиномер человеку под землей, чтобы понять, вверх или вниз он движется. Она могла внезапно отправиться на танцы или просидеть дома весь вечер, непрерывно жалуясь на жизнь и прикладываясь к бутылке. Иногда становилась слащаво-ласковой, бросалась «заниматься семьей» — играть с нами в разные игры и печь пирожные, все время подгоравшие. Невозможно было угадать, что ей придет в голову. Питер однажды не стал есть запеканку на ужин, Старр схватила тарелку и опрокинула ему на голову. И я знала, что это плоды моего своеволия, моего греха. Я смотрела на это, не говоря ни слова.
Если бы я не дала воли своим чувствам, не начала с Рэем… Это из-за меня она сорвалась со своей трезвеннической программы. Я была пригретой змеей.
Такие мысли мучили меня, но не останавливали. Вирус не давал мне остановиться. Мы с Рэем занимались любовью в новых домах, в столярной мастерской за гаражом, иногда даже за валунами. Когда Старр была дома, мы старались не сидеть в одной комнате, — между нами дул горячий ветер, воздух загорался.
Вечером Старр кричала на ребят из-за беспорядка в большой комнате — разбросанных деталек «лего», пластмассовых ящериц и выставочной модели, которую делал Дейви. Это была точная уменьшенная копия скал Васкес, обложенная камнями с отпечатками древних растений, обломками раковин туррителлидов и трилобитов кембрийской эры. Дейви долго собирал их, некоторые привез с раскопок, — был там на экскурсии с классом. Старр вышвырнула из комнаты игрушки, пластмассовые детальки, шагнула к незаконченной модели и в два удара растоптала ее.
— Я сказала тебе убрать это дерьмо! Малыши бросились вон из комнаты, а Дейви опустился на пол у остатков своей модели, перебирая обломки ракушек и панцирей. Не нужно было видеть его глаза за стеклами очков, чтобы понять — Дейви горько плачет.
— Я ненавижу тебя! — Он поднял голову. — Ты все ломаешь! До тебя даже не доходит, что… Старр схватила его и принялась лупить, крепко держа одной рукой, чтобы не вывернулся.
— За кого ты меня принимаешь, а? Ты еще идиоткой меня назови! Я взрослый человек! Я твоя мать! Я не могу все здесь убирать одна! Уважение должно быть хоть какое-то!
Сначала она только шлепала Дейви, но скоро это стало просто избиением. Малыши убежали, но я не могла двинуться с места. Это было из-за меня.
— Старр, не надо! — Я попыталась оттащить ее.
— Заткнись! — взвизгнула она и отшвырнула меня. Волосы прилипли к ее побагровевшему лицу со страшными белыми глазами. — Помалкивай, ясно?!
Наконец она отпустила его, отошла, шатаясь, и зарыдала в ладони. Дейви остался сидеть на полу рядом с кучкой обломков. Слезы катились по его лицу. Я присела с ним рядом, высматривая, что еще можно было спасти.
Старр открыла «Джим Бим», который держала теперь в шкафчике рядом с мюсли, налила стакан, бросила туда лед. Теперь она открыто пила у нас на глазах.
— Не смей никогда так разговаривать, — сказала она, вытирая глаза. — Дерьмо малолетнее. Рука у Дейви как-то странно торчала.
— Болит? — спросила я.
Он кивнул, но не поднял на меня глаз. Мог ли он знать? Неужели догадался?
Старр опустилась на табуретку и тяжело прислонилась к стене. Экзекуция вымотала ее. Мрачно прихлебывая из стакана, она вытащила из пачки сигарету и зажгла.
— Наверно, это вывих, — сказал Дейви.
— Хватит тут ныть. Иди поной еще куда-нибудь.
Я принесла пакет со льдом, приложила к плечу Дейви. Выглядел он плохо, но не ныл, только морщился.
— Ему надо в больницу, — сказала я, стараясь, чтобы это не звучало как упрек. Мне было страшно.
— Я его не повезу. Не могу, вези сама. — Старр нашарила в сумке ключи и бросила мне. Забыла, что мне только четырнадцать.
— Позвоните дяде Рэю.
— Нет.
