– Да нет, это мать моя тут трудится. Та официантка, которая к вам подходила. Я ей ничего не говорила, сама ее языка боюсь… Да и расстроится, все равно помочь ничем не сможет. А домой я доберусь, нас с мамой автобус отвезет служебный.
– Нам пора, – торопил Сергей.
– Спасибо тебе, Оксана. И ничего не бойся, все будет хорошо, – попрощалась Саша и быстро пошла к выходу. Сергей вышел вместе со своей спутницей.
Оксанка некоторое время сидела, сжав руками голову. После той ночи у Дергача она сутки не выходила из дома, боялась, что протрезвевший ухажер не простит ей своей пьяной болтовни. Так бы оно и было, если бы тот наутро хоть что-нибудь помнил, но после сильного перепоя у Дергача наступило не менее сильное похмелье, в разгар которого он не смог бы вспомнить даже своего имени, однако Оксана этого знать не могла. Пересчитав деньги, она сложила аккуратно их в тугой карман джинсов. Денег хватит, они с матерью месяц вдвоем живут на сумму в два раза меньше этой. Нет, все же не зря она предупредила химичку. А ведь поначалу у нее не было жгучего желания докладывать об опасности Александре, но представить, что эти звери могут убить в общем-то неплохую тетку она не могла, поэтому и рискнула назначить свидание. И, как оказалось, встреча стала полезной и для нее самой. Она уедет сегодня же. Ночью.
Саша села в машину, закрыла лицо руками, и плечи ее затряслись. Сергей молча завел машину. Что ж, пусть Саша поплачет, снимет нервное напряжение, какие тут нервы выдержат. Но спутница подняла голову. Она тихо смеялась.
– Это у тебя нервное, – не удивился Котятич.
– Нет, я просто вспомнила, что тебе страсть как нравится лицезреть дамские забавы. Только представь, а вдруг этот Дергач, или кто там, решил камеру в баре пристроить? Вот картинка – донельзя жеманный Котятич, а перед ним мальчик со своей томной любовью! И в твое агентство эту пленку, сотрудникам! Здорово?
– Да нет, нет там никакой камеры, слабоваты они для этого.
– Откуда ты знаешь?
– А тут и знать нечего. Наверняка какая-нибудь компашка из двух-трех отморозков. Серьезная группа никогда не стала бы держать такую пьянь, как этот Дергач, который после рюмки первой же встречной шлюшке все карты откроет. А эти держат, еще и дела с ним какие-то решают.
– Ты знаешь, в принципе, когда тебя хотят прикончить, не так важно, сколько человек готовит твое убийство. Это я о себе. Какая разница, мелкая у них шаражка или серьезная группировка, убивают-то они по-настоящему.
– Не знаю, не знаю, – проговорил Сергей, о чем-то размышляя, потом улыбнулся: – С такой бригадой задача немного упрощается. А потому действуем и далее по намеченному сценарию, а сегодня вечерком я приду к вам, Александра Михайловна, ночевать. – Сергей глянул на оторопевшую Сашку и поспешно добавил: – Предупреждаю сразу – приду как охранник, поэтому постель прошу не предлагать.
– Что это вас прорвало, батенька? Ближе к делу, сколько времени ушло на это свидание?
– Уложились в сорок девять минут. Продолжай свой праздник, я буду рядом. Да, и поменьше распространяйся насчет этой встречи, ты меня понимаешь?
– Я вас понимаю. Еще бы! Котятич в гей-клубе! – не утерпела Саша.
Машина плавно въехала в школьный двор и припарковалась среди немногих других авто. Саша прошмыгнула в здание, забежала в туалет и пристально оглядела себя в зеркало. Только чуть-чуть растрепалась прическа. Дело поправимое. Настроение было решительное, страх не то чтобы исчез, но как-то отошел, спрятался в самый уголок сознания. Вместо этого пришла злость. Какого черта! Какая-то пьяная шайка решает, кому жить, а кого вычеркнуть. Да и было бы за что! Главное, теперь хоть примерно известно, откуда это идет, а значит, при желании можно вытянуть и самого «властителя судеб», а уж желание у нее, Сашки, присутствует. За себя она покусается. И к тому же, рядом Сергей. А у того дело чести, или, правильнее, честь дела разыскать такого вот Дергача и всех, кто за ним стоит.
