– Гюнтер – гений! – выдохнул Гриша.
«Хрень на постном масле», – снова подумалось мне. Не знаю, почему я был так настойчив, события указывали, что Гюнтер, и верно, человек необычный. Впрочем, разве шизофреники тоже – обычные люди?
– Ищите сейф! – крикнул из какой-то комнаты Гера. Я вошел в квартиру, свернул за колонну и заблудился.
– Эй! – позвал я.
– Ищи сейф! – повторил за Герой Антоныч, и я стал искать сейф. Но разыскать в этой квартире стальной ящик было столь же сложной задачей, как и разыскать туалет. Именно туалет я сейчас и искал. Сейф был вторичен. В том состоянии, в котором я находился, сейф не представлял для меня никакой ценности – с картинами Уорхола, без них ли. Вскоре мои поиски увенчались успехом, что прямо указывало на возможность реализации любых желаний, были бы они.
– Здесь! – услышал я в щель между косяком и дверью. Сейф найти Антоныч хотел сильнее, чем найти сортир, поэтому он и я нашли то, что хотели.
– И что там? – крикнул я, стараясь показать, что в туалет я заскочил так, по пути, вообще-то я тоже сейф искал.
Логично не получив ответа, я спустил воду и, застегивая брюки, отправился на поиски. Всю троицу я застал в маленькой комнате – кабинете, несомненно. Только странный это был кабинет. Одна из стен была буквально утыкана гвоздями. Если не иметь фантазии здоровой, а иметь фантазию больную, то можно было подумать, что гвозди эти не картины держали или фотографии, а предназначались для снятия зуда. Зачесалась спина у хозяина – подошел, прислонился, поерзал. Антоныч, Гриша и Гера ковыряли сейф, я же заинтересовался стеной.
Конечно, здесь располагались фотографии. Только почему их нет?
Подошел к столу. Дальняя от хозяина часть его была заставлена рамками с фото, и я стал рассматривать их с интересом. Дети, внуки, дяди, тети, дедушки, бабушки. Поди угадай… Ни одного знакомого лица, если не считать Грызлова и Голиковой. Был еще какой-то негр, и стоял он с какой-то бабой в поле, и за спиной его производился пуск космической ракеты.
– Тут или взрывать, или уносить с собой.
Я оглянулся. Антоныч сидел на сейфе, постукивая по руке принесенной из машины монтировкой.
– Килограммов сто.
– А охраннику что скажем? – фыркнул я. – Взяли для ремонта?
– Охраннику можно пробить в дыню, – решил Гера.
– Неблагодарная скотина, – Гриша поднял брови, – ты же только что жал ему руку?
– Самое странное, что на сейфе нет ни панели управления, ни замочных скважин, ничего нет, – пробормотал Антоныч. – Как же его открывают? Может, голосом?..
– Я слышал, в Америке есть двери, которые открываются, когда хозяин приложит к определенному месту ухо. Комп считывает отпечаток уха, который, как известно, у каждого уникален, и открывает сейф.
– Комп?.. – из всей Гришиной тирады я услышал только это слово. – Комп… – и стал ощупывать сейф, как женщину.
– Что это с тобой? – полюбопытствовал Антоныч.
– Комп не может открываться пультом, слишком ненадежно. Ищите вход для кабеля!
Я искал разъем под вход USB. Не знаю, почему мне пришло это в голову! Но, как редко бывает, истина всегда приходит нежданно и в последний момент.
– Есть… – недоверчиво и осторожно, словно сомневаясь, это ли то самое место, что зовется у женщины эрогенным, Гера вращал глазами и что-то трогал пальцем под дверцей. – Есть ли?..
– Дай, проверю! – я уже горел. Я хотел убедиться, что прав.
– Как пьяные на девственнице! – рассердился Антоныч.
Так и есть. Под дверцей в аккуратном продолговатом углублении я нашел разъем.
– Ну, кто тут у нас компьютерный гений? – и я, поднявшись, указал на ноутбук, стоящий на столе. Рядом с ним, словно запоздалая подсказка, лежал скрученный кабель.
