Лука легкомысленно махнула рукой, даже не сомневаясь, что справится. Вон, с самостоятельной взрослой жизнью справляется же? Даже пару зачётов сдала в универе!
Анфиса Павловна только головой покачала. Прекрасно понимала, каким простым кажется понятие ‘ответственность’ для молодого неокрепшего ума. Что ж… Жизнь научит.
Теперь каждый день, без праздников и выходных, в любую погоду, Анфиса Павловна занималась с Лукой на кухне, а иногда на улице — в маленьком скверике, разбитом позади дома.
— А с чего мы начнём? — поинтересовалась ученица в самом начале обучения. — С какой стихии?
Анфиса Павловна задумчиво стянула с седых волос гребень, надела снова.
— Любая стихия, иллюминация, в опытных руках будет опасна или спасительна. Вода разрушает здания не менее огня, смерчи губят людей и посевы так же, как грязевые сели… Но у каждого стихийника есть своя любимая вотчина, иногда две. У меня, например, это огонь и воздух. Из этих двух с чего ты сама хотела бы начать?
— С огня! — воскликнула Лука.
Мысль о подчинении стихии, едва не убившей брата, была неприятна. Да, она понимала — это случилось по её, Луке, воле, точнее, безволию… Но внутреннего неприятия понимание не убирало.
Во время первого занятия Анфиса Павловна положила между ними на стол коробок спичек.
— Стихийник работает с любым носителем — от деревянной палочки неандертальца, до газовой горелки. Мастеру-стихийнику носители не нужны. Он умеет получать огонь из окружающего мира. Однако новичку лучше начинать с естественного носителя стихии, да и… — она усмехнулась, — газовой горелки у меня нет! Поэтому будем учиться зажигать спички!
Выражение лица сидящей напротив девушки стало критическим.
— Зажги спичку, — улыбнулась Анфиса Павловна, — как умеешь, так и зажги.
Лука взяла в руки коробок, достала спичку и, ощущая себя полной идиоткой, чиркнула головкой спички о бочок коробка. На деревянной палочке заплясал огонёк. Домохозяйка тут же его задула. А затем сделала мягкое движение рукой — и пламя вспыхнуло снова, сильно и ярко, едва не обожгло Луке пальцы. Зашипев не столько от боли, сколько от неожиданности, она уронила спичку на стол. Та потухла, ещё не упав.
— Оно бы тебя не обожгло, — покачала головой старушка, — вспомни, сама мне рассказывала про огонь в печи! Давай снова… Не выпускай спичку, даже когда пламя коснётся кожи!
Но Лука выпустила… Детские воспоминания казались далёкими и тусклыми, а здесь и сейчас рефлексы кричали, что ей будет больно, очень больно. Лишь на пятый раз у неё получилось сдержаться и просто смотреть, как догорающая на ладони спичка превращается в скрюченную палочку, мажущуюся золой.
— Хорошо! — тогда сказала Анфиса Павловна. — И на этом сегодня всё. Будешь ложиться спать, постарайся вспомнить, как ты перестала бояться огня. Это очень важно!
Занятия с ведьмой-стихийницей были недолгими по времени, не утомительными и напоминали Луке какую-то прикольную игру, правил которой она пока не понимала, но старалась следовать. ‘Если тебе что-то не ясно сейчас, — заметила как-то Анфиса Павловна, — это не значит, что будет неясно всегда. Слушай. Запоминай. Думай. Пытайся находить связи между вещами. Стремись их УВИДЕТЬ!’
Спустя два дня с начала занятий Лука научилась снимать пламя со спички и держать на ладони, не давая угаснуть. Спустя ещё несколько — перекидываться с учительницей огненным шариком. Тут, правда, без эксцессов не обошлось — пострадала занавеска, куда Лука слишком сильно запульнула огненный снаряд. Едва успели погасить. Кухню пришлось проветривать, открыв окно настежь и держа на руках вырывающегося Вольдемара, который хоть чихал от запаха горелой ткани, но отважно рвался на подоконник. За увлекательными занятиями Лука даже не заметила, что прошла неделя. В воскресенье вечером, когда народу в клубе было полно, она снова увидела за столиком в углу знакомую троицу ‘культуристов’. Уже зная их вкусы, сразу прихватила нужное пиво и сухарики с креветками, обжаренными в чесночном соусе.