Саша поднялась в зал. На сцене плавно танцевала псевдо-Сердючка в обнимку с одним из спонсоров, псевдо-Геля топталась на месте, размахивая руками, изображая танец, присутствующие выделывали ногами немыслимые па, отдаваясь музыке. Кто-то угощался за столом, кто-то объединялся в группы для разговоров, кто-то уединялся за отдельные столики. Праздник шел своим чередом.
Саша подошла к своим.
– Ну наконец-то! – воскликнула Оля. Она раскраснелась, видимо, только что танцевала.
– Александра Михайловна! Вы нас игнорируете до неприличия! – поддержала подругу Валерия, она, вероятно, тоже не сидела, но ее аристократическая бледность не допускала красноты. – Вы сегодня как в шапке-невидимке, вроде и здесь, а вроде и нет.
– Оля, Валера, Андрей, Григ, большое спасибо вам за ребят! Вы такие молодцы! – Санька вертелась юлой. Подошел и Сергей. Вечер продолжался до полуночи, а после гости и хозяева стали шумно расходиться. Друзья остановились возле машины Сергея. Подошли Даша с Брутичем.
– Дорогие друзья! – напыщенно начал Лев Павлович. – Завтра в десять тридцать намечен переезд нашей молодой сотрудницы на новую квартиру. Адрес узнаете по мере перетаскивания мебели. Там и отметим небольшое новоселье. Дополнения, замечания есть?
– Есть! – мгновенно отреагировала Лерка. – Почему так рано? Давайте в двенадцать.
– Валерии батьковне персонально позволительно подойти к двенадцати, – Брутич был счастлив и многословен. Перебрасываясь шутками, все расселись по своим машинам.
Женька пришел домой со школьного вечера и упал на диван. В квартире стояла тишина. А еще совсем недавно этот дом был наполнен жизнью. Мать суетилась на кухне, Женька рычал на Танюху из-за того, что та вечно врубает музыку. Таня в свою очередь, подкалывала брата его любовными похождениями. И чего ссорились, чего делили? Все это в прошлом. Как-то покатилось все наперекосяк со смерти отца. Женька тогда был обормот из обормотов. После девятого школу бросил, бегал с парнями, девчонками, бывало, и домой не всегда приходил ночевать, пьянки-гулянки. Правда, к отцу на работу ходил исправно, тот, еще когда принимал сына к себе, предупреждал строго, что халатности не потерпит. А потом – все! В армию не забрали только потому, что мать в больнице лежала, Татьяна училась, и Женька остался единственным кормильцем. А уже когда сюда переехали, от Танюхиных дружков подальше, решил школу закончить, в вечернюю подался. Расписание в школе удобное – можешь время для учебы выбирать в течение дня или вечера. Он выбрал группу, где ребята больше подходили по возрасту. Там и Дашу встретил. Хмурой и неприветливой она ему показалась в первый раз. Это Женька потом всю подноготную узнал. Узнал и прикипел. Радовался, когда девчонка понемногу с ним оттаивать начала. Видел, что секреты свои доверяет, про сынишку рассказывает. Да, видимо, напридумывал лишнего, планов понастроил. А вышло все не так. Любил он Дашу, чего там. Может, потому так хотелось думать, что и она к нему то же самое чувствует. Но сегодня он сам понял, что ошибался. Даша любит, да только не его, не Женьку. Она ведь светилась вся, каждый взгляд ловила этого своего Льва, а какая тихая и покорная, Женька и не знал ее такой. Парень замотал головой. Что ж, Брутич нормальный мужик, правда, ей девятнадцать, а ему за тридцать, да кто теперь на это смотрит. Надо бы порадоваться за девчонку, наконец-то встретила хорошего человека, сейчас хоть жить сможет по-человечески, не будет голыми ногами перед сытыми харями дрыгать. Порадоваться надо, да только с каждым днем все горше! И правда говорят: беда одна не ходит. Уж, кажется, столько несчастья выпало на Женькину голову, так нет! Еще не все! Любимого человека в такую неприятность втянул!
