— Слушаю вас.
— Дело в том, что я знала вашего родственника, — торопливо произнесла гостья, — и в тот вечер, когда он… когда погиб, я была у него дома.
— По-моему, об этом все знают, — заметил Муслим. — Вы приехали на служебной машине своей матери, и автомобиль долго ждал вас у дома. Все соседи имели возможность запомнить номер машины, и таким образом вас легко вычислили.
— Правильно. Только я ушла от него в девятом часу, когда он был живой. А следователь говорит, что его убили ближе к десяти. Я в это время была уже у себя дома и отпустила машину.
— Очень хорошо. Если вы сумеете убедить в этом и следователя, то он вычеркнет вас из числа подозреваемых. Но зачем вы пришли сюда? Только для того, чтобы рассказать мне эту историю?
— Нет, не только. Как у вас жарко топят, — пожаловалась она.
— Это единственное преимущество данного отеля, — спокойно заметил Муслим, — но, по-моему, здесь все равно более вольготно чувствуют себя местные тараканы, чем посетители.
Она улыбнулсь и немного поежилась, оглядываясь вокруг. Напряжение несколько спало, стало легче общаться.
— Как долго вы были знакомы? — спросил Сафаров.
— Почти полтора года. Мы часто бывали с ним в одной компании. Дело в том, что моя троюродная сестра Вика, то есть Виктория, и Фамиль некоторое время встречались. Вы меня понимаете?
— Полагаю, что да, если под словом «встречаетесь» вы имеете в виду их дружбу.
— Это я их познакомила. Вика в него влюбилась просто без памяти. Он умел ухаживать, дарил роскошные букеты цветов, французскую парфюмерию, однажды устроил поездку Вике в Хельсинки на два дня. Он не был похож на обычного дипломата, скорее на бизнесмена или сына олигарха.
— И вашей троюродной сестре это вскружило голову?
— Не нужно язвить, — попросила она. — Да, он ей очень нравился. И она была без ума от него. И они довольно давно встречались. Но они были достаточно взрослыми людьми, чтобы эти встречи проходили, как бы вам сказать… без ненужных последствий. Вы понимаете?
Она чуть покраснела.
— Они предохранялись, — понял Муслим. Столько лет работы следователем поневоле делают человека немного циничным. Она покраснела сильнее.
— Возможно, — быстро согласилась Фролова. — Но три месяца назад что-то произошло. Может быть, они как-то проглядели, возможно, просто ошиблись, но в результате Вика забеременела.
«Только этого не хватало во всей истории убийства», — с огорчением подумал Муслим.
— Я не могла рассказать об этом следователю, — сказала Фролова, — и никому не могла объяснить, что я делала вечером на квартире у Фамиля. Но они поругались с Викой, и она хотела сделать аборт. Представляете, какой ужас? И тогда я решила поехать к Фамилю и все ему рассказать. Я договорилась о встрече и поехала к нему. А он ничего сразу не понял, решил, что я захотела занять место Вики. Даже коньяком меня угощал, все время шутил.
— Коньяк был уже на столе? Или он его откуда-то принес?
— Бутылка стояла на столе. И рядом были рюмки. Я отказалась пить, не люблю коньяк, он такой горький. Измайлов только рассмеялся, когда я отказалась пить. А вот когда я о Вике начала говорить, он сразу изменился в лице, помрачнел и сказал, что не хочет больше о ней слышать. Вот тут меня словно прорвало. Я ему все и сказала. И про ребенка, и про состояние Вики. Она руки на себя наложить готова, а он сидит таким каменным истуканом и говорит, что не хочет ничего о ребенке слышать. Я ему все высказала. Он даже немного испугался, или мне так показалось.
— Он не знал о ребенке?
— Знал, конечно. Но он советовал ей сделать аборт. Когда мужчина говорит такие слова, я готова задушить каждого из них. Значит, получает удовольствие, спит с женщиной, а как только нужно отвечать за последствия, сразу в кусты. И говорит — сама делай аборт. Он не понимает, что у нее после этого вообще может детей не быть. Или нарочно гробит девушку, чтобы она к нему больше не приставала. А ребенок? Как можно делать аборт живому существу? Он ведь все видит и понимает. Вы знаете, у нас в Питере показывали фильм про аборты. Нам всем, студенткам-медикам, тоже показывали. Так вот, ребенок плачет, когда его хотят вытащить и убить. Он начинает чувствовать и плакать. Я когда это увидела, чуть с ума не сошла и решила поехать к Фамилю и все ему рассказать. Но он даже не захотел меня выслушать до конца. Тогда я сказала ему, как это называется, хлопнула дверью и вышла из квартиры. А потом долго ревела в машине. Хорошо еще, что водитель моей мамы ничего не сказал следователю, иначе тот бы точно решил, что это я зарезала Фамиля.
