— Чего? — вытаращилась Лука.
Этьенна Вильевна хмыкнула. Взяв смартфон, набрала номер.
— Старый знакомый, — пояснила она, мило улыбаясь мужу, — в этой записной книжечке у меня только старые и добрые знакомые! Например, некий Петя Прядилов, студент третьего курса Меда!
— Хороший парень? — заулыбался Петр Васильевич.
— На первое свидание притащил мне букет аптекарской ромашки, — усмехнулась Этьенна, — и прочитал лекцию о Тибетских целебных травах!.. Алло, Мурзик? Здравствуй, Мурзик! Тысячу лет, тысячу зим тебя не слышала!
— Мурзик?! — нахмурился Прядилов.
Лука навострила уши. Что это за Мурзик, способный решить проблемы с учёбой?
— Да ты что? — щебетала, между тем, в трубку Этьенна Вильевна. — Сейчас? В Лондоне? На конференции? Как я тебе завидую… Это низкое небо, этот моросящий дождь — какая прелесть! — она засмеялась, будто колокольчики звенели. С каждым новым колокольчиком Петр Васильевич мрачнел все больше. — Нет, Мурзик, не приеду! Во-первых, много лет прошло, дорогой мой, мы уже не те, и то время не вернуть. Во-вторых, муж меня сильно ревнует, боюсь, как бы не убил, — со смехом косясь на ревнивца, продолжала Этьенна, — а в-третьих, я к тебе с просьбой насчет своей протеже… Да… Именно так… Имя? Лука, как твое полное имя?
— Должикова Лукерья Павловна, — растерянно сказала Лука.
— Должикову Лукерью Павловну необходимо перевести на заочное… Ну… так надо, ты же понимаешь? Мурзик, ты чудо! Вернёшься, позвони мне, приглашу в гости, познакомлю с домашними, договорились? Что мне привезти? Привези тепло и дождь, я так их люблю! Всё, Мурзик, целую! Пока-пока!
Положив смартфон на стол, Этьенна взяла мужа за руку и приложила её ладонью к своей щеке.
— Петя, улыбнись! Ты — единственный и неповторимый мужчина в моей жизни.
— Правда? — расцвел Прядилов.
— Правда! — Этьенна, не стесняясь Луки, поцеловала его в ладонь. — Но это вовсе не отменяет моего прошлого! — строго добавила она и перевела взгляд на гостью. — Съезди в университет, зайди в деканат, напиши заявление о переводе на заочное. Не забудь взять учебную программу и расписание экзаменационных сессий. Если будут вопросы, скажи, что Анатолий Анатольевич разрешил.
— Анатолий Анатольевич? — совсем растерялась от ее напора Лука. — А кто это?
— Анатолий Анатольевич Ширяев, ваш ректор, — засмеялась Этьенна. — Начальство надо знать!
— Буду! — пообещала Лука и поднялась.
Выходя из дома, Лука думала о том, что судьба явно тасует карты из её, Луки, колоды. Одни выкидывает, другие добавляет. Какая будет следующей?
* * *Вечером её подозвал один из барменов, Макс.
— Слышал, тебе жильё нужно? — спросил он.
Лука вздохнула.
— Скажи сразу, сколько? — попросила она. — Я больше тринадцати платить не смогу!
— Десять, — улыбнулся Макс, — но с условием!
— Не подойдет! — сразу ощетинилась Лука. — Плавали, знаем!
И отвернулась, собираясь уходить.
— Да ты постой, бешеная! — хмыкнул Макс. — Это не то, о чем ты подумала! У меня тут неподалёку бабушка живет. Квартира большая, двухкомнатная. Бабуля уже старенькая, больше девяноста ей. Предки мои в область перебрались, а я к ней часто заходить не успеваю — работаю в двух местах. Если согласишься, попрошу тебя за ней присматривать — убраться там, когда надо, продукты купить, врача вызвать… Справишься?
— Неужели сложно за такие деньги жильца найти? — удивилась Лука. — Даже с твоими условиями?
— Есть еще один фактор, секретный, — усмехнулся парень, — бабуля моя — как ты можешь догадаться, из наших. В свой дом обычного человека на порог не пустит. Короче, ты согласна или нет?
— Согласна! — решилась Лука. — Только вдруг твоей бабуле мой светлый образ не понравится? Ну, там, черепа, ногти чёрные?
— Она у меня не кисейная барышня, — Макс протянул ей бумажку с адресом, — ты зайди к ней завтра часиков в десять утра. Познакомься. Если все сладится, можешь сразу переезжать.
— Ок, спасибо! — кивнула Лука, но спохватилась. — Только ведь я зарплату еще не получала, а с чаевых столько не наберется.
— Договоримся! — махнул рукой Макс. — Главное, что своя девчонка!
И каждый занялся своим делом.