Женька осмотрел свою комнату. Скоро он сдаст квартиру в аренду, а сам уедет к себе на родину, в Подмосковье. Не потому, что зовут родные края, нет, не зовут, да только отсюда гонят!
В дверь долго назойливо звонили. Кому еще не спится в такое-то время!
Парень нехотя поплелся открывать. На пороге стоял взъерошенный Севка, позади него маячила щуплая фигурка.
– Мы к тебе, на ночь пустишь? – зашел Ильченко, пропуская четырнадцатилетнего братишку.
– О чем разговор, конечно, пущу. Проходите на кухню, поедим чего-нибудь, а то мне одному не хочется. – Женька бессовестно врал, но появление братьев означало, что дома опять люди.
– Спасибо, Жень, я не буду, если вот только его покормить. – Севка провел брата в ванную. Женька достал банку тушенки и поставил на плиту кастрюлю для макарон.
– Чего там у вас, опять шум?
– Ой, не говори! Домой ну хоть не заходи. Пришел – у матери батюшка с пьяного угару зуб вынес, все в кровище, оба от водки себя не помнят, целая батарея какой-то сивухи, за столом все местное бичивье. – Севка устало мотнул головой. – Отец на мать кинулся, а этот дурак малолетний полез разнимать, и ему досталось, а эти алкаши вонючие еще жучат, дескать, щенок, на отца кидается, дай ему, кореш, как надо, чтоб встать не мог. А кореш и рад стараться, пацана чуть не замочил до инвалидности. Я когда пришел, всех этих «педагогов», мать их… вместе с батюшкой на хрен по стенам размазал. Батя в отключке, компанию эту с лестницы поспускал, так мать на меня же с бутылкой кинулась – кормильца искалечил! – Севка непрерывно курил, рука с сигаретой дрожала. – Хрен с ним, со мной, я привык, но пацан из интерната приходит один раз в неделю, и то умудряются бойню устроить!
Из ванной вышел Антон и робко топтался, стесняясь пройти в кухню. Мальчишка был невысокого роста, худенький, светловолосый, с испуганным взглядом, совсем не похожий на Севку. Тот встал и принялся рассматривать лицо братишки.
– Вот сволочь! Бровь парню рассек, – обнял мальчишку за плечи, – пойдем-ка, я сам тебя умою, а то у тебя шея, как кирзовый сапог.
– Сев, ты его всего в ванну закинь, чего парня по кускам мочалить.
– Точно, давай, Антоха, живо раздевайся и весь залазь. У-у, в такой ванне и мыться приятно. Учись у хозяина, видишь, Женька хоть и мужик, а мыло себе выбирает, как изысканная дама. – Севка, смеясь, намыливал Антона, с заботливой осторожностью щадя синяки и ссадины, доставшиеся парню от родного отца. Женька понаблюдал за братьями и пошел стелить в спальне чистое белье. Вот ведь тоже судьба у парней – и отец, и мать живы, здоровы, а из-за водки рехнулись совсем.
Из ванной вышли мокрый Севка и Антон, завернутый в полотенце. Женька протянул мальчишке махровый Татьянин халат.
– Надень, он чистый, ничего, что девчачий, тебя сейчас никто не видит, и за стол садись.
Старший Ильченко еще хлюпался в ванной, споласкивая носочки и трусики брата. Антон быстро наелся, разрумянился, веки его стали тяжелеть, хотя он стойко боролся со сном.
– Пошли, герой. – Женька уложил парня в чистую постель, поправил одеяло и смешно сморщил нос. – Спокойной ночи.
Севка уже возился с посудой, Женька налил себе и другу по здоровой кружке крепкого чая.
– Антон в каком классе?
– В восьмом, – Ильченко опять закурил и нахмурился. – Знаешь, Жень, если отец еще раз парня тронет, я его убью, зашибу насмерть.