— Все?
— Мне больше нечего рассказать. Я просто хотела увидеть родственников Фамиля и объяснить им, что там случилось. Я его, конечно, не убивала. И ушла, оставив его одного.
— Может, после вас приехала сама Виктория и тоже решила объясниться со своим ветреным другом? А их разговор мог перерасти в ссору. А когда молодая женщина в таком состоянии, она вполне способна на необдуманные действия.
— Нет, это не Вика, — сразу заявила Наталья. — Она лежит в больнице уже вторую неделю. На сохранении. Мы ее с таким трудом уговорили. Я еще и поэтому поехала туда, подсказать, чтобы он в больницу поехал ее навестить.
— И когда вы ушли оттуда, он был жив и здоров?
— Конечно, — кивнула она. — Я и следователю так сказала. Просто не хотела рассказывать про Вику, чтобы ее не трогали в больнице. И не сообщали ей о смерти Фамиля. Ей и так сейчас нелегко.
— Следователю нужно говорить правду, — несколько назидательно произнес он.
— Какое отношение имеет Виктория и ее ребенок к этому следователю? — сразу спросила она. — Я ведь хотела ее защитить, а не угробить.
— Но теперь вы под подозрением. И если вы не скажете следователю правды, то он будет считать, что именно вы вошли последней в квартиру Измайлова и нанесли ему роковой удар.
— Его убили в десять, — повторила Фролова, — а я за час до этого уже была дома. Можно легко проверить, опросив водителя, что следователь и сделал. Зачем ему знать про Викторию.
— И вы подумали, что будет лучше, если вы расскажете эту историю родственникам погибшего?
— Конечно, подумала. Это ведь ребенок Фамиля. Представляете, как они будут радоваться, когда узнают, что от их сына кто-то остался.
— В данном случае, я думаю, они радоваться не будут, — грустно произнес Муслим.
— Вы тоже меня не понимаете, — огорчилась Наталья, — а я думала, что вы обрадуетесь. Это так здорово, что у них остается ребенок. Радоваться нужно, а вы говорите мне какие-то глупости о следователе.
— Это не глупости, Наталья, — устало возразил он. — А вы уже взрослый человек и должны понимать все возможные последствия. Он не был официально женат и уже не сможет подтвердить факт своего отцовства. Конечно, можно провести экспертизу на ДНК, но это займет много времени, а родственникам важно его похоронить как можно быстрее. Затем другие обстоятельства. Он был дипломатом и не являлся гражданином Российской Федерации. А ваша родственница наверняка гражданка России. Здесь тоже могут появиться различные мнения и толкования. Я уже не говорю о том, что вам и вашим родственикам могут предъявить обвинения даже не в убийстве Измайлова, а в угрозах и шантаже…
— Я его не шантажировала, — возразила Фролова, — я ему только сказала, что он будет негодяем, если откажется от своего ребенка и от Вики, которая его любит. Но он в ответ только рассмеялся.
— Вот видите. Он сам всерьез не воспринимал свои отношения с вашей троюродной сестрой. А вы хотите, чтобы этого ребенка приняли родственники погибшего. Боюсь, что им это сделать будет даже труднее.
— Отсталые люди, — махнула рукой Наталья, — просто «дети гор», как говорят в таких случаях. Почему вы не радуетесь ребенку, который остался после смерти Фамиля? Это такое чудо…
— Для отца чудом было бы воскрешение его сына. Но оно невозможно. Что касается ребенка, то думаю, что со временем, когда боль от потери сына несколько стихнет, им можно будет деликатно рассказать об этом ребенке.
— Вы ничего не поняли, — поднялась Наталья. — Я думала, что вы обрадуетесь и будете еще меня благодарить. А какой вы родственник Фамиля? Со стороны отца?
— Нет, со стороны матери, — соврал он.
— Давайте мою дубленку, — потребовала она. — Я больше не хочу с вами разговаривать.
Он достал из шкафа дубленку, протянул ее гостье. Она начала быстро одеваться.
— Вам помочь? — спросил Муслим.
— Обойдусь без посторонней помощи, — гневно произнесла она, надевая дубленку. — Вы такой же бесчувственный и черствый, как и ваш племянник. Или родственник, кем он там вам приходится. Ничего вы не поняли.
— Подождите, — попросил он, — а у Вики есть отец или брат?
Она остановилась, повернулась к нему.
