И подмигнул. Чего по отношению к Бесу не позволял себе ни разу с тех пор, как между ними произошла та, давняя, ссора.
Сигнал повторился.
Бес поморщился и нехотя снял трубку. На его памяти еще не было случая, чтобы подобный вызов содержал в себе нечто приятное и хорошее.
– Тьюби слушает, – негромко сказал он.
– Это Шнед Ганн, – сообщила трубка скрипучим голосом начальника Штаба. – Отдыхаешь?
– Думаю
– Полезное занятие. Но придется отложить. Зайди ко мне. Прямо сейчас.
– Что-то случилась?
– Случилось, что ты мне нужен. Бес, не задавай дурацких вопросов. Взял моду, понимаешь… Жду тебя через пятнадцать минут. Все.
Бес вздохнул, положил трубку и принялся одеваться. Шнед Ганн был его самым, что ни на есть непосредственным начальником, опозданий не терпел категорически, а идти к нему было не близко.
– Привет, – не отрывая глаз от каких-то бумаг на столе, буркнул начальник Штаба, когда Бес Тьюби появился на пороге. – Проходи, садись. Кофе хочешь?
– Не откажусь, – удивился Бес. – Спасибо.
Кофе был в большом дефиците и просто так начальник Штаба его никому не предлагал. Даже командиру пластунов.
– Кофе и кипяток в чайнике там, – мотнул головой начальник Штаба. – И чашки. Налей и мне, если не трудно.
Бес молча поднялся, подошел к низкому, занимающему дальний угол, столику, намешал две чашки растворимого кофе, одну отдал начальству, а со второй вернулся на место.
Некоторое время они пили кофе, при этом Шнед, как ни в чем не бывало, продолжал внимательно изучать лежащие перед ним бумаги.
– Ладно, – решил он, наконец, поставил чашку и поднял на Беса уставшие глаза. – К делу. Скажи мне, пожалуйста, что тебе известно о территориях, расположенных на севере, за нашими горами?
– Да тут и знать нечего, – Бес тоже поставил чашку и откинулся на спинку стула. – Пустыня там. Радиоактивная. С последней войны еще. А также развалины довольно большого города. Надо полагать, не менее радиоактивные, чем все вокруг.
– Откуда тебе это известно?
– Странный вопрос… Это всем известно.
– Нет, ты меня не понял. Спрашиваю еще раз. Ты сам или твои люди хоть раз бывали в тех местах?
– Я был, – спокойно ответил Бес. – Жить там нельзя. Уровень радиации уж больно высок. Пятнами, конечно. Где-то меньше, где-то больше, но… Да мы ведь обсуждали это сто раз! О чем вы, шеф?
– Хорошо, – кивнул начальник Штаба. – Пусть так. А за этой пустыней что?
– Не знаю, – буркнул Тьюби. – Сам не видел. Говорят, лес. Глухой и сплошной. До самого океана.
– Кто говорит?
– Как это – кто? Сестры-гражданки, конечно. Летать и вообще свободно передвигаться по планете могут только они. Мы-то с гор носа не высовываем. Да и не на чем нам особо передвигаться, кроме как на своих двоих. Что у нас есть – единственный вертолет, который на ладан дышит, да пара-тройка старинных боевых машин пехоты? Смешно. А если б и было…. Да что вы меня, проверяете, что ли? Все ж это есть в моих докладах, которые вы читали!
– Да на кой мне тебя проверять… – махнул рукой Шнед Ганн. – Мне просто хочется, чтобы ты, пластун, осознал простую вещь. Мы сидим в этих горах одни и ни хрена на самом деле не знаем даже о том, что находится от нас в каких-нибудь полутора сотнях километров, а… Душно что-то, – неожиданно сообщил он. – Пойдем, глотнем свежего воздуха.
Помещения Штаба и обиталище его начальника из соображений безопасности располагались глубоко от поверхности, в дальних пещерах, и, чтобы, как выразился Шнед, «глотнуть свежего воздуха», надо было воспользоваться подъемником.