– Брось. Кому этим лучше сделаешь? Ты сядешь, мать такого же хмыря притащит, а у Антошки вообще никого не останется. Переходите ко мне с Антоном да живите спокойно. Я все равно уезжаю.
– Какое там «все равно»! Тебе знаешь сколько могут отвалить за аренду, а мне не по карману.
– Да кончай ты все на деньги переводить, я знаю, как тошно может быть, а бабки я и без квартиры заработаю. И потом, чего это я неизвестно кого буду в свой дом пускать, с вами спокойнее. А ты и парня из интерната сможешь забрать.
– С парнем-то вот ни черта не получается. Сейчас отсрочка закончится, в армию загребут, а с ним что? Опять папе с мамой? Ты сам видишь, что творится, лучше уж пусть в интернате, там хоть сытый.
– А ты с Александрой поговори, может, какое-нибудь опекунство оформить?
– Не знаю.
– Вот я и говорю, поговори с Александрой, с Галиной Дмитриевной, они бабы нормальные, помогут.
– Александра же уходит из школы, ты что, не слышал?
– Да я чего-то со своими делами… А куда она теперь?
– В турфирму какую-то. – Севка немного помолчал, потом начал высказывать другу свои сомнения: – Она вообще в последнее время странная какая-то, как замороженная. Мужик у нее появился, ходит за ней хвостом, она делает вид, что все у них на мази, а сама от него шарахается, как от зараженного.
– Точно, и сегодня на вечере где-то пропадала, – задумчиво подтвердил Женька.
– Вроде как уходить собирается, опять же неизвестно куда и когда, все тянет чего-то, выжидает. А по нынешним временам какая фирма тебя ждать станет? Ч-черт знает, зачем ей этот спектакль?
– Может, боится чего-нибудь, – предположил Женька.
– А ты? – вдруг уставился на друга Севка.
– Я?
– Ты тоже боишься? – Ильченко внимательно посмотрел на Женьку, потом краснея, но с мужской прямотой начал: – Ты меня, конечно, прости, если что не так скажу, я понимаю, горе… Но почему ты успокоился?! Я бы уже всю слесарку на кирпичики разложил! Дергача бы инвалидом сделал! Все ведь знают, что в этом болоте творится!
– Не ори! Милиция разбирается, – сквозь зубы бормотал Женька.
– «Милиция»! А ты сам-то туда хоть раз наведывался?! Вот Александра наша, одинокая, беззащитная баба, и та бегала, перед ментами кулачками трясла! А ты, как крот, только зарываешься глубже! Не тронули тебя и…
– Заткнись! – вскочил побелевший Захаров. – Заткнись и уясни – я ни одной кровинки им не простил! Ты слышишь меня? Ни одной.
Женька опустился на стул и сжал голову руками. Не мог он теперь рассказать Севке, как в школе, на перемене сграбастал в кулак маленького, тщедушного Цветкова – подпевалу Дергача и прошипел ему в перепуганную физию:
– Слушай, ты, одуванчик! Передай своему Дергачу, или кто у вас там, что найду и зашибу! Сразу же! При первой встрече! Он знает за что. Вот беги сейчас и передай, что я по пятам за ним ходить стану, пока в гроб не вгоню!
Этим же вечером в квартире Захарова раздался звонок и в комнату вошли двое. Женька не знал их.
– Мы, это… Ты Дергачу привет передавал? В дом-то впусти, не дело у дверей говорить, – обратился к нему высокий парень в черной куртке.
– Да кто с тобой вообще говорить собирается, падаль?! – вскипел Женька.
– Ты, это… Не бушуй вхолостую. Короче, мать и сестру твоих мы не трогали. За базар отвечаю. И еще, велели передать – на нас мокрухи нет, но станешь тыкаться куда не надо – будет. Начнем с Дашки Литвиновой или с пацана ее, усек?
– С-сука!! – рванулся Женька, но тут же резкий удар сшиб его с ног – второй гость свое дело знал. – Хрен вы достанете Литвинову, козлы!