— Да ты ж моя красотуля! — восхитился бородач, которого остальные называли просто Петром. — Сейчас я тебе скажу, кого мы соизволим сегодня съесть!
Пока он проглядывал меню, она терпеливо стояла рядом, держа карандаш наготове, а сама прислушивалась к привычно тихому разговору Адрианыча с третьим членом компании.
— Слышал уже, кто Брянский контракт взял? — спросил тот.
— Нет, — удивился Адрианыч, — ты же знаешь, тайну имени запрещено раскрывать. Мне тогда удалось узнать только, что одиночка это был… Честно говоря, самоубийца какой-то!
— Это… — склонившись к его уху он одними губами прошептал имя.
Петр, просматривающий меню, вскинул удивлённый взгляд, пробормотал: ‘Во даёт парень!’ и снова погрузился в изучение блюд с мангала.
Лука стояла ни жива, ни мертва. В устах этих троих слово ‘контракт’ звучало так, словно они подразумевали под ним что-то жуткое. Но самое ужасное было в том, что произнесённую фамилию она знала!
— Ходят слухи, он вообще за любую работу берётся! Даже за самую грязную! Ничем не брезгует! — покачал головой Адрианыч. — Его хоть видел кто-нибудь после?..
— Я не видел! — не отрываясь от меню, сообщил Пётр.
Лука в очередной раз поразилась его ‘кошачьему’ слуху.
Она едва дождалась прихода в клуб друзей. Отозвала Димыча под удивлённым взглядом Муни и заинтересованным — Сани и выпалила:
— Как давно ты видел Яра?
— Не видел, но неделю назад он Муне насчёт тебя звонил!
— А ты его видел? С тех пор — видел?
— Так, — Димыч посерьёзнел, — пойдём-ка, выйдем-ка подышать. Не нравится мне твоё выражение лица!
Луке оно тоже не понравилось — мельком взглянула на себя в зеркало, пока поднимались с Димычем по лестнице в Сумеречный зал и выше — на продуваемую ветром пустую крышу. Тут она рассказала ему о подслушанных разговорах — и в прошлые разы, и в этот. И о фото, что увидела в телефоне Адрианыча.
Алхимик как-то резко помрачнел. Теперь Луке не нравилось не только своё выражение лица, но и его.
— Сейчас я сделаю пару звонков знакомым, может, кто-то с ним общался за эту неделю, — пояснил он, доставая смартфон, — ну, а если нет… Нехорошо! Очень нехорошо!
Предчувствуя неприятности, Лука сбежала вниз. Андрей встретил её недовольным взглядом, но ничего не сказал.
Хотьков спустился через некоторое время, поймал Луку, бегавшую по залу с подносом.
— Его никто не видел… И это плохо! Надо съездить к нему домой!
— А ты знаешь, где он живёт?
— У Муни есть адрес.
— Возьми меня с собой? — попросила Лука. — Только я работаю до трёх… Но завтра выходной!
Алхимик что-то прикинул.
— Давай я за тобой заеду после работы? Если все так, как я предполагаю, то есть, плохо, понадобятся мои зелья. Я как раз за ними съезжу и вернусь к трём. Идёт?
Лука тронула его за плечо.
— Спасибо, Димыч! Ты такой хороший!
Тот вдруг поцеловал её в щеку и, засмеявшись, потрепал по плечу.
— Жаль, ты не в моём вкусе, Лука! Из нас вышла бы отличная пара — я, такой хороший, и ты, такая хорошая! До встречи!