— Вы думаете, что у нас здесь действуют ваши «кровные законы»? — гневно произнесла Фролова. — Что кто-то из мужчин Вики решил таким образом отомстить? Успокойтесь, у нас это не принято. Папа у нее умер шесть лет назад, а старший брат служит на Черноморском флоте. Уже старший помощник капитана. В нашей семье не приняты законы «вендетты», господин Сафаров.
— Подождите, — попросил он, — а у Вики есть отец или брат?
Она остановилась, повернулась к нему.
— Вы думаете, что у нас здесь действуют ваши «кровные законы»? — гневно произнесла Фролова. — Что кто-то из мужчин Вики решил таким образом отомстить? Успокойтесь, у нас это не принято. Папа у нее умер шесть лет назад, а старший брат служит на Черноморском флоте. Уже старший помощник капитана. В нашей семье не приняты законы «вендетты», господин Сафаров.
Она хотела пройти дальше, когда он решительно схватил ее за руку.
— Зато у нас они приняты, — зло прошипел Муслим, — и твое глупое молчание только все испортило. Отец и дядя погибшего считают тебя виноватой в его убийстве. И именно тебя они будут искать, обвиняя в этом преступлении. Глупая, самоуверенная дурочка. Неужели ты думаешь, что все можно в жизни исправить? Самой все исправить. Отношения других людей, их судьбы, их жизни. Неужели ты думаешь, что все так просто? Мелентьеву ты сможешь доказать, что тебя не было в квартире в момент убийства, но как ты сумеешь оправдаться перед родственниками погибшего? Они решат, что из-за твоей высокопоставленной мамы Мелентьев закрыл это дело, чтобы выгородить виновную, в данном случае именно тебя. Представляешь, что потом начнется? Они будут считать виновной всю вашу семью. И тебя, и твою маму. И никакая мэрия вас тогда не защитит от их гнева.
— Пустите, мне больно, — прошептала она.
Он отпустил ее руку. Она вернулась в комнату, сняла дубленку, села на стул.
— Теперь на руке будет синяк, — пожаловалась она, — вы меня так сильно схватили.
— Твоя мать знает, что ты ходила к Фамилю? Или — что теперь пришла ко мне?
— Это не имеет никакого значения, — вспыхнула она, — при чем тут моя мать? Я уже совершеннолетняя. Не нужно ее трогать. Она к этой истории не имеет никакого отношения.
— Я хотел, чтобы ты все поняла.
— Я поняла. — Она осторожно вздохнула. — Все равно хорошо, что я пришла именно к вам. Теперь вы все расскажете своим родственникам, и они узнают правду. Я ни в чем не виновата, и Вика тоже не виновата. Просто так совпало. Я не знаю, кто мог его убить и кто вообще желал ему смерти. Я только знаю, что Вике теперь хуже всего, и ее мама дежурит там в коридоре по очереди со своей сестрой, чтобы никто не сообщил Вике о смерти Фамиля.
Он молчал. Если все, что она говорит, — правда, значит, этот след никуда не ведет.
— У Вики мог быть друг? Ревнивый друг, который, узнав о том, в каком она положении, решил отомстить Измайлову?
— У нее был друг. Хороший друг. Но они давно расстались, и он сейчас женат. У них маленький ребенок. Недавно исполнился годик. Такой чудесный малыш.
— А других друзей не было?
— Нет. Больше никого я не знаю. Но и этот вряд ли пошел бы убивать Измайлова. Он программист, такой настоящий книжный червь. Заумный и скучный. Я даже радовалась, когда Вика с ним разошлась. Они были слишком разными.
— Кто тогда мог желать смерти Измайлову? Может, лучше поговорить с Викой, она должна была знать его знакомых.
— Нет, нет, — испуганно произнесла Наталья, — только не это. Я же вам объяснила, что она лежит в больнице на сохранении плода. Любое осложнение может сказаться и на ее положении, и на развитии ребенка.
В дверь громко постучали. Фролова замерла, вскинула испуганные глаза на Муслима.
— Вы кого-то ждете? — шепотом спросила она.
— Нет, — ответил он тоже шепотом.
В дверь еще раз громко постучали. Он поднялся, чтобы посмотреть, кто к нему ломится.
— Наталья, — раздался громкий женский голос, — ты там? Почему молчишь? Ответь, пожалуйста.
— Это моя мама, — выдохнула Фролова.
— Понятно, — кивнул он, — я бы на ее месте тоже волновался. Сначала вы отправляетесь в гости к человеку, которого потом находят зарезанным, а сегодня вечером вы приходите в гостиничный номер к его родственнику. Есть от чего сойти с ума. Я сейчас открою, иначе она выломает дверь.