– А чего доставать – прицелился и щелкнул, не проблема. Не таких крутых убирают, а девку с дитем грохнуть – проще простого.
– А не боитесь, что я Брутичу ваши басни передам? Он мужик не хлипкий и за Литвинову в порошок стереть может.
– Ну и что? Сотрет какого-нибудь наркошу, нам не в убыток, ты ж не дурак, понимаешь, мы не сами девку кончать будем. Да и, кроме Дашки Литвиновой, можно потихоньку твоих друзей прорядить – Севку, Вовку толстого, училку вашу, у них-то такого Брутича нет! Да ты не пали глазами, я ж тебе говорю – твоих не мы решали. Если честно, Танькина смерть нам здорово планы попутала – теперь ментяры за нами с лупой ходят, а нам это без надобности, дело у нас серьезное, без возни нужно. Вот поэтому ты на пару месяцев сдохни. Короче, не согласишься по-доброму… Помни, Литвинова твоя живет, пока ты в норе сидишь. Ага, и еще не думай, что самый умный, в этом районе мы как в деревне живем – каждый вздох слышен. Усек? Так что отдыхай. А еще лучше смотайся отсюда, да по-быстрому, это в твоих же интересах.
Уже уходя, парень обернулся:
– Да, а к синяку бодягу приложи, а то видок у тебя…
После их ухода Женька поплелся в ванную и подставил голову под холодную воду, надо было прийти в себя. А потом долго сидел на кухне и не переставая курил одну сигарету за другой. Непрошеным гостям он поверил сразу. Поверил, что к убийству не причастны, а еще что запросто могут выполнить угрозы. Что же он, дурак, наделал?! Под дуло поставил Дашу с Кирюшкой! А еще Севку, Вовку, Александру, да мало ли кого… Что там этот длинный говорил? Дело у них какое-то? И надо месяца два подождать, так вроде? И что, все это время Дашу на мушке держать будут? Бред. А если нет? Эти-то смогут, чего им! Не зря же долговязый разъяснял – сунут наркоше стрелялочку, а он тебе за пакетик сутками дежурить станет. И еще большой вопрос, не сорвет ли у него крышу когда-нибудь просто так, от скуки?
Вот и думай – или справедливость восстанавливать, или, действительно, перекантоваться несколько месяцев, подальше слинять куда-то.
Женька всю ночь не мог глаз сомкнуть, а наутро принял решение – пусть его считают трусом, но рисковать Дашей и малышом не будет и ставить под пули ребят тоже не станет. Уедет в самое ближайшее время. Но он вернется! Через два месяца, никто и знать не будет, а он вернется, и тогда, никому не видимый, он из-под земли…
Женька играл желваками, кулаки сжались сами собой, а сердце наливалось холодной решимостью.
Сейчас Захаров не мог сказать Севке о своем решении: друг был горяч и невыдержан, запросто дров наломает.
– Севыч, ты меня знаешь. Я не изменился, только немного поменялись обстоятельства, – уже спокойно объяснил он другу. Неизвестно, понял его Ильченко или нет, но тема на этом была закрыта.
После сегодняшнего свидания в «Голубом щенке» Сергей понял, что готовится нечто серьезное. Обстановка накалялась, Сашу нельзя было оставлять дома без охраны, мало ли. Но перед тем как отправиться ее охранять, Сергей заскочил домой. Ему нужно было забрать бумаги, прослушать автоответчик, он ждал звонка. Жена, несмотря на позднее время, спать не ложилась, мало того, висела на телефоне. Услышав мужа, она резко изменила интонацию из медово-тягучей на убыстренно-деловую.
– Хорошо, Анна Ивановна, я не могу больше разговаривать, муж пришел.
«Видать, сильно приперло Анну Ивановну, если она в половине двенадцатого ночи косметикой интересуется. Опять благоверная со своим Бориской наговориться не может. Как маленькие, честное слово!»
– Сергей, я так понимаю, ты куда-то исчезаешь? Хотелось бы знать, что у тебя за дела в столь поздний час.
– Твои же телефонные звонки в поздний час меня не удивляют, почему тебя настораживают мои дела?