Подъемник доставил их ко второму уровню.
Здесь можно было выйти на небольшую смотровую площадку – эдакий естественный балкон в скалах, откуда открывался не только изумительный вид на горное ущелье внизу, но и можно было по узкой, практически незаметной со стороны тропе, в это ущелье спуститься.
Простым обитателям подземелья, трудням, попасть сюда было можно, предварительно получив специальное разрешение (все выходы из Подземелья наружу охранялись). Делалось это из соображений безопасности – все-таки трудней было слишком много, и частое их появление на поверхности (особенно в дневное время) могло быть замечено с воздуха – летательные аппараты сестер-гражданок, случалось, пролетали над горами. Получить такое разрешение было простой формальностью, но трудни не особенно часто пользовались своим правом, предпочитая отдыхать у себя внизу. Хотя в последнее время охраной было замечено, что в ночные часы все больше трудней, особенно молодых, стремятся подышать свежим воздухом и посмотреть на звезды.
Все эти относительные сложности, разумеется, не касались Руководства, пластунов и хватов. И, конечно, женщин из гурта. Хотя бы потому, что последние могли покинуть Подземелье только в сопровождении мужчин.
Они миновали часового, не сговариваясь, надели затемненные очки, и вышли на открытую площадку. Здесь можно было присесть на удобный естественный каменный выступ, чем оба немедленно и воспользовались.
– Боитесь прослушивания, шеф? – неожиданно для самого себя осведомился Бес. Он не хотел об этом спрашивать, но видимо, сказалось напряжение и неопределенность последнего времени, и вот – вырвалось.
– Прослушивание – это не самое страшное, – вздохнул начальник Штаба и снял очки. При дневном свете он выглядел неважно. Серая кожа в частых морщинах и набрякшие красноватые веки выдавали не только общую усталость Шнеда Ганна, но и его возраст. – Между нами говоря, это вообще не страшно. Для меня, во всяком случае. Неприятно – да. Но не страшно. Так что это не страх, а, скорее, привычка. Скажи мне, Бес, тебе не кажется, что за несколько последних месяцев обстановка в Подземелье стала несколько иной?
– Допустим, кажется, – помедлив, ответил Тьюби. – А что?
– Я буду с тобой откровенен, – сказал начальник Штаба. – И вовсе не потому, что ты из себя весь такой легендарный и харизматичный, а просто из-за того, что, как выясняется, мне больше не с кем быть откровенным.
Шнед Ганн замолчал и полез в карман за сигаретами.
– Угощайся, – предложил он, протягивая пачку.
Бес подумал секунду и взял предложенную сигарету.
Курил он редко.
И дело здесь было не в том, что привычку эту Тьюби считал очень вредной для здоровья, а сигареты было трудно достать (все, что не производили сами люди Подземелья, было достать трудно), а в том, что командир пластунов был крайне свободолюбив от рождения, и всегда стремился к максимальной независимости в своих поступках и действиях. «Зависимость – это всегда зависимость, – частенько говорил он подчиненным. – И не важно из-за чего она у вас появляется: никотина, водки, наркотиков или чего-то другого. Чтобы выполнить совершенно конкретный приказ, пластун должен быть внутренне независим. Как это ни парадоксально звучит. Не от приказа независим, разумеется, а от всего того, что может помешать его выполнить. Начиная от неодолимой тяги к никотину и заканчивая ограниченностью мысли и воображения».
Они закурили, и Бес Тьюби подумал, что Шнед Ганн, наверное, действительно, постарел. Раньше он был куда решительней.
– Ты, наверное, думаешь, что Шнед Ганн постарел и утратил свою хваленую решительность? – покосился на него начальник Штаба и едва заметно усмехнулся. – Можешь, впрочем, не отвечать. Постарел я или нет, в общем и целом не имеет отношения к делу. А дело заключается в том, что некоторые наши радикально настроенные офицеры и – главное – часть Руководства задумали затеять наверху глобальную войну.