– Нет, ну я, конечно, кое-что понимаю… – забормотал Гера. – Но чтобы вычислить шифр… Может, все-таки, можно сломать дверь?
– В этой квартире нет дверей, которые ломаются! – заверил Антоныч. – Давай работай! Мы тебя для чего взяли? Охранника штыком колоть, что ли?
Гера обиделся и включил компьютер.
– Да если бы я его не колол…
– Знаем, знаем, – перебил его Гриша. – Он бы нас из баллончика затравил.
Я так представлял себе взлом посредством компьютера: вставляем кабель в разъем, выводим какую-то программу, и она начинает, стремительно меняя данные на мониторе, искать шифр. Вот первая цифра угадывается, вот вторая… как всегда, не остается времени, в двери долбятся… шесть цифр уже угадано, остается последняя… все торопят: «Ну, давай! давай!..» Так я себе это представлял. Но Гера принялся клацать по клавиатуре и после каждых десяти-пятнадцати ударов приговаривать: «Ничего подобного… ничего подобного… ничего подобного…»
– А подобное чему ты ищешь? – через пять минут спросил Гриша.
– Я пытаюсь найти программу, которая отвечает за работу с сейфом.
– А, то есть ты не только шифр, но и программу найти не можешь?
– Так сядь, найди!
– Извините, я не по этой части, – отрезал Гриша. – Я в винном бизнесе.
– Скажи просто: экспедитор, – посоветовал я.
– Да, экспедитор! А что, это как-то с компьютерами связано?
– Вы мне мешаете, – голосом специалиста предупредил Гера.
Гриша молча удалился на кухню, и вскоре я услышал оттуда бульканье и цокот. Такое впечатление, что он переливал что-то из одной бутылки в другую. Еще через минуту послышался мягкий перезвон. Чтобы не мешать единственному среди нас специалисту по компьютерам, я уже собрался посмотреть, чем Гриша решил себя занять, но он появился сам.
Так, наверное, частенько делал хозяин этой квартиры. Входил к гостям, держа в руках хрустальный поднос. И на подносе, возбуждая предощущение вкуса и хорошего настроения, стоял хрустальный же графин, наполненный светло-коричневой жидкостью, и четыре пузатых хрустальных рюмки.
– Восемнадцатилетний «Вильям Грантс»! – торжественно объявил Гриша. – Очистите стол, я опущу.
– Мне вот сюда поставьте… – попросил Гера.
– Ничего похожего, – огрызнулся Антоныч. – Твой мозг должен быть светлым, – и с удовольствием выпил.
Выпили и мы.
– Может, яйца пожарить или чего там? – предложил Гриша. Единственный среди нас женатик, он вспомнил о своих обязанностях, как вспоминает о них женщина. Статус женатого мужчины, я заметил, развивает в мужчине особенность, которой у него не было в помине, когда он был еще одинок: возложение на себя обязанностей, связанных с бытовым обустройством. Мне бы, например, и в голову не пришло взять и всех тут накормить.
«Ничего похожего… ничего похожего… ничего похожего…» Вот уже четверть часа Гера не видел ничего похожего в жизни своей. И я стал понимать, что и не увидит. Мы все сожрем здесь и выпьем, выспимся, а Гера все будет искать программу, которая открывает сейф.
Поднявшись, я подошел к сейфу.
– Если этот ящик способен соображать, значит, от чего-то же он питается? – выпил и поставил виски на стол. – От чего?
Знаю отчего. Если что-то хочешь добиться от недоступности, нужно ее уложить. В положении лежа любая недоступность начинает ломаться. Я подошел к сейфу и, напрягшись, стал валить его на бок.
– От чего… питает свой мозг эта коробка?..
– Розетки нет, проводов тоже, – заглянув между стеной и сейфом, сказал Антоныч.
