- Вставай, Янька, нам надо еще успеть пообедать,- торопила она.- С минуты на минуту будет Глеб.
Я чуть не подавился от смеха щами, вдруг представив, в каком виде появится сейчас Глеб перед Лизой. Я-то знал в каком...
- В Астрахани сейчас Мальшет. И Иван Владимирович,- оживленно сообщила сестра.
Я очень обрадовался.
- Мы их найдем?
- Обязательно. В Астрахани идет совещание по проблеме Каспия. Вот бы нам туда попасть. Как интересно!
- Да, очень...- Я опять засмеялся. Лиза посмотрела на меня с удивлением.
Только мы пообедали, как послышался рокот самолета, и мы стремглав выскочили наружу. Небольшой самолет, похожий на серебряную рыбку с прозрачным хвостовым оперением, описывал большой размашистый круг. Показался улыбающийся Охотин в кожаном шлеме, за ним выглядывал бортмеханик. Еще минута, и, замедляя бег, амфибия уже катилась по песку.
Веснушчатый, синеглазый, стриженный наголо бортмеханик Костя помог нам погрузить чемодан.
- А где Глеб? - с некоторым разочарованием спросила сестра.
Бортмеханик хихикнул и тут же закашлялся пол строгим взглядом Охотина.
- Вылетел по срочному заданию,-сдерживая улыбку, объяснил Охотин.
С момента, когда мы уселись на пассажирские места (их всего два и было) и самолет побежал вперед, слегка подпрыгивая на неровностях, а затем плавно устремился ввысь, чувство реальности происходящего оставило меня. Как в счастливом сне прильнул я к прохладному стеклу окна.
Под крылом глубоко внизу пенилось белыми барашками море. Быстро уходила назад песчаная коса с параллельными улицами поселка Бурунного - каждый дом меньше спичечной коробки,- мелькнул в песках старый маяк и скрылся. Скрылись и поселок и берег. Остались .только море и небо. Что-то сдавило мне горло радость, упоение. Я крепко схватил сестру за руку, что-то крича от восторга. Она понимающе кивнула. Глубина - больше ничего не оставалось в мире, глубина внизу, глубина вверху.
Странно сместились привычные восприятия. Так однажды, еще мальчишкой, я взял с комода мамино овальное зеркало и с любопытством заглянул в него, стоя спиной к раскрытому окну. И тогда привычная улица, песок, часть неба с ослепительно белым облаком предстали странно измененными, полными непонятного значения. У меня перехватило дыхание, словно я заглянул в неведомую страну. Привычный, знакомый до мелочи мир стал иным, от вещей можно было ожидать чего угодно.
Я был потрясен и почему-то долго не мог повторить опыта. И вот теперь с самолета мир предстал передо мной чем-то похожим на тот, что я видел в зеркале. Впоследствии я рассказал об этом бортмеханику Косте, он вытаращил на меня синие глаза и пожал плечом.
- Вот чепуха,- отрезал он.-Впрочем... один раз я вылетел в рейс выпивши слегка - правда, было что-то в этом роде. Потом два года прорабатывали меня на всех собраниях, пока не нашли свежий случай...
Этот первый мой перелет в качестве пассажира что-то переломил в моем сознании. Кровь стучала в виски двойными ударами, как туманный сигнал. Моя лоция Каспийского моря! Смотрящий вперед-как же далеко мог он отсюда, с вышины, видеть и знать. Ночные полеты, слепые полеты, полеты над морем и пустыней, по никем не облетанным трассам. Строгое выполнение задания, несмотря ни на какие препятствия,- вот в чем была свобода. Я вдруг так позавидовал Глебу! Самому вести такую машину - может ли быть высшее счастье на земле?
Самолет несколько снизился. Теперь он шел на малой высоте в тени кучевого облака. Нас заметили с большого пассажирского парохода и махали платками. Мы ответили. Вряд ли они даже успели разглядеть. Пароход медленно полз по морю, как тяжелый утюг по синей с белыми разводами скатерти.
На аэродроме, когда мы стали, прощаясь, благодарить Охотина,он вдруг спохватился:
- А у вас есть где ночевать? - И, узнав, что мы надеемся на гостиницу, схватился за голову.- Хорош бы я был, отпустив вас! В городе идет совещание по проблеме уровня Каспия, прибыло много всяких специалистов - мест в гостинице нет. Что ж мне с вами делать, ребята? Гм! Ну, айда к нам.
- Но мы вас стесним,- неуверенно начала сестра.
- Поместим в отдельной комнате. Не это меня смущает... Как бы Глеб не рассердился, подумает, что нарочно вас привел... Д-да. Глеб ведь у нас живет. Пошли, здесь рядом.