– Кто? – не поверил Бес.
– В основном, молодежь, конечно. Кого же еще подобная глупость могла увлечь? Лидером у них Хрофт Шейд. Знаешь его?
– М-м… – задумался Бес. – Невысокий такой? Волосы светло-русые. В ремонтно-восстановительных мастерских работает, электронику налаживает. Да и в оружии неплохо разбирается. Он?
– Он самый, – кивнул начальник Штаба. – Молодой, что называется, да ранний. Но талантлив, не откажешь. И харизмой обладает. Молодежь к нему тянется. Кстати, и тот же, небезызвестный тебе Рони Йор, им весьма сочувствует. Хотя к молодежи его можно отнести с большой натяжкой. Но у этого, думаю, несколько иные резоны. Просто на мое место метит, стервец. Я бы на самом деле и не против, сам чувствую, что стар уже становлюсь, устаю быстро. Но не такой же ценой! Чем закончилось последнее восстание, знают все. Знают и все равно лезут на рожон. Не понимаю. Нас ведь просто уничтожат. У сестер-гражданок десятикратный перевес во всем. В численности, технике, вооружении. Организованности и дисциплине, наконец. На что расчет? На мифическую пятую колонну? На то, что, якобы, многие сестры-гражданки втайне давно мечтают изменить существующий порядок? Я лично в это не верю. А ты?
– Сложный вопрос, – уклончиво сказал Бес. – Однозначного ответа на него нет. Довольно большая часть сестер-гражданок, как мне кажется, действительно хотели бы изменений. Это чувствуется. Тем более что наверху, в городах, падает не только рождаемость. Те дети, что появляются на свет у матерей-рожениц, несмотря на их хваленый генетический отбор и якобы высочайшее качество спермы, все чаще и чаще нежизнеспособны. Или неизлечимо больны. Их приходится умерщвлять в первые же часы или дни. Точных статистических данных, как вы сами понимаете, нет, но общая тенденция именно такова. Недаром среди сестер-гражданок за последние годы упал интерес к виртуальному сексу и возрос спрос на услуги секс-рабов. Черный рынок в этом направлении буквально цветет пышным цветом и становится шире с каждым годом. На официальном уровне это пока не признается, но… А взять моду на платья? По-моему, одно это значит куда больше, нежели любая статистика.
– Какая еще мода на платья? – брюзгливо осведомился Шнед Ганн.
– Самая обычная мода, – пояснил Бес. – Вы же знаете, как сестры-гражданки и вообще женщины падки на внешнее и броское. Так вот, в последнее время очень модным, особенно среди молодежи, стало носить платья. Представляете?
– Ну, допустим, – кивнул Шнед. – И что из этого?
– А то, что платье – это чисто женская одежда. Чуть ли не вторичный половой признак. Мужчины не носят платье. Мужчины носят штаны. А вот женщины носят и платья, и штаны. Когда-то, во времена патриархата, сотни три с половиной лет назад они вообще только платья и носили. Теперь эта мода возвращается. О чем это говорит?
– Понятия не имею, – пожал плечами начальник Штаба. – О чем?
– Мне кажется, – нарочито равнодушным тоном произнес Бес, – что это говорит о подсознательном желании в какой-то мере вернуть прошедшие времена. Но… как бы это поточнее выразиться… их желание еще не оформлено в конкретные стремления. Грубо говоря, на самом деле они и сами не знают, чего им надо. Вот и напяливают на себя платья. И юбки тоже. Хотя, надо признать, это очень красиво. Мне нравится.