Но я почему-то и не сомневался, что их не будет. Не видел ни одного сейфа, который бы работал от двухсот двадцати вольт. Но зато я увидел планку, прикрывавшую какой-то вход с тыльной стороны ящика. Расположенная у самого края, она входила точно в боковую стенку ящика и тем самым не выступала коробом, надо полагать, внутри. Снималась планка легко. Надавив на защелку, я без труда удалил ее и увидел то, что искал, – черную, с ладонь размером, аккумуляторную батарею.
С моим «БМВ» постоянные проблемы из-за сигнализации. Я не имею привычки хранить ключи с брелоком аккуратно, ношу их в кармане вместе с зажигалкой, ключом от квартиры, поэтому неудивительно, что часто прямо в кармане нажимаются кнопки, которые я не хотел бы нажимать. И часто в таких комбинациях, что однажды мне пришлось вызывать к дому специалиста по сигнализациям. Что включилось на пульте – на разгадку этой тайны у меня ушло бы времени куда больше, чем у Геры для открывания этого сейфа.
– Двести рублей, – сказал специалист, держа в руках мой брелок и заглядывая мне в глаза. – Сколько бы времени я на это ни потратил.
Мне нравятся честные люди, терпеть не могу рвачей и поэтому охотно согласился. И тогда этот честный человек вынул батарейку из пульта и снова вставил. Пульт, а потом и машина вякнули, а специалист протянул мне брелок:
– Двести рублей.
Как просто, оказывается, сбросить все настройки и открыть машину.
И вот сейчас я, зацепив батарею ногтями, потянул ее на себя. И вот уже батарея в моей руке, а никаких волшебных превращений с сейфом – швейцарским, если верить стальной бирке на тыльной стороне – не происходило. Оказывается, швейцарский сейф и автосигнализация – понятия немного разные. И требуют, следовательно, разного подхода.
И вот сейчас я, зацепив батарею ногтями, потянул ее на себя. И вот уже батарея в моей руке, а никаких волшебных превращений с сейфом – швейцарским, если верить стальной бирке на тыльной стороне – не происходило. Оказывается, швейцарский сейф и автосигнализация – понятия немного разные. И требуют, следовательно, разного подхода.
– А может… – потянул свою версию Гера.
– Да ни черта тут не может, кроме двухсот двадцати! – зарычал Антоныч, и не успел я и моргнуть, как он оторвал от торшера в углу кабинета шнур. Прихватив один спаренный конец зубами, он стянул изоляцию. – Надоели мне эти компьютерные игралки! Ничего похожего, ничего похожего… – передразнив Геру и сунув вилку в розетку у стола, он оголенные концы вставил в гнездо, где до этого стояла батарея на двенадцать вольт. Рефлекс, отвечающий за собственную жизнь, заставил меня отдернуть руки от стального ящика.
Сноп голубых искр вылетел из углубления, где недавно пряталась батарея. Сейф ухнул. Потом звякнул, как телефон – коротко и звонко, и мне по ноге, врезав так, что потемнело в глазах, ударила тяжелая дверца.
Я заорал, как если бы мне ногу отсекло.
Тем временем раздался еще один хлопок, уже у стены, и торшер немедленно занялся оранжевым огнем.
– Воду, воду несите! – заверещал Гриша.
– Нельзя электрику водой!
– Делайте что-нибудь, там уже Репин полыхает!
– Это не Репин, это Сислей!
– Откуда здесь Сислей?! Сислей миллионы стоит!
– Теперь уже меньше!
На стене полыхала картинная рама, и холст, пузырясь краской, темнел и сворачивался.
– Но картину-то водой можно! – запротестовал Гриша.
Гера тем временем выбежал из комнаты и вернулся с каким-то покрывалом.
В несколько ударов он сбил пламя с рамы, сломал саму раму и прорвал холст.
– Потолок!..
Натяжной потолок покрылся сотнями мелких отверстий, и отверстия эти увеличивались в размерах.
– Бей по потолку! – приказал Антоныч – и Гера одним стремительным ударом снес хрустальную люстру. Ее прощальный звон был последним, чем закончилась борьба со стихией.