— Мам? — всхлипнул Дейви. — Мам, помоги мне.
Старр повернула голову и заметила, как торчит его рука — локтем вперед.
— О господи! — Она бросилась к Дейви, склонилась над ним, навалившись коленом на столик, схватила его за руку. — О, мистер, прости меня. Мама просит прощения!
Чем больше она говорила, тем больше расстраивалась. На глазах опять показались слезы, из носа текло. Старр пыталась пригладить сыну волосы, вытереть лицо неловкими пьяными жестами. Дейви отвернулся. Она отпрянула, согнулась, прижав сложенные руки к животу, осела на пол рядом с кушеткой.
— Что я делаю, Господи, что я делаю? — бормотала она, колотя себя кулаком по лбу.
— Я звоню дяде Рэю, — сказала я.
Дейви продиктовал мне номер, и я вызвала его из нового квартала. Через полчаса он вошел в дом, сжимая губы.
— Я не хотела. — Старр подняла руки, как оперная певица. — Я не нарочно, честно, поверь мне! Никто не сказал ни слова. Оставив Старр рыдать на полу, мы отвезли Дейви в больницу, где ему вправили вывих. Промямлили что-то о том, как мы играли на реке. «Он спрыгнул с камня и упал». Даже мне это казалось нелепым, но Дейви взял с нас слово не рассказывать о том, что Старр его била. Он все равно любил ее, несмотря ни на что.
Пасха. Кристальное, чистейшее утро, когда ясно виден каждый куст, каждый камень на горных склонах. Воздух был чистым и свежим до боли. На кухне Старр готовила окорок, совала в надрезы зубчики чеснока. Две недели уже она не пила, каждый день посещала собрания анонимных алкоголиков. Все мы старались помочь ей. Перевязанная рука Дейви постоянно напоминала о том, как это может быть ужасно.
Старр поставила окорок в духовку, и мы пошли в церковь, все, даже дядя Рэй, хотя он и сделал несколько глотков из бутылки, спрятавшись за машиной, прежде чем войти в зал. Когда он шел по проходу мимо меня, от него пахло спиртным, а в глазах читалась просьба к преподобному Томасу о стаканчике Крови. Я пыталась молиться, снова почувствовать что-то большее, чем я сама, кого-то небезразличного к моим действиям и мыслям. Но благодать ушла, я больше не ощущала присутствия Бога ни в этой блочной церкви, ни в том, что осталось от моей души. Старр с надеждой смотрела на Иисуса, висящего на новеньком грушевом кресте, дядя Рэй чистил ногти швейцарским ножом, я ждала, когда сверху польется пение.
Старр поставила окорок в духовку, и мы пошли в церковь, все, даже дядя Рэй, хотя он и сделал несколько глотков из бутылки, спрятавшись за машиной, прежде чем войти в зал. Когда он шел по проходу мимо меня, от него пахло спиртным, а в глазах читалась просьба к преподобному Томасу о стаканчике Крови. Я пыталась молиться, снова почувствовать что-то большее, чем я сама, кого-то небезразличного к моим действиям и мыслям. Но благодать ушла, я больше не ощущала присутствия Бога ни в этой блочной церкви, ни в том, что осталось от моей души. Старр с надеждой смотрела на Иисуса, висящего на новеньком грушевом кресте, дядя Рэй чистил ногти швейцарским ножом, я ждала, когда сверху польется пение.
После службы мы заехали на бензоколонку, и дядя Рэй купил Старр пасхальную лилию, обещание новой жизни.
Трейлер благоухал запеченным окороком. Старр накрыла на стол — кукурузная паста, кольца консервированных ананасов, рулеты с кремом. Мы с Рэем старались не смотреть друг на друга, чтобы все это снова не началось. Болтали с малышами, играли с лакомствами на тарелках, хвалили стряпню Старр. Рэй сказал, что преподобный Томас неплохой парень. Мы не знали, куда деть глаза, чтобы наши взгляды не перекрестились. Я рассматривала чашечку с мятным мороженым, посыпанным разноцветными мармеладками, и пасхальную лилию в центре стола. Мы не были вместе с тех пор, как возили в больницу Дейви, хотя никогда не говорили о том, как далеко все зашло.