– Это все домыслы, – сказал Шнед. – Платья, юбки, косметика… Женщины, знаешь ли, существа непредсказуемые и то, что они вновь стали носить платья, еще ничего не доказывает. Ты уходишь от ответа. И я тебя понимаю. Ты просто его не знаешь. А я знаю и знаю совершенно точно, что если молодые развяжут войну, в чем, кстати, я не в силах им помешать, конец наступит не только нам. Конец наступит всем тем возможным изменениям, которые могут вскоре произойти. Сам говоришь – женщин наверху тоже перестало устраивать нынешнее положение дел, пусть пока и на подсознательном уровне. В этом есть доля истины. А ты думаешь, меня устраивает? Да что я – всем нам хочется перемен. Сколько можно, в самом деле! Полторы сотни лет мы, последние, оставшиеся на свободе мужчины, сидим в глубокой жопе. Кто под землей, кто в лесах, кто в пустынях…. Сколько нас осталось на сегодняшний день, ты никогда не задумывался? А я тебе скажу. Не более одного процента от всего населения Земли. То есть, около пяти миллионов. Плюнуть и растереть, если брать масштабы планеты. Не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы оценить расклад сил. Пятьсот миллионов хорошо организованных, обладающих современными технологиями и практически неисчерпаемыми ресурсами сестер-гражданок и пять миллионов нас. Разрозненных, плохо вооруженных, живущих зачастую лишь за счет грабежа, полуподпольной торговли с фермершами и того, что наши предки в свое время не поленились сделать такое количество запасов, что мы и по сю пору их находим и пользуемся. А ведь запасы эти не бесконечны. Нас не трогают по-настоящему лишь потому, что мы редко высовываемся и не очень докучаем. Но стоит нам проявить излишнюю активность, а, тем более, агрессию… Э, да что там говорить, – он махнул рукой и снова замолчал.
– Да, воевать нам, пожалуй, рановато, – сказал Бес. – Я, конечно, романтик и все такое, но слишком хорошо знаю ту же Службу FF. Только она одна, даже без помощи полиции и армии, способна устроить нам такое веселье, что долгие годы потом будем похмельем мучиться. Если вообще не помрем. Но… Скажите, шеф, вы никогда не думали о том, что наше существование в определенной мере выгодно сестрам гражданкам и даже необходимо?
– Разность потенциалов хочешь сказать? – приподнял бровь начальник Штаба. – Старый закон. Может быть, может быть… Только я не уверен, что сестры-гражданки существование этого закона осознают. Во всяком случае, п…ды, как ты верно заметил, они нам дадут немедленно и в полном объеме. И не в том смысле, каком бы нам хотелось. Ладно, рассуждать обо всем этом можно долго, пора переходить к делу. Слушай приказ. Мне нужно, чтобы ты отправился в дальний рейд. И как можно скорее…
* * *Двое суток прошли быстро.
Симус Батти и Рэй Ровего, по-видимому, решили все-таки выдержать положенное время и не предъявляли Касе и Тепси своих прав. А, может быть, были просто заняты или, как в шутку предположила Тепси, не успели окончательно прийти в себя после буйной и бурной первой ночи.
– Шути, шути, – хмуро заметила ей на это Кася. – Как бы нам потом еще не плакать.
– Потом – это будет потом, – легкомысленно махнула рукой Тепси. – Стоит ли заранее расстраиваться? Давай жить одним днем, пока ничего другого все равно не остается.
И в этом Кася не могла с ней не согласиться.
Собственно, все два дня ушли на ознакомление с Подземельем. Нина Петровна послужила им гидом и показала все, что разрешено было показать.
Размеры Подземелья поражали воображение.
Это был целый город, состоящий из сложной системы естественных и рукотворных, сообщающихся между собой пещер. Здесь было все: жилье, склады, производственные и административные помещения, гидропонные фермы и даже тюрьма (она же гауптвахта). Особое место занимал гурт, представляющий собой эдакий хорошо охраняемый подземный лагерь, в котором содержались женщины-пленницы – бывшие сестры-гражданки, добытые хватами с поверхности.
