Спотыкаясь, Петька взлетел на четвертый этаж и заметался по коридору. Он не представлял, сколько сейчас времени, какой день недели и какой вообще урок может быть. Он сунулся в одну дверь, в другую. В классах сидели незнакомые ребята и с удивлением смотрели на перекошенное Петькино лицо.
Он добежал до конца коридора и остановился. Только теперь в голове у него стало что-то проясняться. Первым делом он глянул на часы. До перемены еще десять минут. Шел первый урок. Сегодня среда, а значит, у Димки физика, и проходит она на пятом этаже.
Петька глубоко вдохнул, успокаивая выпрыгивающее из горла сердце, и пошел к лестнице.
Он успел ступить на первую ступеньку, как снизу послышались неспешные шаги. Петька перегнулся через перила. В лестничном пролете мелькала монументальная прическа — невероятный трехэтажный наворот, над которым ломало головы не одно поколение девчонок.
Это шла Людмила Алексеевна, грозная и неумолимая завуч.
Петька отпрянул назад.
Куда она идет? Если на четвертый, то пятый этаж его спасет. А если на пятый, к старшеклассникам, или в актовый зал? Или еще черт знает куда? Тогда Петька пропал, и даже Димка его не спасет. Встреча с завучем в неурочный час была хуже, чем столкновение «Титаника» с айсбергом. Там корабль затонул — и все. А тут его сначала будут пытать, потом пилить, потом расстреливать, потом четвертовать и уже совершенно измочаленного выставят за дверь обтекать от всего услышанного в свой адрес.
Петька снова пробежал по коридору, и перед ним забрезжила искорка спасения — закуток уборщицы. Он с такой силой рванул дверь, что хлипкий запор поддался, даже не скрипнув. Юркнул внутрь, дверь закрылась. И Петька погрузился в пыльную темноту.
Сердце от волнения стучало уже где-то над головой. От этого Петьке мерещилось, что шаги приближаются. Что вот-вот произойдет неминуемое — его обнаружат. А выдадут его громкое дыхание, оглушительно ухающее сердце, стучащие друг об друга дрожащие коленки и испуганное клацание зубов. Короче, Петьке казалось, что он создает столько шума — оркестр Большого театра позавидовал бы, и что этот шум просто невозможно не услышать.
Но Петька боялся зря. Людмила Алексеевна дошла всего лишь до третьего этажа и скрылась в учительской. Петька старательно прислушивался, опасаясь, что шаги завуча раздадутся около двери его убежища, и не сразу обратил внимание на подозрительное шебуршание на уровне своего правого уха.
Сначала там шуршали страницами, потом булькнула вода в стакане, и только когда старческий голос стал бормотать очередную страшилку, Петька перестал прислушиваться к тому, что происходит в коридоре, а повернул голову направо.
— Одна бабуся, — сладким голосом, словно сказку на ночь, заговорил неизвестный, — остановила машину и попросила довезти ее до кладбища. Водитель согласился, и вскоре они были на кладбище.
Петька уже всем корпусом развернулся в сторону говорившего, но все равно ничего не увидел. В каморке царила непроглядная тьма.
— Бабуся вышла и попросила: «Подожди меня минуточку». Не хотелось водителю стоять у такого неприятного места, но бабуся хорошо ему заплатила, и он остался. Ждать пришлось недолго. Вот бабуся вернулась, села в машину, и вдруг водитель видит, что у нее все платье впереди в крови.
Петька еле заметно, чтобы не спугнуть говорившего, сделал шажок в сторону. Что произойдет дальше с бабусей, его не волновало. Он уже вышел из того возраста, когда пугаешься от глупых историй с руками, простынями и пианино.
— Но водитель не стал задавать лишних вопросов и поехал обратно, — продолжал стараться неизвестный и пока невидимый чтец. — Бабуся снова ему хорошо заплатила и попросила свозить на кладбище на следующий день. А потом и на третий.
Последний шажок, и рука Петьки коснулась холодного дерева двери.
— Водитель наконец не выдержал и спросил: «Почему ты, бабка, всегда с кладбища в крови приходишь? Ты что, ешь мертвецов?» — «Да-а-а-а!»
Петька толкнул дверь. В каморку ворвался дневной свет. Из-за поднявшегося сквозняка взлетела неистребимая пыль. И сквозь эту завесу Петька увидел крошечного сухонького старичка, устроившегося на кончике палки от швабры. На коленях у него лежала книжка. Когда в каморке стало светло, старичок захлопнул книжку (обложка оказалась красной), его глаза недовольно вперились в Петьку.
— Чего уставился? — спросил хорошо знакомый хриплый голос. — Беса давно не видел? На, распишись!
Под Петькиным носом появилась желтоватая бумага. Буквы заскакали перед его глазами.