* * *Димыч ездил на серебристом Suzuki Grand Vitara. В тёплом салоне Луке сразу же захотелось спать, однако провалиться в сон не давало нервное возбуждение и какой-то детский страх. Перед чем, она не могла понять. Так боялась, когда была маленькая, темноты под кроватью, пыльного чердака на даче, заставленного старыми, крытыми чехлами предметами мебели, крика совы из леса…
Мотор машины гудел ровно и успокаивающе. Димыч поглядывал на Луку, неестественно бледную, расширившимися зрачками следящую за дорогой, молчал. Наконец, не выдержал. Притормозил, достал с заднего сидения рюкзак, бросил спутнице на колени:
— Достань термос… Там кофе.
Она послушно отвинтила крышку, разлила ароматный напиток по крышечкам-стаканчикам.
— Ты с семьёй видишься? — спросил вдруг Димыч.
Лука чуть не выронила стаканчик.
— Муня говорила, у тебя проблемы с ними, ты ушла из дома. Это правда?
— Правда… — помолчав ответила она. — Я с ними не вижусь…
— Скучаешь?
Девушка повернулась к нему.
— Дим, почему ты спрашиваешь?
Он замялся — видно было, что смутился. Характерным жестом поправил на переносице поттеровские очки.
— Видишь ли, мои предки живут в Европе, уже лет шесть как… И меня зовут переехать. Я закончил химико-технологический, пока учился, о переезде речи не было. А теперь не знаю, что делать. По ним ужасно скучаю! Они у меня хорошие… Но и уезжать не хочу. Вот и спросил, как ты… одна. Как справляешься?
Лука отпивала мелкими глотками кофе и думала о том, что благодарна парню за искренность и это смущение. Действительно, жаль, что она не в его вкусе! Покосилась на него. Он смотрел на дорогу. Губы сжаты, желваки напряжены. Ждёт ответа. Действительно ждёт!
— Я справляюсь! — твёрдо сказала Лука. — Как тебе объяснить… Я вдруг поняла, что могу делать всё сама. Принимать решения. Покупать продукты. Планировать расходы. Нести за кого-то ответственность. Раньше это было мне не нужно. Я вдруг поняла, как это для меня важно — ни от кого не зависеть! Но… — она закрыла термос крышкой и убрала в рюкзак, — но ты прав, Дим. Я скучаю по ним… Вот только мы плохо расстались. И я не знаю, как теперь всё исправить!
Собеседник вздохнул.
— Вот и я не знаю, как им сказать, что уезжать не хочу! Придумываю отговорки… А ещё, знаешь, боюсь, что встречу какую-нибудь классную девчонку, а она со мной будет только для того, чтобы уехать туда!
Лука почесала в затылке. Девчонки, они, разные бывают!
— А ты не говори! — оживилась она. — Вот до свадьбы и не говори?
— А потом? — поморщился Хотьков. — А если это будет её заветная мечта — уехать? И она как узнает, начнёт меня уговаривать?
Лука отобрала у него уже пустой стаканчик и бросила в рюкзак. Подумала.
— Знаешь, Димыч, если она действительно будет тебя любить, никогда не сделает того, чего ты не хочешь! И заставлять не станет!
— Думаешь? — просиял тот.
— Думаю, — кивнула Лука.
На сердце было тепло. Когда кто-то делится с тобой сокровенным, кто-то считает тебя достойным, чтобы поделиться, это так здорово! Наверное, это и называется — друзья? Не те, с которыми пьёшь пиво и блюёшь потом под забором, обжимаешься в подъездах, треплешься ни о чём. Не те, что хвастают перед твоим носом каждой новой тряпкой или телефоном, которых ты себе позволить не можешь. А настоящие… настоящие друзья!
Свет фар выхватил ржавые ворота с надписью: ‘Садоводческое товарищество ‘Алёшинские трясины’. Фонарей за ними почти не было. А там, где были, блестела тускло и жутковато вода в мелиорационных канавах.
— Где это мы? — почему-то шёпотом спросила Лука.
Уверенность не вселял даже басовито звучащий мотор.
— Дачный посёлок.