После обеда мы смотрели по телевизору пасхальные передачи и спектакли. Розовощекие проповедники, церковные хоры в одинаковых костюмах или сатиновых платьях. Толпы людей, словно на рок-н-ролльных концертах. Машущие руки с растопыренными пальцами, как подсолнухи. Он воскрес, Христос, наш Спаситель. Как я хотела бы снова поверить в Него.
— Нам тоже надо съездить, — сказала Старр. — Поедем на следующий год в Хрустальный Собор[23], ладно, Рэй?
— Конечно.
Он уже переоделся в свои обычные футболку и джинсы. Мы играли в китайские шашки с мальчиками, пряча друг от друга глаза. Сидеть в одной комнате и не тянуться друг к другу было тяжким трудом, особенно когда Старр устраивалась с ним рядом, положив руку на теплую ткань его джинсов. Это было невыносимо. Наконец Дейви выиграл, и я вышла из трейлера, пошла бродить среди камней. Перед глазами стояла только ее рука на джинсах Рэя.
Я была отвратительна, я делала гадкие вещи, ломала людям жизнь. И хуже всего было то, что я не хотела останавливаться.
По рыжевато-коричневым склонам гор карабкались голубые тени, похожие на руки, обнимающие бедра любовника. Ящерица беспечно взобралась на камень — думает, никто не видит. Швырнув в нее голыш, я смотрела, как она бросается вниз, ныряет в чапараль. Сорвала лист душистого сумаха, его запах должен был прояснить голову.
Вместо этого я почувствовала запах Рэя. Ветерок донес до меня дым его трубки. Он стоял во дворе, солнце светило прямо ему в лицо, грело его, будто камень. У меня сжалось горло. Я вдруг поняла, что ждала его. Поднялась немного по склону холма, чтобы он увидел меня — с той стороны, где у трейлера не было окон, и спустилась в песчаную яму между камнями.
Через минуту послышались его шаги по дну речушки, уже сухому, хотя был только апрель. Ясно было, что завтра Дейви все прочтет по нашим следам. Но когда я коснулась Рэя, мы поняли, что уже не сможем отказаться друг от друга, как бы ни хотели, как бы это ни калечило чужую жизнь. Я жила только его губами у меня на шее, руками, забравшимися под рубашку, стягивающими мои джинсы. Бедра жаждали прикосновений, и мы сомкнулись, как магниты, как пазлы, опустившись в песок. Мы не думали о скорпионах или техасских гремучниках, о мелких камешках под голой кожей, о том, кто может нас увидеть.
— Милая, что ты делаешь со мной? — прошептал Рэй мне в волосы.
Последний раз взрослые скандалили при мне, когда мать ударила Барри ножом в руку. Из спальни Старр слышались удары, грохот роняемых стульев. Я накрыла голову подушкой, но сквозь тонкую стенку все равно было слышно каждое слово — пьяный визг Старр, виноватое бормотание Рэя.
— Все у тебя прекрасно стояло, пока ты не начал трахать эту малолетнюю сучку! Хватит отнекиваться, ублюдок, ты ее трахал, да?
Обливаясь потом, я глубже зарылась в свой спальный мешок, притворяясь, что это не я, это какая-то другая девочка. Я всего лишь ребенок, это ко мне не относится.
— Черт бы побрал эту Службу опеки! Господи, почему я не вышвырнула ее, когда была возможность?!
Я представила Рэя, сидящего на краю кровати, его сутулую спину, руки, свесившиеся между колен. Он не перебивал ее, наверно, хотел дать ей выговориться. Просто сидел, подставляя руки под ее пьяные удары, надеясь, что она скоро заснет. До меня доносился его голос, спокойный, негромкий, увещевающий:
— Хватит, Старр. Ты просто перебрала.
— Развратник! Детей хочется трахать, да? А потом кого захочется? Собак? Тебя что, действительно заводит эта костлявая манда? Больше, чем я? Эта безгрудая малявка?
Я обливалась потом от стыда, понимая, что мальчики тоже не спят. Теперь они всё знали.
— У нее дыра потеснее моей, а? Она тебя сосет? Как я? А в зад дает? Нет, я действительно хочу знать, как трахаются дети!