«Наряд на исполнение любовных песен в количестве шести штук».
— Это что за бред? — только и смог произнести он.
— Не тяни! У меня времени мало! — старичок явно нервничал, дневной свет его раздражал. — Возись тут с вами…
Пока Петька соображал что к чему, старичок бойко перегнулся со своего насеста, схватил Петьку за руку и приложил его палец в нижнем правом углу. От бумаги поднялся вверх дымок. На месте прикосновения пальца к бумаге появился жизнерадостный крестик, только без холмика.
— И вот здесь.
Перед Петькой появился еще один листок.
«Наряд на доставку…»
Только и смог прочитать он, а его палец был уже приложен еще в одном месте.
— Ну все, понеслись, — старичок по-деловому скатал обе бумаги.
— Куда?
— Читать надо внимательней, под чем расписываешься! — Старичок хлопнул Петьку свернутыми бумагами по лбу. — На свидание понеслись. Заказан ты!
Сухонькая лапка снова цапнула Петьку за руку, и мир вокруг перевернулся.
— Надолго не рассчитывайте, — зудел противный голос из ватной пустоты. — Пятнадцать минут у вас, и мне дальше надо бежать.
Петька ущипнул себя за руку. Стало больно, но темнота вокруг не исчезала.
«Наверное, на меня ведро с половой тряпкой уронили», — вяло подумал он, озираясь.
— Здравствуй, милый, — пропел нежный голосок, и перед Петькой появилась ожившая фотография.
Вроде бы вокруг все еще было темно, однако не настолько, чтобы он совсем ничего не мог видеть. Но лучше бы темнота, чем то, что предстало перед Петькой! Холмики, кресты, оградки, осуждающие взгляды с фотографий.
Кладбище.
Только очень странное. По ногам стелился туман. Окружающее подернуто легкой дымкой, каждую травинку словно иней облепил. Тишина просто звенящая. Такая, что, кажется, чихни, и мир расколется на мелкие кусочки.
Девочка привстала на мысочки, развела руки и замерла.
— Вот мы и встретились, — снова заговорила она. — Я так рада.
Петька не разделял эмоций таинственной собеседницы. Он только бестолково топтался на месте, шмыгал носом и озирался по сторонам.
— Ну, что ты стоишь, как не живой! — сорвалась с места девочка и схватила Петьку за локоть. Рука у нее почему-то была теплая. — Отомри! Будь как всегда!
— А я живой! — вдруг выкрикнул Петька, вырываясь из рук собеседницы. — И не надо меня трогать. А то тут тронул один, я теперь не пойму, где нахожусь.
Девочка удивленно захлопала ресницами, а потом захохотала, тряся рыжими кудрями.
— А-а-а, это дядюшка. Он добрый, а ворчит так, для порядка. Не бойся.
И Вера махнула маленькой ладошкой.
— Я и не боюсь! — Петька продолжал держаться на расстоянии от рыжей бестии, а для того, чтобы почувствовать себя независимым, даже руки в карманы засунул. — И страшилки твои на меня не подействовали. Не боюсь я их. Зря старались.
Улыбка застыла на конопатом лице. Девочка почесала нос, а потом звонко хлопнула себя по лбу.
— Да нет! Все не так! — И она снова захохотала. Да так заразительно, что Петька не мог не улыбнуться. — Это у нас так принято. Как бы тебе объяснить… — Она щелкнула пальцами, подбирая слова. — У вас, когда человек нравится, серенады под окнами поют, цветы дарят. А у нас смешные истории заказывают читать. Дядюшка — большой их знаток. Ну, да ты потом разберешься!
— В чем я должен разобраться? — напрягся Петька.
— В наших делах, — Вера приблизилась к Петьке и заискивающе улыбнулась. Перед Петькиными глазами запрыгали конопушки. — У нас не совсем все так, как у вас. К этому надо просто привыкнуть.
— К чему это я должен привыкать? — Давно Петька не чувствовал себя таким бестолковым. Даже в рисовании он понимал больше, чем сейчас.
— Как же! — Вера осторожно взяла его за руку. — Мы теперь будем вместе. — Ее пальчики щекотно провели по Петькиной ладошке. — Я уже все подготовила. Тебя собьет грузовик. А если у водителя это не получится, то тебе кирпич свалится на голову — я к вам на крышу рабочих послала. А если они не попадут, то я специально лифт испортила — довезет тебя до твоего этажа и рухнет вниз. А если и с этим не получится, то на лестничной клетке тебя уже шкурки от бананов ждут. Мимо не пройдешь, обязательно поскользнешься. Ну, как, классно я придумала?
Петька стоял, открыв рот, и совершенно ничего не понимал.