У Охотиных был собственный домик в двух шагах от аэродрома. Мы получили в свое полное распоряжение изолированную комнату - бывшую кухню - с двумя кроватями, пузатым комодом и словно лакированным фикусом. Квартировавшие в ней артисты филармонии съехали только вчера.
Хлопотавшая над нашим устройством жена Охотина рассказала, что пускает квартирантов больше из-за того, что ей одной боязно: ведь Андрей Георгиевич вечно в полетах.
Весь Домик и все вещи в доме были на редкость чисто отмыты, выглажены, вычищены. Детей у Охотиных не было. Старый пилот звал жену Перепелкой, а иногда Мишкой. Если она отказывала ему в просьбе, он восклицал: "Ну что за Мишка!" - и вторично просьбы не повторял. Он вообще, по-моему, не любил спорить.
Елена Васильевна работала в клинике мединститута хирургической сестрой и вправду чем-то напоминала осеннюю перепелку. Она была круглолицая, добродушная, спокойная. Ходила по дому в отлично выутюженном платье, белой косынке и резиновом переднике. И с мужем и с другими людьми обращалась, как с больными,- снисходительно и властно.
Охотин что-то шепотом спросил у нее, она сказала, что Глеб Павлович еще не являлся. Он явился часом спустя, когда мы пили чай из беленьких с голубой каемочкой чашек, на белой накрахмаленной скатерти в хирургически чистой столовой.
Глеб не знал, что найдет нас у себя на квартире. Отпирать бросился сам Охотин и только начал ему что-то шептать, как Лиза решительно вышла в отлично освещенную электрической лампой переднюю. Как она потом мне объяснила, ей что-то показалось неладно. Я, разумеется, выскочил вслед за сестрой.
Вид у Глеба был как раз такой, как я себе представлял, будучи хорошо знаком с ухватками Фомы. Меня вдруг словно осенило: я мгновенно понял, в чем причина "неуспеха" моей сестры у мужской половины поселка Бурунного. Кому же хотелось испытать на себе кулаки чемпиона?
- Это Фома вас так избил! - вскрикнула Лиза, прижав обе ладони к покрасневшим щекам.
Глеб посмотрел на нее - с каким выражением, не разберешь: глазазеркало души - заплыли.
- Подрался из-за одной девчонки! - небрежно буркнул он (по-моему, ответ был великолепен!) и, невежливо повернувшись к нам спиной, хотел юркнуть в свою комнату.
Но не тут-то было. В Елене Васильевне, вышедшей па его голос, сразу проснулся профессиональный инстинкт, и она потащила его чуть ли не за шиворот к домашней аптечке.
- Аида в столовую,- шепнул Охотин.- Мишка будет ему класть примочки.
И мы пошли допивать чай.
Глеба мы так в этот вечер и не видели - он не был расположен к беседе и заперся у себя в комнате. Нам не терпелось осмотреть Астрахань, но было уже темно и поздно.
Мы пошли спать.
Лежа в кроватях, мы по привычке еще пооткровенничали перед сном.
- Вот какой твой Фома дикарь! - возмущалась Лиза.
- А Глеб молодец! - отдал я ему должное.- Ведь это делается так: Фома сначала предложил оставить тебя в. покое. Значит, он отказался. Затем - если бы он звал на помощь, к нему бы прибежали, значит, он никого не звал. Молодец! Но только... все равно мне его ни капельки не жалко. Не люблю я его, и кончено!
- За что? Ну, ты объясни...
Я вдруг сел на кровати - было довольно жарко, хотя фрамуга была открыта.
- Лиза,- решительно начал я,- мне надо с тобой поговорить...
- Янька, может, завтра поговорим? - умильно попросила сестра.
- Нет, сегодня, сейчас.- Я решил потребовать от нее категорически, но никак не мог подобрать слова - говорю я куда хуже, чем пишу.- Лиза! Я всегда тебя слушался во всем, как будто ты мать, правда?
- Ты - хороший брат!
- Ну вот. Не потому я тебя слушался, что ты на два года старше, плевал я на эти два года, понимаешь? Просто я уважаю тебя, горжусь тобою как сестрой. Скажи, а ты уважаешь меня хоть немножко?
- Уважаю.
- Ну вот, тогда послушай меня... Будь от Глеба подальше. Понятно? Он парень очень красивый, ну и пусть себе красуется. От него тебе не будет ни для ума, ни для души. Он ни то ни се. И запомни: он тебя не любит. Говорил другое? Врет.
Лиза издала невнятное восклицание и тоже села на кровати.
- Почему ты думаешь, что он врет? Что ты в этом можешь понимать? Не обижайся, я считаю тебя очень умным...
- Правда?
- Ну да. Но ведь тебе всего семнадцать лет и ты еще никогда не любил.
- Семнадцать с половиной. Может, люблю, понятно? Ты не знаешь.
- Марфу?
- Может, ее, ну и что?
