Чем больше он старался узнать, тем глубже оказывался втянутым. С первой же встречи между ними пробежала искра, и они не устояли и подчинились своим чувствам.
Роберт признал, что влечение перешло в нечто большее. Именно поэтому он так разозлился, когда она исчезла. Было глупостью думать, что она начнет доверять ему и расскажет правду о себе и своем прошлом. Вместо этого она устроила этот фарс со свадьбой, а потом исчезла, захватив с собой важные документы, которые украла у высокопоставленного правительственного чиновника.
Министерство потребовало объяснения, а у Роберта его не было. Он был слишком занят тем, чтобы попытаться выявить, кем на самом деле была Мойра Макаллистер, и слишком мало уделял внимания разоблачению ее шпионской деятельности. Разъяренный тем, что остался в дураках, он начал искать ее, используя все свои возможности. Долгое время его преследовали неудачи, но наконец он обнаружил ее в небольшой гостинице в доках Дувра. Однако ее вызывающее поведение и очевидное равнодушие разозлили его еще больше. Он вернул украденные документы и, чтобы доказать, что она ничего для него не значит, поручил своему агенту доставить ее в Лондон, где ей должны были предъявить обвинения.
Спустя час Мойра напоила агента до бесчувствия, заперла его в чулане и скрылась.
Роберт не переставал искать ее. С годами он стал убеждать себя в том, что им движут всего лишь профессиональная гордость и любопытство, а также мотивы, которыми она руководствовалась, женив его на себе. Но сейчас он узнал кое-что о себе самом, и эти факты были отнюдь не приятными. Его злость не имела ничего общего с работой на министерство внутренних дел, а была связана с его все растущими чувствами к Мойре.
То, что она тогда носила его ребенка и не сочла нужным сообщить об этом ему, злило Роберта, но гораздо больше смущало.
«Как только я заполучу эту проклятую шкатулку и разберусь с Энистоном, у нас с ней состоится долгий, долгий разговор».
Роберт поглубже уселся в кресло. Он сожалел о том, что ему пришлось оставить ее у сквайра. Она наверняка помчится за ним вслед. Поэтому он не только забрал всех лошадей, но и порылся в ее одежде и чемодане, чтобы убедиться, что у нее нет денег нанять карету.
— Пусть хоть раз почувствует, каково это, когда тебя опережают, — пробормотал он, попивая бренди. Так ей и надо.
Во двор въехала карета. Роберт подошел к окну и увидел, что приехал его камердинер. Багаж Роберта — два больших чемодана и несколько поменьше — был привязан на крыше.
Как только карета остановилась, к ней сразу же подошел Стюарт, и между ним и камердинером завязалась оживленная беседа. Пока Роберт наблюдал за ними, во двор въехал всадник на огромной гнедой лошади. Он обогнул карету и направился в сторону конюшни.
Когда джентльмен остановил лошадь и повернул голову, его профиль стал четко виден на фоне темных ворот конюшни.
— Проклятие!
Роберт с такой силой поставил стакан, что бренди выплеснулся на стол. Не обращая на это внимания, он выбежал из комнаты.
Глава 11
Мойра все еще раздумывала, стоит ли спешиваться. Ее ноги дрожали от усталости. Побег был безупречен: никто ее не видел, и она очень скоро догнала карету Бюффона, которая и привела ее сюда.
Но были и ошибки. Во-первых, она оказалась слабее, чем думала, и это выяснилось после нескольких часов езды. Во-вторых, она решила, что камердинер Роберта, всегда такой чопорный и разумный, будет ехать осторожно. Но либо у него был здоровый организм рабочей лошадки, либо он фанатично заботился о внешности своего хозяина, но Бюффон делал остановку лишь тогда, когда это требовалось лошадям. Так что Мойре пришлось ехать верхом дольше, чем она рассчитывала.
Она похлопала свою лошадь по шее:
— Ты, наверное, устала не меньше меня, не правда ли, моя девочка? — Кобыла тихо заржала. — Ладно, какой же отдых, если не снято седло?
Собравшись, Мойра спрыгнула на землю. Когда ее сапоги коснулись булыжника, она поняла, что совершила ошибку. У нее сразу же подогнулись колени, и если бы она не держалась за седло, то упала бы.
Стиснув зубы, она выпрямила ноги, но могла стоять, только прислонившись к лошади.
За спиной она слышала перебранку между камердинером Роберта и каким-то грумом. Радуясь тому, что можно немного обождать, она прислонилась лбом к шее лошади.