Луке нравилось работать в ‘Черной кошке’. Нравилась атмосфера тайны, мистический и респектабельный антураж, странные, краем уха услышанные разговоры, в которых она пока ничего не понимала. Но больше всего нравилось, что она работает на себя, точнее, на свою самостоятельность.
К счастью, с того вечера Найджела, прости господи, Паршонкова она больше в клубе не видела. Компания Муни собиралась здесь почти каждый день, и каждый раз Саня пытался ухаживать за Лукой. Это выглядело смешно, потому что Лука мухой носилась от столика к кассе, от кассы к барной стойке и оттуда опять к столикам. Иногда, когда клиентов было мало, у нее выдавалась минутка посидеть с друзьями и выпить кофе, но в основном они приходили в такое время, когда в клубе народу было полным-полно. В этот вечер, увидев Муню, Лука рассказала ей о предложении Макса, и подруга его одобрила.
— В нашей среде об Анфисе Павловне легенды ходят! Сильная ведьма, потомственная стихийница! Правда, давно уж не практикует. Вот бы ты ей понравилась! Может, она тебя бы научила чему-нибудь!
Лука пожала плечами. С тем, что стала ведьмой, она уже как-то смирилась, а вот ко всему остальному относилась пока с опаской.
На следующий день в назначенное время Лука, волнуясь, подходила к дому, стоящему через дорогу от ‘Черной кошки’. Мелькнула какая-то мысль и пропала. В представлении Луки Анфиса Павловна должна была выглядеть толстой старухой с клюкой и зоркими, несмотря на возраст, глазами.
К ее удивлению дверь открыла старушенция-божий одуванчик, подслеповато щурясь сквозь толстые стекла очков. Седые, подстриженные в каре волосы были аккуратно уложены и прихвачены коричневым блестящим гребнем.
— Я от Макса… Максима, то есть! — набрав в грудь воздуха, выпалила Лука.
— Входи, иллюминация, — хихикнула старушка, — не стой на пороге!
Войдя и сняв куртку, девушка недоуменно оглядела себя — вроде футболку одела приличную, с воющим на луну волком, а не какой-нибудь зубастой тварью, и даже причесалась. В каком месте она иллюминирует?
— Садись, чаю попьем, — сообщила старушенция, проведя её на чистенькую кухню. — Коли не сбежишь от моих вопросов, я тебе комнату покажу. А коли комната понравится — останешься жить!
— Как у вас много коль! — пробормотала Лука и послушно села на табуретку, спрятав руки с черным маникюром под столешницу.
— Ну так годков мне много, умом слаба стала, — по-доброму улыбнулась Анфиса Павловна, выставляя на стол чашки из голубого фарфора, молочник и хрустальную вазочку с конфетами. — Люблю с людьми поболтать — в старости это уже радость, а не необходимость. Как тебя зовут?
— Лука! — с вызовом ответила Лука.
— А имя-то мужское? — старушка, посмотрев на нее поверх очков, покачала головой. — Чем аргументируешь выбор, иллюминация?
— Нравится мне! — признала Лука. — Лучше, чем Луша или Луня звучит. Загадочно и… сильно!
— Сильно — это сильно! — фыркнула Анфиса Павловна. Разлила янтарный чай, взялась за молочник. — Будешь с молоком?
Лука наморщила нос, спохватившись, покачала головой:
— Нет, спасибо!
— Ты мне руки-то свои покажи, — вдруг сказала старуха.
Лука молча вытащила руки из-под стола. Ну все. Углядит бабка чёрный маникюр — пиши-пропало!
— Чёрный — вовсе не цвет смерти, — улыбнулась та и налила себе молока в чашку, — это цвет земли. Прах в землю хоронят — вот и стали люди чёрный считать цветом печали. А ведь оттуда жизнь на земле идёт — от земли, воды, огня и ветра.
На миг почудилось Луке, будто поднялись вокруг старушки сиреневые стены, внутри которых выглядела пожилая женщина совсем по-другому — высокой, черноволосой красавицей. И вдруг она вспомнила, как держала её за руку Муня на крыше бара, показывая то, что видят её глаза. Вспомнила и этот дом, и увиденных воочию жильцов, и сияние, источаемое этой самой Анфисой Павловной!
Когда она пришла в себя, хозяйка, сидя напротив, пила чай мелкими глотками и внимательно смотрела на Луку.
— В следующий раз постарайся воспоминание перевести в действительность, — строго сказала она, — иначе так и будешь обрывки видеть, а не картину целиком. Вижу, ты неучёная совсем? Родители с тобой не занимались?
— Нет у меня родителей! — Лука расплескала чай из только что поднятой чашки и поставила ее на место. — И учить меня некому!
— Редкий случай, — спокойно заметила Анфиса Павловна. — Обычно наши все потомственные, да ты, наверное, и сама заметила.