- Так ты же ее никогда в жизни не видел. Разве можно любить, ни разу не видев?
- Значит, можно. Не надо про это. Фома, вот кто тебя любит по-настоящему, как мужчина. Подожди, не перебивай. Скажу тебе откровенно: женой Мальшета хотелось бы мне тебя видеть.
Лиза подавила вздох.
- Очень я ему нужна...- промолвила она после недолгой паузы.
- Добейся, чтоб была нужна. Слушай, Лиза, подожди лет пять, может, Филипп за это время и полюбит тебя. Фома говорил мне, что видел его часто с сестрой Глеба... Не верю я Львовым...
- Никогда я не буду нужна Мальшету, как я нужна Глебу. Мальшет сильный.
- Да. И ты сильная. А Глеб слабый, потому к тебе тянется. Он, поди, думает, что ты поможешь ему стать Чкаловым. Он вцепится в тебя и будет, как упырь, не кровь сосать, а силы. Будет ныть и требовать, чтоб ты его убеждала, подбадривала. Только и будешь с ним носиться. Разве тебе не противно?
Возможно, я говорил более сумбурно, чем написал, но сестра меня поняла.
- В ту ночь, когда мы тебя ждали,- неужели это было только вчера? слышишь, Янька, он предложил мне... Он хочет, чтоб мы поженились.
У меня похолодело под ложечкой. Изменившимся голосом я сказал:
- Ну и что?
- Да ты не расстраивайся. Я сказала, что о замужестве рано мне думать, надо сначала кончить институт.
- Молодец, Лизка!
От меня словно тяжесть отвалилась, пудов десять. Мы еще немного поговорили и уснули успокоенные.
Утром вскочили рано и, отказавшись от завтрака, отправились в гостиницу, чтобы застать Турышева. У него мы хотели узнать и про Мальшета.
Все оказалось проще - они занимали общий номер и бурно нам обрадовались. Иван Владимирович поцеловал нас в щеки, а за ним и Мальшет. Они как раз собирались идти завтракать и позвали нас с собой. Зашли в какой-то ресторанчик, пустынный об эту пору.
Мы выложили несложные свои новости и о Глебе рассказали.
- Как это ему, бедняге, некстати,- сочувственно заметил Мальшет.- Здесь его отец и сестра, прибыли на совещание. Львов занял лучший номер в гостинице, сына не принял... Вернее, назначил ему прийти через три дня в десять двадцать вечера. Каково? Нежные родительские чувства. Дочь он, впрочем, любит - по-своему, насколько он способен любить. Мирра удовлетворяет его родительское тщеславие: красива, умна, блестящая пианистка, знает отлично четыре языка, в двадцать шесть лет - научный работник. У нее большое будущее.
- Иван Владимирович, а вы... вы уже встречались с Львовым? - спросила сестра.
Турышев усмехнулся и рассказал о встрече.
Он шел сквером, когда навстречу ему попался Львов. Несмотря на двадцать с лишним лет, в течение которых они ни разу не встречались, оба сразу узнали друг друга. Львов поднял обе руки для приветствия и еще за десять шагов начал кричать: "О, друг мой Иван, какая радостная встреча!" - И как ни в чем не бывало прошествовал дальше, не подвергая нервы Турышева слишком большому испытанию.
Мы невольно рассмеялись: ну и фрукт! И стали подниматься.
- По глазам вижу, что хочется попасть на совещание,- сказал Мальшет.Проведем их, Иван Владимирович?
- Проведем! - пробасил Турышев.
До театра, где проходило совещание, было рукой подать, и мы отправились пешком.
Несмотря на ранний час, было уже очень жарко, плавился асфальт, так что на нем отпечатывались следы каблуков. От земли до желтеющего неба стояла мгла. Над городом дул обжигающий ветер Азии - суховей.
Совсем рядом была морская ширь, дельта разлившейся Волги; речки, каналы, протоки пересекали улицы. Но в Астрахани царило другое море, безбрежнее и могущественнее Каспия,- зловещая пустыня с застывшими волнами холмов, с горько-соленой на вкус горячей водой бесчисленных озер. Те же раскаленные, мстительно надвигающиеся пески, что поглотили наш родной поселок Бурунный, полузасыпали башню заброшенного маяка.
- Когда дует суховей, я чувствую себя униженным,- мрачно сказал Мальшет.- Я ненавижу пески, как своего личного врага. Не могу этого видеть Каспий отступает, а пески наступают. Надо бороться, надо бороться!
Глава седьмая
СМОТРЯЩИЕ ВПЕРЕД
Мы пришли рано и заняли хорошие места в шестом ряду. Это уже было четвертое пленарное заседание. "Основные доклады прошли, будут содоклады и выступления",- услышал я позади чей-то голос, тут же затонувший в шуме, кашле, приглушенном смехе, хлопанье откидных стульев. "Ага,- подумал я,значит, выступления Мальшета и Турышева - это не основное".