«И что мне теперь делать?» — подумала она.
Если она попытается сдвинуться с места, то может просто упасть. Но нельзя же долго стоять здесь. Кто-нибудь обязательно ее увидит, и хотя мужской костюм достаточно хорош, чтобы ее не узнали сразу, при ближайшем рассмотрении могут возникнуть сомнения.
Ей надо стиснуть зубы и идти к конюшне. А потом она найдет местечко вдали от любопытных глаз и отдохнет.
Сделав глубокий вдох, Мойра оттолкнулась от лошади и взяла в руки поводья, стараясь не замечать, как дрожат ноги.
— Готова? — спросила она кобылу. — Тогда пошли.
Мойра сделала всего три шага, когда у нее опять подкосились колени и она опасно наклонилась вперед. Она вытянула руки, пытаясь не упасть, но сильные ладони подняли ее вверх, а потом бросили через плечо, словно мешок зерна.
По широкой спине она сразу узнала Роберта. Обхватив ее своими сильными руками за бедра, он зашагал в сторону гостиницы.
— Стюарт, — окликнул он изумленного грума, — займись лошадью леди.
— Леди? — заморгал Стюарт.
Бюффон, высокий, привлекательный мужчина, более молодой, чем ожидала Мойра, с презрением посмотрел на грума — маленького, неказистого, со странной фигурой — и сказал с сильным французским акцентом:
— Да, это леди. Разве ты не видишь? Ну да, все, что ты видишь, — это брюки, а не фасон. Вы, англичане, не можете отличить мужчину от женщины. Я удивляюсь, как вы умудряетесь рожать детей.
При входе в гостиницу Роберт столкнулся с хозяином. Тот вылупил на него глаза.
— Какой сюрприз, — непринужденно сказал Роберт. — Похоже, меня приехала навестить моя жена.
— Но я… — начала Мойра.
Роберт шлепнул ее по ягодице.
— Предполагалось, что она останется в доме наших знакомых. Не надо готовить еще один номер, она остановится в моем.
Хозяин гостиницы, явно чувствуя щедрое вознаграждение, кивнул:
— Я отвел вам номер в конце коридора на втором этаже.
— Хорошо. Но пока мы подождем в гостиной. Моя жена недавно очень сильно болела, и она все еще слаба. Если у вас есть немного каши и хлеба, я был бы вам очень благодарен.
— Роберт, нет! — запротестовала Мойра. Подняв голову, она обратилась к хозяину гостиницы: — Я ненавижу кашу. Я съела бы что-нибудь другое. У вас есть?..
— Она будет есть кашу! — С этими словами Роберт вошел в гостиную. Стараясь не стукнуться головой о балки потолка, он отнес ее к камину и без всяких церемоний свалил в кресло.
— Тебе не следовало меня бросать, — проворчала она.
В голосе была обида, но Мойре уже было все равно. Она страшно устала, спина ныла, ноги горели, а теперь Роберт бесцеремонно взвалил ее на плечи и на глазах у всех обитателей принес в гостиницу.
— Идиотка. Ты так устала, что даже сидеть не можешь. — Он протянул ей стакан. — На, выпей.
— Это опять твой тоник?
— Нет, это бренди.
Она взяла стакан и, поддерживая запястье руки со стаканом другой рукой, сумела отпить несколько глотков. Первый ее согрел, второй немного успокоил нервы, после третьего она откинулась на спинку кресла и вздохнула.
— Спасибо, — сказала она. Усталость немного прошла.
— Не стоит. — Он снял с нее шляпу и отбросил в сторону. — Теперь я могу видеть твои глаза. — Он сел напротив и устремил на нее суровый взгляд. — Что за глупость — пуститься в такую длинную дорогу! Меньше чем неделю назад ты чуть не умерла от лихорадки.
— Роберт, это не твоя битва, а моя. Больна я или не больна, но я должна сделать все, чтобы достать эту шкатулку и вернуть свою дочь.
— Роберт, это не твоя битва, а моя. Больна я или не больна, но я должна сделать все, чтобы достать эту шкатулку и вернуть свою дочь.
— Она и моя дочь.
Мойра откинула голову на высокую спинку кресла.
— Мы не можем сейчас спорить. Это слишком важно. Я приехала сюда, поэтому считаю, что будет лучше, если мы будем работать вместе.
— Я могу достать шкатулку и без твой помощи. Я уже договорился через агента Росса в Эдинбурге, что покупаю ее.