— Я ведь почему решила с тобой встретиться до того, как ты умрешь… — девочка продолжала мило улыбаться. — Чтобы ты не очень сопротивлялся, когда тебя убивать будут. А то ты вон какой везучий! Целый день продержался!
Петька захлопнул рот и зло посмотрел на собеседницу.
— Целый день продержался, говоришь? — завопил он, отталкивая Веру от себя. — Да я не знаю, как прожил этот день! Думал, у меня совсем голова расстроилась.
— Ты сам виноват, — тоже перешла на крик Вера. — Не надо было так себя вести. Умер бы — и никаких проблем!
— Щаз! — процедил сквозь зубы Петька. — Шнурки только поглажу и помру. Разбежалась! Это с какого такого перепугу я помирать должен? Мне моя жизнь нравится!
— Но ты же сам говорил! — удивилась девчонка. Петька впервые увидел свою собеседницу растерянной. — Говорил, что на кладбище хорошо, что я тебе нравлюсь и что тебе вообще хотелось бы умереть!
— Я говорил?! — Петька захлебнулся от возмущения. — Что ты несешь?! Когда это я хотел умереть…
Он еще не договорил фразу, но в голове уже всплыла картинка.
Кладбище. Он стоит за спинами брата и мамы. Димка что-то говорит о красоте смерти и другую подобную чушь. А Петька топчется около могилы, смотрит на чью-то фотографию и с умным видом поддакивает.
Это было месяца два назад. Они ездили в гости к маминому брату. Прямо около его дома находится кладбище, и они решили прогуляться после плотного обеда. Петька еще все шутил, что жить рядом с кладбищем — это все равно что каждый день ужастики по телевизору смотреть. И добавлял, дурак, что хотел бы он умереть, чтобы приходить к дяде и пугать его. А вот то, что ему Вера понравилась, такого он не помнил.
— Ну, хорошо, не понравилась, — мрачно согласилась Вера. — Ты просто обратил на меня внимание. А знаешь, до чего человеческое внимание ценно нам, покойникам! Я же как тебя увидела, сразу подумала: «Вот — он! Мы обязательно будем вместе!»
В зеленых Вериных глазах блеснули слезы. Она еще несла всякий бред на тему любви и верности и о том, как тяжело ей было найти возлюбленного, но Петька ее уже не слушал. Он с ужасом смотрел на рыдающую покойницу и понимал: все это не шутки, а самая настоящая правда. И его хотят убить всерьез.
Он замотал головой и попятился.
— Не уходи! — Вера кинулась ему на грудь, а потом вдруг резко оттолкнула. — Не так! Уходи и скорее возвращайся. Вдвоем нам будет хорошо!
Она снова попыталась его обнять, но Петька увернулся.
— Вот счастье-то… — пробормотал он, соображая, куда отсюда бежать. — Всю жизнь о таком мечтал…
— Петенька, звезда моя! — протягивала к нему руки Вера. — Не могу я без тебя!
Петька зайцем поскакал через низкие ограды, топча серые цветы, но конца у этого кладбища, казалось, не было. Он уже отбежал на приличное расстояние, как Вера снова появилась перед ним. Теперь на ней была длинная белая рубаха до пят, а на лбу веночек. Руки она сложила на груди.
— Мы всегда будем вместе! Нас уже ничто не разлучит!
— Ага! Как же! — Петька запрыгал через могилы в обратную сторону. — Эй, дед, где ты? — закричал он в темноту. — Пятнадцать минут истекло!
— Петенька, солнышко мое! — Вера снова возникла как из-под земли, и Петька чуть не свалился на оградку. — Только о тебе думаю! Жду тебя с нетерпением!
— Да отстань ты! — замахал руками Петька, а в голове у него засела одна мысль: «Димка, где ты? Спаси меня!»
Петька запутался в кустах. В панике решив, что его уже хватают за ноги покойники и тащат к себе под землю, он завопил, лягаясь не хуже резвого жеребца, заколотил руками по воздуху.
— Вышло время, — буркнули ему в ухо.
В лоб чем-то больно ударили. Петька попытался убежать и шагнул вперед, но снова получил сильнейший удар в лоб. Шаг — удар, шаг — удар.
Петька заорал, решив, что теперь-то его точно убивают. Его вопль перекрыл всегда радостный и звонкий звонок с урока. Вокруг стало светло. И Петька рассмотрел, что он все в той же каморке уборщицы с завидным упорством наступает на швабру. Она-то и бьет его ручкой в лоб. Удар отталкивает его назад. Он снова делает шаг. И снова налетает на швабру.
— Ткаченко!
Петька обернулся. В дверном проеме стояла математичка Инесса Петровна и с удивлением смотрела на своего ученика.