Скоро я увидел Львова. Он прошел в президиум, как на свое привычное место, действительно похожий на дореволюционного барина, какими я их привык видеть в кино. Чувствовалось, что он сыт, выспался, принял ванну. Поражала его необычайная самоуверенность. Не похоже, чтоб его мучили угрызения совести. Холеное красивое лицо отличалось выразительностью, как у артиста. А Глеб - таки очень похож на отца, только не располнел еще и выражение глаз и рта совсем другое. Было в старшем Львове и что-то комическое. Сидя на видупервый от кафедры,- он своей мимикой мог просто уничтожить выступавшего. И он этим щедро пользовался. У него была превосходная дикция, и каждая его реплика, сказанная вполголоса, отчетливо разносилась на весь зал. За исключением нескольких маститых, которых затрагивать Львов не находил нужным, он, собственно, прошелся по каждому выступлению. Но заметно перешел границы, когда выступали Мальшет и Турышев.
Я невольно засмотрелся на него. Скажет, например: "Не ясно, ох, не ясно!" - и такую скорчит скорбную рожу, что в зрительном зале пройдет смешок. Или: "Смело, смело!" - и покачает головой, пораженный несуразностью высказанного. И всякий понимает, что он хотел сказать "не научно".
Доклад нашего Ивана Владимировича действительно был смел, даже я это понял. Перед этим выступил ряд ученых, с "академической сухостью" отчитавшихся в своих научных работах о Каспии. Никто из них ничего не требовал, просто давал в конце коротенькое резюме.
Зато товарищи, выступавшие от различных организаций и ведомств, требовали. Требовали с надеждой и возмущением. И будь то нефтяники или ловцы, гидростроители или моряки - требования их сводились к одному: дать долгосрочный прогноз уровней Каспия. Как и наших ловцов из поселка Бурунного, их волновало - будет ли море и дальше опускаться или можно надеяться на повышение. Но ни один из научных работников, видимо, не брался ответить на этот вопрос.
Мне почему-то запомнилось горячее выступление молодого, но совершенно седого товарища в форме морского флота, не помню его имени.
- По постановлению правительства,- начал он сурово,- мы провели и закончили ряд проектных работ по реконструкции и строительству портов и подходных каналов на Каспий. Однако мы оказались в затруднительном положении, так как отсутствие ясного прогноза уровней делает все проекты условными. В Госплане отказались их утвердить. Как строить, если неизвестно, окажутся ли сооружения на суше или будут затоплены? Мы убедительно просим Институт океанологии Академии наук СССР разрешить проблему прогноза уровней в наикратчайший срок.
После этого седого инженера - или кто он там был - выступил наш Иван Владимирович.
Мы с Лизой напряженно следили, как он, выпрямившись, с ледяным выражением лица, что у него служило признаком скрытого волнения, поднялся на сцену и прошел к кафедре. На нем был новый в полоску синий костюм, который мы еще не видели. Серебряные волосы, гладко зачесанные назад, оттеняли точеное бронзовое, почти без морщин, лицо.
Львов с безмятежным доброжелательством "похлопал старичку". Но в зале, разрастаясь, как весенний ливень, пронесся гул рукоплесканий. Турышев сдержанно поклонился.
Прежде всего с пунктуальной своей точностью он внес поправку. Доклад его носит название "Метод долгосрочного прогноза уровней Каспия", а не "Особенности климата Каспийского моря", как неизвестно почему указано в проспекте совещания.
И он спокойно начал свой наделавший шуму доклад. Вот что я тогда понял из его доклада. Причины колебания уровня Каспийского моря ученые определяют по-разному. Одни исследователи относят это за счет влияния климата. Наступает длительное похолодание, испарение уменьшается, уровень Каспия повышается. Похолодание сменяется столь же длительным потеплением, испарение увеличивается, уровень падает. Другие считают основной причиной движение земной коры - скрытые процессы, протекающие глубоко внутри земли. Третьи видят причину в деятельности человека - понастроили на Волге и других реках плотин, вот уровень и падает. Колебания уровня в доисторические времена они объясняют так: тогда, мол, действовали другие причины.
Положение с прогнозом уровня Каспия, как я понял, было просто "аховое". Прогнозы давались всего на пять-десять лет, от силы - на пятнадцать. Они никого не удовлетворяли, даже их составителей.
И вот наш Иван Владимирович выступил с сверхдолгосрочным прогнозом - на сто - двести лет! Это было как взрыв мины.
Начал он издалека.
- Вопрос о сверхдолгосрочных прогнозах колебания уровня Каспия при всем его значении составляет лишь часть еще более значительного вопроса -прогноза современного векового колебания климата нашей планеты.