— Я сделала то же самое перед тем, как уехала из города, — ответила она.
Роберт помолчал.
— Мистер Галливер?
— Хай-стрит, четыре. Довольно скользкий тип со склонностью к чиханию.
Роберт тихо выругался.
— Значит, этот жулик продал шкатулку нам обоим!
— Да. — Она отпила еще глоток бренди. — Ты когда-либо задумывался, почему Росе, который мало известен в кругу коллекционеров антиквариата, владеет таким уникальным артефактом?
Роберт пожал плечами:
— Я полагал, что он каким-то образом понял его ценность.
— Нет, он купил ее, потому что ее легко скопировать.
— Значит, он продает копии?
— Да. Я узнала мистера Галливера, хотя он меня не узнал, потому что на мне была густая вуаль. Обычно он называет себя графом Константи. До этого он был известен тем, что подделывал греческие статуэтки.
— Черт! Ты это знала, когда я нашел тебя в Эдинбурге. Почему ты не сказала об этом раньше?
— Потому что ты бросил меня в доме сквайра до того, как мы смогли обсудить эту сложность. — Она поставила стакан на стол рядом с креслом. Руки уже не дрожали. — Если бы ты взял меня с собой, я поделилась бы с тобой этой информацией.
— Я собирался вернуться, чтобы забрать тебя.
— После того как у тебя в руках оказалась бы фальшивая шкатулка.
Она замолчала в ожидании ответа.
Роберт долго смотрел на нее, а потом сказал:
— Ты, по-видимому, считаешь, что я должен извиниться?
— И не один раз.
— Жаль. Я не стану извиняться. Ты все еще больна и слишком слаба, чтобы путешествовать.
— Чепуха. Я устала, но только потому, что твой камердинер, видимо, считает, что ты без него не обойдешься, он всю дорогу как сумасшедший подгонял кучера. Я почти не слезала с лошади, а я на это не рассчитывала.
Роберт вздохнул:
— По мнению Бюффона, я без его помощи и рубашки не смогу надеть.
В дверь тихо постучали. Вошла жена хозяина гостиницы с подносом, на котором стояли миска с кашей и стакан молока. Увидев Мойру в мужской одежде, хозяйка потеряла дар речи.
Роберт попытался ее успокоить:
— Любовь моей жены к шуткам бывает иногда на грани неприличия, миссис.
— Понимаю, — чопорно ответила хозяйка. Поставив поднос на стол, она укоризненно сказала: — Вот ваша каша, миссис.
Мойра взглянула на водянистую серую кашу и заставила себя не поморщиться.
— Вы очень добры. Пусть это будет первым блюдом. А что-нибудь еще найдется на вашей кухне?
Хозяйка удивилась.
— Конечно. У нас есть жареный гусь, твердый сыр, немного хаггиса — фаршированного потрохами бараньего желудка…
— Моей жене достаточно каши, — перебил ее Роберт. — А мне принесите кусок гуся.
— Что вы, никакого гуся, — возразила Мойра. — У моего мужа немного расстроен желудок, но, к счастью, ему нравится хаггис. Я слышала, что у вас он просто отменный.
Да, я тоже так думаю, мадам. Я сама его готовлю и добавляю молотый перец. Мать моего мужа, правда, говорит, что у меня слишком тяжелая рука для мельнички с перцем, но я пользуюсь рецептом моей дорогой мамочки, и это хороший рецепт.
— Я уверена, что хаггис очень вкусный, — как можно любезнее произнесла Мойра. — Мы его обязательно попробуем.
Хозяйка просияла.
— Я сама за всем прослежу. Что-нибудь еще?
— Нет, спасибо, хаггиса будет более чем достаточно.
Роберт повернулся, чтобы отменить заказ, но хозяйка уже ушла.
— Черт! Теперь мне придется ограничиться навязанным тобой хаггисом.
Роберт все еще был расстроен тем, что случилось. Он изумился, увидев во дворе гостиницы Мойру в мужском костюме, а потом она чуть было не упала в обморок. Ему следовало бы догадаться, что она не останется в доме сквайра. Даже если не было никаких шансов, ничто не могло остановить Мойру.
Роберт заметил уголок повязки, торчавший из-под волос у нее на виске.
— А как твоя упрямая голова?
Она состроила гримасу.
— С утра у меня была страшная головная боль, но теперь она уже почти прошла…
Он не поверил ни единому слову. Хотя цвет ее лица был немного лучше, под глазами оставались темные круги, а напряженные плечи свидетельствовали о том, что она все еще испытывает боль.