Лука кивнула. Решить загадку наличия у себя волшебной силы, или Дара, как называла её Муня, она и вовсе была не в состоянии!
— Пойдем, комнату покажу, — поднялась хозяйка. — Бука ты, но мне нравишься. Да и потенциал хороший, Макс-то мой в астрологию подался, гороскопы, вишь, составляет, озорник, вместо того, чтобы серьезными вещами заниматься. А мне уходить, знание не передав, нехорошо… Ну да, чего это я вперед паровоза… Погляжу сначала, как ты полы моешь! И моешь ли вообще!
Комната была просторной, с большим окном, выходящим во двор. Под окном стоял диван, у стены ореховый трехстворчатый шкаф, явно старинный, рядом письменный стол из современных и, совсем уж ни к чему, черное офисное кресло. На полках вдоль торцевой стены теснились книги с разноцветными корешками.
— Ну как? — поинтересовалась Анфиса Павловна. — Подходит девушке с мужским именем?
Лука ступила в комнату осторожно, как кот на чужую территорию. Ощущение, шедшее от стен, ей понравилось — здесь было спокойно и светло, и дело вовсе не в тихих соседях и достатке освещения!
— Подходит! — она выглянула в окно. — Только, Анфиса Павловна, вы мне говорите, пожалуйста, что нужно для вас сделать, потому что я не знаю — что!
— Конечно, буду говорить, — заулыбалась старушка. — Когда переедешь-то?
— Да прямо сейчас и перееду! — Лука вышла в коридор и вернулась со своим рюкзаком. Бросила его кожаный ‘стул босса’. — Вот, переехала!
Брови Анфисы Павловны впервые поползли вверх. Однако она ничего не сказала, лишь махнула рукой, зовя за собой.
— Ванная… Вот эту полочку можешь занимать, а сюда полотенца вешать. Туалет… ну здесь как при коммунизме всё общее. Моя комната.
Комната хозяйки не уступала размерами предыдущей. Под окном стояла кровать на металлических столбиках с шишечками в навершиях. На ней — белое кружевное покрывало и три уложенные друг на друга подушки, накрытые дивной красоты накидушкой, вышитой по всей поверхности гладью. Такими же салфетками, на которых цвел волшебный сад, были укрыты поверхности двух массивных комодов, стоящих рядом. В простенке между узкими шкафами висело зеркало в старинной деревянной раме, под ним, на тумбочке, стояли иконы и лежали церковные свечки. Пахло чистотой и немного — нагретой солнцем пылью.
— Ключи, — Анфиса Павловна положила в ладонь Луке связку, — деньги на продукты, список, что нужно купить. Я — консервативна, продукты одни и те же пользую. Так что список не выбрасывай, покуда наизусть не выучишь.
Лука молча смотрела на нее и думала, как хорошо, что бабулька оказалась такой простой и сложной одновременно. Но сложность её лежала где-то за гранью, там, куда Лука заглянула пока одним только глазком, а вот простота была здесь — в этих ключах и списке, в чистенькой комнатке, пахнущей благородной старостью, в неожиданных ремарках.
— Чего глазеешь, иллюминация? — засмеялась Анфиса Павловна.
— Пакет дайте… для магазина! — смутилась Лука и пошла доставать из рюкзака тапочки, подаренные ей Муней.
Непорядок в доме в обуви ходить!
* * *Несмотря на ершистый характер Луки и спокойно-язвительный Анфисы Павловны, соседки зажили душа в душу. Пожилая дама, действительно, оказалась неприхотливой — она любила свежие продукты, в основном, кисломолочные, чистые полы и… дорогой алкоголь.
Когда Лука с первой получки купила банку красной икры, сервелат в нарезку и бутылку вина, Анфиса Павловна с доброй улыбкой отобрала у неё бутылку и поставила под мойку, к мусорному ведру. После чего достала из буфета нехилую круглую бутыль, украшенную виноградной лозой.
— Человек есть то, что он ест и чем, периодически, напивается! — сообщила она, открывая золочёную пробку, которой можно было легко убить в висок, и разливая по хрустальным пузатым бокалам жидкость ярко-янтарного цвета. — Не лей в себя всякий контрафакт, иллюминация, пользуй только старые добрые напитки!
— Ух! — выдохнула Лука, отпив из своего бокала. — Ничего не поняла, кроме того, что это было круто!
Анфиса Павловна любовно намазывала бутерброд с маслом икрой. Для этого был извлечён на свет странный ножичек с тупым закруглённым концом и рукоятью, похожей на раковину.
— Лимончик вот, заешь! — посоветовала она. — Считается, что клубника оттеняет вкус шампанского, солёный огурец — водки, а лимон — коньяка.
— Да? — искренне удивилась Лука.
В её семье пили без изысков — пиво по выходным, водку по праздникам, заедая чем придётся, в основном, докторской колбасой.