— Эх, Ткаченко, Ткаченко… — повторила учительница, потому что слов от возмущения у нее просто не было.
Глава 6 Казнить нельзя помиловать
Петька выпал из каморки и на негнущихся ногах пошел к лестнице. Его кто-то толкал, кто-то говорил грубости, кто-то показывал вслед пальцем. Петьке все это уже было без-раз-лич-но.
В голове звучал знакомый старческий голос: «Жила-была семья. И было в ней два брата. Младший неожиданно умер, а старший стал жить припеваючи. И вот однажды ночью…»
— Эй, это кто тебе такой шишак набил?
То, что перед ним стоит Димка, Петька не сразу понял и собирался обойти препятствие стороной. Но брат крепко встряхнул его, вернув к действительности.
— Петро, что случилось?
— Меня хотят убить, — прошептал Петька, и на глаза его набежали предательские слезы.
— Это мы уже слышали, — Димка снова встряхнул брата, отчего слезы из глаз у того течь перестали, зато он начал глупо улыбаться. — Что там у вас происходит?
— Солнце светит… — вдруг произнес Петька, разглядывая окно поверх проносящихся мимо голов и плеч учеников, спешащих на перемене кто куда. — Представляешь, солнышко на небо выйдет, а меня уже не будет!
Димка проследил за взглядом брата и по-мрачнел. Серый день за окном если что и обещал, то не солнце, а дождь.
— Иди за мной и не вздумай теряться.
И вдруг Петьку осенило.
— Надо просто потеряться — и никаких проблем! — завопил он и с разворота перешел в резвый галоп.
Димка, успевший сделать несколько шагов к лестнице, не сразу заметил такой резкий маневр брата. Петька удалился на приличное расстояние, когда Димка бросился за ним следом.
— Р-разойдись! — заорал он, боясь посшибать малышей.
Услышав его богатырский крик, оживились десятиклассники. Кто успел заметить беготню братьев, устремились следом. Кто не успел, тот пытался догнать убежавших и выяснить, что происходит. Четвертый этаж взорвался криками — бежавшие следом за Димкой с младшими классами не церемонились, разбитых носов и шишек позади них осталось достаточно.
Петька лихо перепрыгнул два пролета лестницы и зачем-то решил пробежаться по третьему этажу.
— Стой, ненормальный!
Голос брата подтолкнул его в спину, и Петька прибавил ходу. Ему даже стало весело — давно Димка не уделял ему столько времени.
В азарте беготни он не заметил остановившуюся на подходе к третьему этажу Людмилу Алексеевну. Завуч внимательным взглядом проводила топающего, как стадо небольших слонов, Петьку и пошла вниз. Димка пронесся как раз вовремя, чтобы не попасть под строгий взгляд завуча.
Лестница дрогнула от бегущих ног. Людмила Алексеевна подняла голову. Мальчишки десятого класса, гикая и азартно подгоняя друг друга, мчались к третьему этажу, оставляя после себя разрушения, равные одному небольшому Мамаеву побоищу.
Завуч кивнула каким-то своим мыслям и чуть ускорила шаг.
Петька и сам не ожидал, что можно так быстро бегать по родной школе. Вперед его гнала счастливая мысль.
Рыжая Вера все просчитала. Не учла она только одного: Петька может изменить маршрут, а заодно и свою жизнь. Не пойдет он домой после уроков. Пускай грузовик, ожидающий его около дороги, проржавеет, пускай кожура от банана сгниет, а лифт еще сто лет мирно возит жильцов его дома. Он и на уроки не пойдет. И вообще сейчас отправится куда глаза глядят, лишь бы подальше от всего этого безумия.
Потому-то он и мчался сейчас по коридорам то туда, то обратно — ему нравилось бежать не так, как обычно, а так, как никто не делает.
Под его ботинком жалобно скрипнул паркет второго этажа. Прыгая через три ступеньки, он сбежал по лестнице.
Оставалось повернуть, пройти финишную прямую — и прощай, школа!
Петька ухватился за угол, чтобы его не сильно занесло на повороте. С жизнерадостной улыбкой просвистел мимо гардероба…
Но выйти из школы ему не удалось.
Около двери, как неколебимый монумент Минина и Пожарского на Красной площади, стояла Людмила Алексеевна.
Петька затормозил как раз вовремя, чтобы не оказаться в объятиях завуча.
— Ткаченко… — строго начала она.
Школа слегка сотряслась, зазвенели потревоженные перила — это Димка перепрыгнул пролет своим фирменным прыжком. В следующую секунду он уже выходил на злополучную «финишную прямую».
— Ткаченко, — с большим нажимом повторила завуч, пока выражение лица у Димки менялось от радостно-азартного до «не обещающего ничего хорошего любимому брату Петро».