Он открыл дверь. На пороге стояла женщина. Ей было около сорока. Она открыла рот, чтобы что-то спросить, и закрыла его. Он удивленно, даже испуганно сделал шаг назад. Они молча смотрели друг на друга. Стоявшая рядом с гостьей дежурная по этажу не могла понять, почему она внезапно замолчала. Наталья поднялась и подошла к ним.
— Мама, — спросила она, — что происходит?
Они стояли и смотрели друг на друга. Он подумал, что подобных совпадений не бывает. Это было невероятно, немыслимо, невозможно. Он подумал, что это его возможный сон. Сейчас он проснется, и все встанет на свои места. Он снова будет в своей привычной бакинской квартире, а вся эта история окажется лишь мимолетным сновидением, о котором он сразу забудет. Но женщина стояла перед ним. Слишком реальная и живая. Женщина, о которой он мечтал все последние двенадцать лет и которую увидел впервые после такого долгого перерыва.
— Здравствуй, Вера, — наконец произнес он, услышав свой незнакомый голос.
— Здравствуй, Муслим, — ответила она, и все сомнения, которые еще могли остаться, окончательно исчезли. Это была она.
Год обезьяны. Санкт-Петербург. Год тысяча девятьсот девяносто второйДевяностые годы начались в Азербайджане кровавым кошмаром, когда уже в новогоднюю ночь на девяностый год люди тревожно замирали при звуках выстрелов и криках военных патрулей. Самым сложным для всех бакинцев был год тысяча девятьсот девяностый. Он и начался кровавым январем, когда сначала по городу прокатились погромы армян, организованные провокаторами и экстремистами, а затем вошедшая в город Советская армия устроила настоящую бойню на улицах города. К началу января девяностого в городе практически не было никакой власти. На улицах столицы создавались вооруженные отряды оппозиции. В обстановке полного хаоса и беспорядков начались погромы армян, которые достигли своей кульминации в начале января. Тысячи бакинцев защищали своих соседей и друзей, не допуская погромов и убийств. Но пятьдесят шесть жертв было слишком много, даже для двухмиллионного города. К середине января удалось навести относительный порядок силами отрядом самообороны и активистов Народного фронта. Но, наведя порядок, они решили взять власть в свои руки. Противостояние с официальным руководством республики достигло апогея к девятнадцатому января, когда присланные в Баку представители Центра официально попросили о помощи. В Азербайджан срочно отправились руководители Министерства обороны, внутренних дел, КГБ, армии. В город были введены войска, тысячи вооруженных солдат и танки прошли по всему центру. Они безжалостно давили все вокруг, расстреливая каждого прохожего на своем пути.
Среди погибших были дети и старики, женщины и инвалиды, азербайджанцы и армяне, русские и евреи, лезгины и грузины, представители многих национальностей, населявших город. Тогда в прокуратуре просто не знали, против кого и как возбуждать уголовные дела и кого привлекать к уголовной ответственности. Политическая конъюнктура диктовалась конкретным моментом и подминала под собой все существовавшие нормы и законы.
К тому времени Сафаров уже работал в прокуратуре. Он попал сюда после восемьдесят третьего года, когда во время второй командировки в Афганистан был тяжело ранен. Осколок мины пробил ему легкое, и он пролежал в больнице четыре месяца. Вернувшись в Баку, он устроился на работу в прокуратуру. В девяностом он получил два выговора, но не прекратил уголовных дел в угоду начальству, доведя до суда оба дела.
В девяносто первом распался Советский Союз. Это был тоже не самый легкий год для сотрудников прокуратуры. Да и вообще для всех людей, честно исполняющих свой долг. Сначала мартовский референдум, на котором подавляющая часть населения страны высказалась за сохранение единства Союза. Затем июньские выборы, когда в России победил Борис Ельцин. Августовский путч, казавшийся единственной надеждой на сохранение страны и выродившийся в балаган, когда героями объявили троих несчастных парней, попавших под гусеницы танка. Руководители ГКЧП оказались не только слабыми лидерами, но и вообще недееспособными организаторами.
В декабре в Беловежской Пуще развал государства был официально подтвержден. Никто из троих лидеров славянских государств даже не подумал о том, какие жертвы и какие несчастья они несут своим народам этими необдуманными шагами. К чести народов, со временем все встало на свои места. Белорусский лидер почти сразу лишился своего поста, украинский проиграл первые же выборы, а российский хоть и выиграл следующие выборы с явно подтасованным результатом, тем не менее ушел из политики, проклинаемый миллионами людей, доведя собственную республику до разорения, нищеты, войны и почти полного развала. Его преемнику пришлось собирать самую большую в мире страну буквально по кусочкам.