— Учить тебя и учить жизни, иллюминация, — вздохнула Анфиса Павловна.
Янтарный напиток, несмотря на лёгкость пития, знатно шумел в голове.
— Почему вы меня так называете, Анфиса Пална? — набравшись наглости, уточнила Лука. — Ладно бы я вся стразами была усыпана, от макушки до кроссов!
Старушка хмыкнула.
— Видишь ли, девонька, я уже стара, глаза меня подводят, несмотря на бинокуляры мои, потому частенько пользуюсь тем, что мы называем периферическим зрением. Но это не то зрение, про которое написано в учебниках для медицинских учебных заведений!
— Мы? — уточнила Лука.
— Хранители, — кивнула та. — Тебе случалось когда-нибудь смотреть на периферический мир?
Лука вспомнила, как Муня показывала ей пространство, ноздреватое как свежий хлеб, в котором ясно видна каждая дырочка, трещинка, вмятинка.
— Да, наверное, — засомневалась она.
— Тогда ты знаешь, как много там света и… вообще всего. Молодым ведьмам и колдунам сложно привыкнуть к такому изобилию, да и организм адаптируется не сразу, вот почему они не могут долго смотреть. А я, старая и подслеповатая, могу, чем и пользуюсь. У тебя сильный Дар, Лука, правда, он дремлет, но однажды пробудится. Я его вижу как, — она хихикнула, — новогоднюю ёлку, обмотанную сразу несколькими разноцветными гирляндами.
— А как пробуждается Дар? — заинтересовалась Лука, уминая колбасу.
Анфиса Павловна снова наполнила бокалы. Впрочем, ‘наполнила’ — неправильное слово. Она разливала по чуть-чуть, на самое донышко, затем грела бокал в ладонях, покачивая в нём напиток, подносила к носу и нюхала, как лучшие духи. И только после этого дегустировала. Поневоле Лука попыталась повторить этот цирковой номер. Странный аромат щекотал обоняние, и это было… волнительно.
— У всех по-разному, — задумчиво ответила старушка, поставив бокал, — кто-то переболевает, как гриппом, с высокой температурой и насморком, кто-то вещи оживляет, кто-то видит в лужах другие миры…
— А у меня было в детстве… — вдруг решилась Лука.
Никогда и никому не рассказывала, а тут решилась. То ли из-за вкуса, цвета и запаха колдовского напитка из бутыли с виноградной лозой и двумя буквами Х и О, то ли из-за личности квартирной хозяйки.
— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовалась та, — расскажешь?
— А вы смеяться не будете? — уточнила Лука.
Старушка полуобернувшись посмотрела на форточку. Та вдруг стукнула, открывшись. В кухоньку влетел свежий ветер — сильный и влажный, дунул Луке в лицо, будто старый друг, любящий подшутить, а затем… поднял со стола бокал с остатками коньяка и сунул ей в пальцы. Лука махом выпила остатки и со стуком вернула бокал на стол.
— Понятно, смеяться не будете! — сказала она. — Вы как про лужи сказали…
И она поведала домохозяйке и о луже, и о головастиках, и об огне в печке. Не призналась лишь в последнем эпизоде, в результате которого брат попал в больницу, а мотороллер — на свалку. Застыдилась…
Анфиса Павловна слушала внимательно. Когда Лука закончила говорить, разлила по последней и убрала бутыль обратно в буфет. Потянулась к колбасе, но передумала, намазала ещё один бутербродик икоркой и сказала, как ни в чём не бывало:
— Когда во мне пробуждалась стихия огня, я спалила сарай… Ночевала там с одним парнишкой, от его ласк совсем голову потеряла… едва успели выбежать! Ох и досталось мне потом от мамки!
— За что? — удивилась Лука.
— За то, что себя не контролировала. Стихия — она и есть стихия. Дикая, необузданная. Мы, стихийники, можем управлять ею, подчинив себе. Это как дикого зверя укротить — коли он признает в тебе хозяина, будет слушаться, коли нет — погрызёт и тебя, и твоих близких!
Лука отвела глаза. Старуха была права. Не разозлись Лука тогда на Артёма, кулак ветра не сбил бы его мотороллер!
— А как это — подчинять?
— Для начала надо учиться контролировать свои мысли. Думаешь, это просто такие тараканы безобидные в голове? Нет, иллюминация, к сожалению, это не так. Если бы стихийники себя не контролировали — мы жили бы в мире бесконечных ураганов, наводнений и смерчей. Можно сказать, что мы — одни из самых опасных Хранителей, ведь разрушения, которые могут случиться из-за нас, носят глобальный характер!
Лука вдруг вспомнила, как бушевала гроза в ту ночь, когда она металась по комнате, мучимая виной. Неужели это из-за неё так ярились молнии, и лил дождь?