— Ты выглядишь усталой. Ты ляжешь в постель, как только мы поедим наш восхитительный хаггис.
— «Мы»? Я буду есть эту целительную кашу. — Она сунула в рот ложку каши и сморщилась: — Отвратительно.
— Если ты не будешь есть кашу, тебе придется есть хаггис. Я не позволю тебе лечь, пока ты не поешь.
Она поставила миску с кашей на поднос.
— Уж лучше я поем хаггиса. Я не удержалась и попросила хаггис только для того, чтобы снова увидеть выражение твоего лица, когда хозяйка упомянула о нем, — хихикнула Мойра.
— Я его поем, — мрачно сказал Роберт.
— И я тоже. Интересно, кто из нас съест больше?
— Это вызов?
— Естественно.
— А что получит победитель в этом поединке едоков хаггиса?
— О! Не знаю… Что ты предлагаешь?
Он пожал плечами, хотя у его тела ответ уже был готов. Она была нужна ему вся. И как можно больше. Больше ласк, больше ощущения ее шелковистых волос, струящихся у него между пальцами, больше ее тела в постели.
— Какое-нибудь преимущество.
— Хорошо. Кто сможет съесть больше хаггиса, тому завтра утром достанется самый толстый плед в карете.
Улыбка исчезла с его лица.
— Ты не поедешь со мной завтра.
— Конечно, поеду. Зачем, по-твоему, я проделала весь этот путь?
— Нет, Мойра. Ты еще не поправилась и…
— Я много часов подряд ехала верхом и без всяких неприятных последствий.
— Мне пришлось нести тебя…
Она немного смутилась.
— У меня просто затекли ноги, вот и все. Если бы я ехала с тобой в карете, как это и предполагалось, я устала бы меньше. Хороший сон вернет мне силы.
— Я не возьму тебя с собой, и точка.
Она сжала кулаки, ее зеленые глаза сверкнули.
— Роберт, неужели ты забыл, что моя дочь находится в руках безумца?
— Она и моя дочь.
— Ты ее даже не знаешь, так что не говори мне, что любишь ее, потому что я в это не поверю.
Роберт пробормотал проклятие.
— Но это не освобождает меня от ответственности, к которой я отношусь очень серьезно. С того момента как я узнал, что Ровена — мой ребенок, она стала и моей заботой, нравится тебе это или нет.
— Как это великодушно с твоей стороны! — Голос Мойры был полон сарказма.
— Это все, что у меня есть, — спокойно сказал он. — Я честен, Мойра, большего ты не можешь просить. — Он видел, что она пытается его понять.
— Ты признаешь, что не испытываешь к ней никаких чувств, и все же хочешь помочь мне освободить ее. Я не могу понять, как это можно не любить, но при этом чувствовать ответственность.
— Она моя семья, — просто сказал он.
— И что?
Он видел в ее глазах недоумение. «Как она не может понять, что… А я? Разве я ее понимаю?»
— У тебя есть семья?
Она пожала плечами:
— У всех она есть.
— Ты не ответила на мой вопрос. Мы никогда по-настоящему не обсуждали наше прошлое.
Она откинулась на спинку кресла. Мойра как-то увяла — видимо, слишком устала, чтобы спорить. Но он решил воспользоваться ее усталостью.
— Расскажи мне о своей семье, Мойра.
— Сначала ты. — По выражению ее лица он понял, что ей не хочется об этом рассказывать.
— Я вырос, — начал он, — в доме приходского священника. Мой отец вышел в отставку, теперь он и моя мать проводят время в путешествиях и пишут мне длинные-предлинные письма, полные советов.
Губы Мойры дрогнули.
— По-моему, они очень милые.
— Да, так оно и есть. Кроме них у меня три сестры и два брата. Все сестры замужем, и мне нравятся юс мужья. Один из моих братьев тоже недавно женился, так что неженатым остался один Майкл. Он вряд ли когда-либо женится — уж слишком ему нравится путешествовать по белу свету.
Она посмотрела на него задумчиво:
— Не могу представить тебя сыном викария.
— Отец привил всем нам любовь к чтению и к письмам, так что мы не теряем друг друга, хотя все живем отдельно.
— Мне всегда казалось, что ты очень привязан к своей родне.
«Неужели она мне завидует? Интересно».
— Мы жили в деревне, и вокруг было мало детей, поэтому мы почти все время проводили в компании друг друга.
— Вам было скучно?