Неужели я думала, что нам удастся всех обмануть? Сколько я надеялась продержаться? Лучше бы мне никогда не приезжать сюда, лучше бы вообще не рождаться на свет. И все-таки надо признаться — сквозь слой стыда просвечивала гордость, даже ликование, что он не смог это сделать со Старр. Не смог, как бы ни торчали у нее груди, куда бы она ни давала ему. Рэй хотел только меня.
— Долбаный спонсор! Сам звони этому долбаному спонсору! Завтра же получу деньги по ее чеку!
Опять треск, визг, и вдруг дверь в мою комнату распахнулась. Старр в оборванном, перекрученном розовом белье стояла на пороге, выставив огромные груди, с тридцать восьмым в трясущейся руке. Этот взгляд я годами буду видеть во сне. Она протянула руку и выстрелила, не целясь. Я скатилась на пол. Комната наполнилась запахом пороха, полетели прессованные опилки шкафчика. Я старалась забиться под кровать.
— Ненормальная!
Рэй и Старр боролись в дверях. Он завернул ей руку за спину и вырвал пистолет. Голый, он продолжал выворачивать ей руку, наклоняя назад, упираясь членом в ее ягодицы. Полные груди Старр смотрели сосками в потолок и тряслись, как испуганные зверьки, когда он подталкивал ее бедрами к двери.
— Ты козел, Рэй, козел!
— Да сколько угодно, — сказал он, выводя ее из комнаты.
Может, теперь они займутся этим и забудут обо мне. В стенке шкафчика была дырка. Я начала одеваться. Хватит болтаться здесь, в этом набитом пистолетами доме, вместе со спятившей алкоголичкой. Я собиралась позвонить социальному работнику. Рэю можно будет сообщить мой новый адрес, но здесь оставаться я больше не могла.
За стеной снова послышалась драка, Старр влетела в комнату и выстрелила в меня, натягивавшую джинсы. Боль расколола плечо, побежала по ребрам. Я схватилась за комод, думая вскочить на него и выпрыгнуть в окно, но Старр снова выстрелила. Обожгло бок, я упала на пол. Прямо перед глазами был ее коралловый педикюр.
— Я же сказала тебе оставить его в покое.
Потолок. Легкие едва втягивают воздух. Металлический запах пороха и моей собственной крови.
Свет прямо в глаза. Руки, обшаривающие тело. Чей-то крик. Господи — люди в форме, вопросы. Бородатый мужчина, женщина в криво застегнутой блузке. Вспышка фотоаппарата.
— Где Рэй? — спросила я, отворачиваясь отсвета.
— Астрид? — Дейви, вспышки света на стеклах очков, держит меня. — Она очнулась.
Еще одно лицо. Кукольное, светлые волосы, накладные ресницы. Черная рубашка. Schutzstaffel. — Астрид, кто это сделал? Кто в тебя стрелял? Ну, скажи нам, скажи, кто. Как всегда. Дейви поправил очки, глядя мне в глаза. Чуть заметно покачал головой, но я поняла.
В дверях жались друг к другу два малыша. Курточки поверх пижам. Оуэн прижимал к груди жирафа со сломанной шеей, свесившейся через локоть. Питер держал банку с ящерицами. Приемные дети, они уже знали, что будет дальше.
— Астрид, что здесь произошло? Кто это сделал?
Я закрыла глаза. С чего мне начать ответ на этот вопрос?
Бородатый смазал мне руку спиртом, воткнул в вену иглу.
— Она скоро поправится? — спросил Дейви.
— Сынок, ты молодец. Если бы не ты, она бы уже истекла кровью.
Руки подо мной. Взрывы боли, огненный тайфун по телу, — меня перекладывают на носилки. Крик. Огонь. Огонь. Бородатый с мешочком лекарства, льющегося мне в вену.
— Так, так, — приговаривал он, — расслабься.
Я смотрела Дейви в глаза, зная, что еще неизвестно, кому из нас хуже. Он взял меня за руку, и я сжала его руку, крепко, как могла, хотя от обезболивающего почти теряла сознание.
— Мои вещи.
— Мы их потом принесем. — Социальный работник. Даже не смогла застегнуть как следует блузку.