Гурт служил исключительно для удовлетворения сексуальных потребностей «диких». Женщины гурта, подобно мужчинам-рабам наверху, были распределены между «дикими» и оказывали сексуальные услуги, подчиняясь довольно сложному расписанию, которое учитывало как потребности и служебное положение мужчин Подземелья, так и состояние здоровья пленниц. Были в Подземелье и свободные женщины, которых можно было отнести к «диким» точно так же, как и мужчин. Подобно Нине Петровне, это были те, кто родился в Подземелье и был воспитан на совершенно иных ценностях, нежели сестры-гражданки. «Дикая» женщина по желанию могла выйти замуж за мужчину и родить ему детей. Мало того, некоторые из этих женщин имели двух и даже трех мужей в силу того, что мальчиков в Подземелье отчего-то всегда рождалось гораздо больше, чем девочек. При этом любой «дикий» мужчина, будь он женатый или холостой, имел полное право на пользование гуртом в соответствии с его возможностями и собственными потребностями.
Как рассказывала Нина Петровна (правда, Кася с Тепси так до конца этому рассказу поверить и не захотели), некоторые женщины из гурта при определенных обстоятельствах могли получить статус «дикой» и тоже выйти замуж и родить детей. Для этого им нужно было не только публично отказаться от «верхней» родины и всей прошлой жизни, но и пройти ряд весьма унизительных и тяжелых испытаний.
Общество Подземелья живо напомнило Касе и Тепси уроки истории. Конечно, оно весьма отличалось от той мужской цивилизации, которая двести лет назад чуть было не уничтожила сама себя, но мужчина здесь занимал именно то положение, о котором раньше Кася и Тепси только читали в книгах и неприятие которого они, как и все сестры-гражданки, впитали в себя с младенчества.
Мужчина, как их всегда учили – это смерть, насилие и разрушение. Он необходим лишь для того, чтобы работать на благо и процветание женщин, сестер-гражданок. Ну и, разумеется, дать свою сперму для потомства. И то лишь до тех пор, пока наука не разработает качественный и безотказный способ партеногенеза.
– Скажите, Нина Петровна, – спросила на второй день за обедом Кася, – отчего вы так свободно все нам показываете и рассказываете? А если мы сбежим? Вы не боитесь, что полученные нами сведения могут обернуться против вас, людей Подземелья?
– Отсюда практически невозможно сбежать, – равнодушно ответила Нина Петровна. – Поверьте, многие пытались это сделать. Не буду объяснять, почему, сами поймете когда-нибудь. Отсюда можно только выйти. Выйти свободным человеком.
– То есть, предав свой народ и превратившись в «дикую», – не без язвительности заметила Тепси.
– Можно сказать и так, – согласилась их гид. – Но то, что для одного – предательство, для другого – совершенно разумный и естественный выбор.
– Предательство – это всегда предательство! – воскликнула Тепси.
– Если вы так считаете, значит, для вас так оно и есть, – усмехнулась Нина Петровна. – Мне, знаете ли, совсем не хочется убеждать вас в своей или чьей бы то ни было правоте. Во-первых, это не входит в мои обязанности, а во-вторых, я точно знаю, что жизнь сама расставит все по своим местам и каждому даст то, чего он хочет и заслуживает.
– И хочет, и заслуживает… – задумалась вслух Тепси. – По-моему – это взаимоисключающие понятия.
– А по-моему, это одно и то же, – сказала Нина Петровна. – Но я, заметьте, опять же не настаиваю на своей правоте.
Глава XI
Когда-то давно Первая была очень красивой женщиной.
Она и сейчас, в свои почти шестьдесят лет, сохранила былую грациозность движений, обволакивающий взгляд больших светло-зеленых глаз и кудрявые от природы густые белокурые волосы.
Увы, склонность к полноте, малоподвижный образ жизни, масса вредных привычек и активное нежелание заниматься собой, не лучшим образом сказались на ее фигуре, лице и коже. Фигура оплыла и раздалась вширь, лицо обрюзгло и почти утратило свой некогда точеный, суженный к подбородку, – абрис, а кожа из нежной белой и упругой стала дряблой и приобрела весьма нездоровый вид.