— А почему темно так?
— Да в конце ноября кому ж тут быть? Съехали все.
— Яр здесь, что, живёт? — догадалась, наконец, Лука.
Димыч кивнул.
— Но почему?
Он пожал плечами.
— Подробностей не знаю… Знаю только, что квартиру сдаёт, а живёт на даче. Круглый год. Муня рассказывала…
Машина остановилась у калитки. Забор был не новым, но крепким. Лука вышла, зябко обнимая себя за плечи, с наслаждением вдохнула воздух, пахнущий влагой, стылостью, палой листвой и, немного, дымом.
Димыч дёрнул калитку, чертыхнулся. Наступив на капот машины, налёг на забор грудью, перемахнул на ту сторону. Спустя мгновение открыл створку.
— Заходи.
Лука шагнула вперёд. Темнота стояла, хоть глаз выколи. Девушка сама не заметила, как перешла на периферическое зрение, и тут же будто попала в сад Спящей красавицы. Деревья медленно делились с землёй серебряными отблесками древесных соков, жёлтая трава, покрытая изморозью, мерцала самоцветами, голубел лежащий кое-где снег, ещё не успевший сваляться в плотный наст. От двухэтажного, классического дома с двускатной крышей веяло надёжностью, возрастом, счастьем когда-то полной семьи. Лука будто воочию увидела красивую белокурую женщину, стоящую на крыльце и зовущую кого-то с такой ласковой улыбкой, что у неё защемило сердце. Если доведётся ей когда-нибудь встретить настоящую маму, она хотела бы, что та выглядела именно так. Не накрашенная. Простоволосая. Полная любви. Светлая.
Внутри дома, сияющего ровно и уверенно, едва теплилась искра. Искра чьей-то жизни.
— Димыч! — воскликнула Лука, хватая его за руку. — Скорее!
И побежала по дорожке, вымощенной шестиугольными плитками.
Дверь оказалась не заперта. В полутьме коридора на полу дрожал затухающий отблеск огня из печи. Ещё не войдя в комнату, Лука, не задумываясь, движением ладони пробудила язык пламени, заставив голодно загудеть. Мимолётно удивилась лёгкости и силе, с которой это получилось, подбросила в печь пару поленец из сваленных рядом кучей и обернулась, холодея от страха, когда услышала сдавленное ругательство Димыча.
Алхимик стоял рядом со старой кроватью с продавленным пружинным матрасом и держал за край тонкое одеяло. Под ним виднелось человеческое тело, покрытое засохшими ранами. Правая рука была перевязана, но тряпки уже побурели. Тело пошевелилось и что-то невнятно промычало.
— Лука, включи свет! — хрипло приказал Хотьков, одним движением сбрасывая с тумбочки на пол всё, что там стояло, включая… знакомый Луке гламурный рюкзачок.
Она метнулась к стене, нашарила выключатель, щёлкнула. Свет не включился.
— Пробки выбило! — констатировал алхимик. — Поищи, в коридоре должен быть щит!
Лука пошарила дрожащими руками по стенам в коридоре, плюнула и перешла на периферическое зрение. Щиток обнаружился сразу. Вдавила выбитую пробку в гнездо, позади вспыхнул свет. И сразу следом — новое затейливое ругательство Хотькова.
Войдя в комнату и подойдя к кровати, Лука прижала ладони ко рту. Не доводилось видеть человеческого тела, превращённого в кусок мяса. Битые морды, сломанные носы — доводилось. А вот всего остального…
Человек был весь покрыт коркой засохшей крови… Человек? Щекой на измазанной подушке лежал Ярослав Гаранин, и его профиль казался очень чётким и страшно красивым. Или красиво страшным?
— Чего стоишь? — прикрикнул Димыч, доставая из своего рюкзака пластиковый бокс и ставя на тумбочку. — Нужна горячая вода, придумай что-нибудь!
Лука придумала. Уже и не переходила на обычное зрение, и сама того не замечала. Во дворе был колодец. В прихожей обнаружилось ведро. Огонь в камине радовался и прыгал.