– Обошлось, – выдохнул Гриша. – Я так перепугался…
Пока я растирал на полу конечность, моля всевышнего, чтобы он мне ее сохранил, пока мысленно клялся, что в жизни никогда не буду вскрывать чужих сейфов, лишь бы не перелом и не трещина, подельники стали выгребать содержимое сейфа.
– Фотографии, фотографии и еще раз фотографии! – хрипел в запале Антоныч.
– Фотографии, зачем в сейфе хранить фото в рамках, Слава?! – возмущался, помогая Антонычу опустошать сейф, Гриша.
Решив заглушить боль виски, я подошел к столу и, дрожа рукой, наполнил рюмку. Сзади гремели по паркету деревянные рамки, скоро, видимо, должны были появиться и картины, но мне было не до Уорхола. Я занимался анестезией. Опрокинув рюмку так, чтобы обожгло рот и боль малая заглушила боль большую, я поставил рюмку на середину подноса и шумно выдохнул. Взгляд мой уперся в слова, выгравированные на подносе. Как-то сразу и не заметил… Оказывается, это – подарочный набор. И на сервизе, дорогущем – я не спец по хрусталю, но может ли в этой квартире быть вещь не дорогущая? – рука мастера вырезала гравером…
Виски стекал все ниже, ниже, достиг желудка, и я, не желая мешать этому процессу – боль действительно отступила, стал читать:
Дорогому Гюнтеру Алексеевичу в честь 60-летия с наилучшими пожеланиями…
Что-что?..
Проверяя себя, я прочел это еще раз.
А потом, холодея спиной, животом, больной ногой и затылком, и в третий.
Голова попробовала включиться в работу сразу, но у нее ничего не вышло. Бессонная ночь, спиртное, утреннее пиво, теперь вот виски на старые дрожжи…
Как так? Ничего не понимаю.
– Эй, медвежатники… – слабо позвал я.
– Здесь нет картин, Слава! – взрычал Антоныч.
– Я знаю…
– Откуда ты можешь это знать?!
– Иди сюда…
В Герином кармане раздалась мелодия. Кто-то звонил Гере. Очень вовремя.
– Да? – спросил он, замирая на мгновение.
– Антоныч, – сказал я, – посмотри на это…
Антоныч вчитался.
– Да-да, Гюнтер Алексеевич, слушаю вас…
Я переключился с Антоныча на Геру.
– Где мы? – переспросил последний и обвел нас глазами. – Мы – в квартире на…
Я бросился к нему, хромая, и выбил из руки трубку. Закрыл рот и прижал к стене.
– Мы – у Гриши дома. Ты понял?! Ты понял?!
Он отрицательно покрутил головой.
– Говори, что велю!.. – свистящим шепотом приказал я.
– Пресвятая богородица… – раздался за спиной скорбящий голос Антоныча. Даю сто к одному, что он еще не понял всей цепочки моих рассуждений, но, пропустив мелочи, догадался о главном.
Гера между тем поднял трубку и заговорил быстро, как человек, по вине которого разговор прервался.
– Простите, трубку уронил. Мы дома у Гриши. А что?
Я схватил с пола одну из фоторамок. На ней фарфорово улыбающийся Гюнтер приобнимал Миронова, которого знает вся Россия. Не Андрея и не Евгения, третьего.
– Антоныч, валим отсюда! Посмотри в глазок!
Я схватил Гришу и Геру за воротники и поволок к выходу.
– Когда на Кутузовском будем? – продолжал разговор Гера. – Так я думаю, что через пару часов… А что?
– Чисто! – оторвавшись от глазка, сообщил Антоныч.
Я бесшумно отодвинул задвижку и толкнул вперед дверь. А следом и Геру. Гриша успел проскочить вперед без моей помощи.
– Ладно, хорошо, – говорил Гера. – Как только подъедем, сразу звякну! Да, до скорого!..
Охранник проводил нас, спускающихся, ленивым взглядом. Жизнь этого дома не терпела суеты. На последней ступеньке Антоныч даже отбил чечетку. Не знаю, зачем он это сделал. Наверное, чтобы охранник не заметил, что от лишнего вопроса в нашу сторону мы готовы от страха обмочить штаны.
– Быс-стро, быс-стро, быстро! – зашипел он, едва мы оказались на улице. – В машинку – и рвем когти!
– Да что случилось-то? – Гришу прорвало первого.
– Вы почему ничего не объясняете, а только требуете? – возмутился интеллигентный Гриша, который не далее как два часа назад жалил человека штыком карабина. – Что за насилие?
– Вы сейчас все равно ничего не поймете! – прыгая и волоча за собой ногу, ответил я.
– Что, мы с Гришей тупые, да?!
– Эта квартира – Гюнтера!
– Не понял, как это? – и Гера остановился, распустив губы.
– Я же говорил.
Как только последний из нас забрался в машину, Антоныч врубил передачу и джип с визгом развернулся на месте. Через мгновение мы уже потерялись в бесконечной веренице слонов, верблюдов и лошадей… «Глядя на этот бесконечный людской поток, необозримый человеческим взглядом табун мчащихся лошадей, в этом грохоте сабель и треске копий, я все время думаю – где там я?..» – последние слова Чингисхана перед смертью вспомнились мне, видно, не напрасно. Где тут я? – а нет меня! И Антоныча нет, и Геры, и Гриши.
Но до какой поры будет так хорошо?
Что же случилось на самом-то деле? Отчего я до сих пор не могу прийти в себя и спиртное лишь усугубляет мое пугливое состояние?
Во всем виноват, конечно, Антоныч. Но это так, крайнего чтобы найти. Кто-кто, а крайний всегда должен быть. Итак: Антоныч. Идем дальше. Провинился он не перед кем-то, а перед самой отъявленной сволочью Москвы. Это я тоже чисто формально. В Москве есть сволочи куда выше рангом. Но на нас и этой предостаточно. И этому Сказкину понадобились картины Уорхола. Некто, не менее отвратительный мерзавец, заказал их похищение для дальнейшего сбыта. Ну, обыденное дело. Я бы и не заметил на страницах мировой истории этого события, если бы Сказкин не попросил эти картины выкрасть. Мы не откажемся – это понятно. После бифштекса из менеджера очень не хочется занять место на плите. Да и силы утраиваются, когда видишь бифштекс из менеджера и открываешь способности к тем занятиям, которыми отродясь не занимался. И вот мы находим советника, который, по совету добрых друзей, должен нам помочь. Да вот беда – Сказкин-то не знал, к кому мы за советом отправимся. Так бы другое какое задание придумал.
А Гюнтер тоже молодец… Нет, правда, молодец! Да что там – красавчик!.. Я, когда бежал к машине, анекдот вспомнил о Царевиче и Бабе-яге. Если коротко: женился Царевич на Василисе Прекрасной, а как трахнуть ее – не знает. Неудобно, человек же она все-таки. И пошел к Змею Горынычу за советом… А тот возьми, да скажи: «А ты шарахни ее колом по башке и трахай сколько хочешь!» Но Царевичу такой подход не понравился и отправился он за советом, как мы к Гюнтеру, к Бабе-яге. Та сказала, что трава ей нужна особая, в Африке растет. И отправился туда Царевич, и уже собрался было траву рвать, да поймали бушмены. Привези нам, говорят, льду из Антарктиды, так мы тебе траву-то и дадим. Делать нечего, поехал Царевич в Антарктиду… А там полярники… И поехал он на Украину за яблоками… а там хохлы… И поехал за бизоном в Америку… а там индейцы… В общем, разобрался с делами Царевич, вернулся к Бабе-яге и еще полтора месяца ждал, пока та ему настойку приготовит. А потом та сволочь старая и консультирует: «Ты поставь горшок с этой настойкой под кровать, а Василису огурцами солеными на ночь накорми. А как Василиса пить захочет, скажи: а вон, стоит! А как наклонится – так ты не теряйся! Хватай кол, бей ей по башке – и трахай сколько хочешь!»