— Найди какую-нибудь тряпку чистую и оботри его, когда вода согреется, — продолжал приказывать Хотьков.
В этот момент он намешивал в столовую ложку капли из нескольких пузырьков. Затем достал из рюкзака пачку шприцов, набрал получившийся раствор и всадил шприц Гаранину в предплечье. Не церемонясь, полез в его рюкзак, вытащил несколько флакончиков, рассмотрел. Сердито швырнул пустые на пол.
— Идиот! У тебя антидота было на кошку, а не эту тварь! Ты о чём думал вообще?
Гаранин пошевелился. Посмотрел на него одним глазом. Глаз смеялся.
— Э-ко-но-мил…
— Мля-а-а! — Димыч схватился за голову. — Да я бы тебе в долг дал! Трупный яд спустя четыре-шесть часов начинает действовать! Доехать-то ты доехал! А потом что?
— Лежал… — лаконично ответил Яр.
Лука тронула воду пальцем — тёплая. Нашла на кухне миску и там же полотенце. Понюхала. Вроде чистое. Зачерпнула воды из ведра, присела на край кровати. Мужественно обмакнула тряпку в миску и принялась стирать с Гаранина кровавые подтёки. К её удивлению под ними не всегда обнаруживались раны. В некоторых местах были свежие шрамы, в других — белые полосы, оставшиеся от шрамов. И лишь кое-где глубокие царапины на коже казались воспалёнными, из них сочилась зеленоватая жидкость.
— Ножницы! — голосом проводящего операцию хирурга сказал Димыч.
Лука, благодарю периферическому зрению уже неплохо ориентирующаяся в доме, принесла из кухни ножницы.
— Лежи тихо, — Хотьков наклонился к Гаранину, — понял? Я срежу бинты и обработаю рану. Там то, что я думаю?
Гаранин, отвернувшись, пробурчал в подушку:
— Горе… от… ума…
— Ты его протирай, протирай, — хмыкнул Димыч, — вот уже и на человека похож!
Лука и протирала. Спину… Бок… Ноги… Стащить бы с него боксёры, переодеть в чистое! Подумала — и зарделась как красна девица. Да чего она там не видела-то, в боксёрах?
Алхимик осторожно, но быстро, резал присохшие бинты, одновременно поливая их странно серебрящейся жидкостью из пластиковой непрозрачной бутылки, извлечённой из своего рюкзака. И жидкость, и бинты дымились и шипели. Гаранин неожиданно дёрнулся и тоже зашипел.
— Держи его! — бросил Хотьков и вдруг заорал: — Сильнее!
Лука со всей силы навалилась на изогнувшееся дугой тело. Вздулись рельефные мышцы, — и почему она раньше не замечала, что Гаранин настоящий качок, как те парни, что разговаривали в ‘Чёрной кошке’ о разных монстрах… Подумала и сразу вспомнила: ‘- Я не Видящий, со мной так не получится!’ — ‘- А кто ты?’ — ‘Смотритель кладбищ’.
Из потрескавшихся губ Яра рвалось хриплое рычание. Такое не мог издавать человек…
Димыч всадил второй шприц — прямо ему в грудную клетку. И когда успел набрать?
Лука лежала на Гаранине грудью, потом вообще перебралась на кровать, залезла на него верхом, блокируя бёдрами его ноги, пытаясь прижать собственным весом к матрасу. Весу-то было… Он мотал её, как мустанг — ковбоя неумеху. А затем вдруг застонал и обмяк. Затих. Лишь блестели бешено из-под полуприкрытых век по-кошачьи сузившиеся зрачки.
Хотьков вновь взялся за ножницы. Бинты, наконец, опали, явив чудовищно распухшее предплечье, в буграх и уплотнениях, белый излом кости в ране и три рваные полосы выше, на странного, зеленоватого цвета коже. Больше всего они походили на следы когтей. Когтей здоровенной трёхпалой лапы.