И похоронить их по-человечески не смог. Не сумел. Только напрасно проковырял целый час топором стылый окаменевший грунт. Хотел развести костер, чтобы выжечь неподатливую землю, но отказался от пустой затеи, понимая, что не хватит у него на это никаких сил: ни душевных, ни физических. Уже поджившая было затянувшаяся рана на бедре снова открылась и кровоточила, нудно и безостановочно разливая тупую боль по всему телу.
Подтащил брезент к охотничьему лабазу. Сбил замок и распахнул решетчатую дверцу. Но и тут управился далеко не сразу. Пришлось, отыскав в зимовье подходящую толстую витую веревку, перебросить ее через высокий корявый сук стоящей рядом сосны. Тащил, надрываясь. До звона в ушах. И несколько раз обессиленно падал, выпуская конец веревки из рук. И, чертыхаясь, снова брался за дело. Пока наконец не удалось поднять покойников на нужную высоту и завести в узкий проем. И тогда только перевел дух. Теперь можно было не беспокоиться о том, что трупы Дорофеева и Румына объест, обожрет зверье, а значит, потом, попозже, можно будет людям придать их земле по-доброму. Как надо, как положено.
* * *Так и не придумал за прошедшую, бесконечно длинную, ночь ничего лучшего, как идти в поселок, вернуться назад. Вернуться – и будь что будет. Неужели смогут менты, совсем не попытавшись разобраться в ситуации, сразу пустить в ход оружие? Ну, не все же они, в конце концов, такие отмороженные скоты, чтобы только по прихоти своей убить человека?! Не хотелось верить Дорофееву. Не хотелось, и все тут! И он, закинув винтовку за спину, переступил порог зимовья. И медленно заковылял по тропе. А вспомнив о Татьяне и Семеныче, затревожился: «Как они там? Дошли ли до Отрадного в такой жуткой снежной кутерьме? Не сбились ли с пути? Не плутанули?.. – И успокоил себя: – Да нет же! Не должны... Старик, наверно, здесь каждый кустик, каждую ложбинку знает. Все здесь, наверно, давно и не раз исходил...»
* * *Тайга совсем успокоилась после вчерашнего ненастья. Распласталась, раскинулась кругом, изомлевшая в полном безветрии, бережно перестеленная наново свежим искрящимся снежком. Вся простреленная, просвеченная насквозь, до последней веточки, до последнего завитка отставшей бересты и клочка седоватого мха на неохватных кедровых комлях, звонкими золотистыми солнечными лучами.
Чистейший студеный воздух будоражил и пьянил. И от этого хоть немного полегче было брести по глубокому снегу, то и дело выдирая из сугробов увязающие до колен дрожащие ноги.
Обошел стороною неудобный крутой спуск с очередной сопки и снова вышел на их вчерашние, уже порядком сглаженные выпавшим снегом следы. Из молодого редкого ельника, синеющего впереди, сначала проорала сойка, а потом сразу же, без промедления, раздался низкий утробный приглушенный рык. И Андрея мгновенно бросило в испарину. Остановился, крепко ухватив винтовку, испуганно озираясь. И внезапно уткнулся, каменея, чувствуя, как действительно шевелятся под шапкой волосы, в немигающие оранжевые с прозеленью звериные глаза. И, словно потеряв разум, совершая опаснейшую ошибку, на какое-то время пристыл, прирос к узким тигриным зрачкам. Но потом, все же опомнившись, судорожно сглотнув, слегка перевел взгляд, скользнул по белесым тяжелым надбровьям, длинным вибрисам жестких кошачьих усов с повисшими на них кровавыми каплями. И снова услышал, ощутил каждой клеточкой тела, будто натянутая мембрана, леденящий душу звук: «У-ооо-уонг! У-анг-уо!» Будто свинцовую чушку прокатили по чугунной ванне.
Их разделяло каких-нибудь два десятка метров. Не больше двух-трех молниеносных прыжков для разъяренной гигантской кошки. Но тигр почему-то медлил, хищно изогнувшись на окровавленном, разодранном лошадином крупе, так что его мощные широкие лопатки, словно готовые к взлету громоздкие крылья, выгнуло высоко вверх, до предела натянув на них ярко-рыжую в черных подпалинах шкуру. Зверь, казалось, совершенно застыл без движения. И только его вытянутый, прямой как толстая палка длинный пушистый хвост, с белой окаемкой на конце, словно живущий отдельно от тела, изгибаясь, нервно и звучно хлестал по снегу.
Для Мостового эта встреча с амбой была первой в жизни. Но из услышанных когда-то рассказов бывалых таежников он хорошо усвоил, о чем говорит такая одиозная поза тигра. И прижатые к голове уши, и бьющий по снегу хвост. Один неверный шаг, одно неосторожное движение, и гигантская кошка тут же метнется навстречу, собьет с ног и изорвет в клочья. И он, почти не дыша, панически боясь оступиться, запнуться о какую-нибудь спрятанную под снегом валежину, начал медленно пятиться, приговаривая полную белиберду: «Я не буду... Не бойся... Это твоя лошадь... Не моя... Я не буду трогать... Ты не думай...» Пятился и бубнил себе под нос, безостановочно нес какую-то бредовую законченную ахинею.
Семеныч
Засвербило, залихотило в горле, как только думку свою добил: «А ведь, угробят Андрюху, сучьи дети! Как пить дать – угробят!» Слишком уж смурные лица были у этих ментов-освободителей. Прямо маски какие-то, а не лица. Скинь с них всю эту чудную белопятнистую форму, и будут тебе обыкновенные бандюги. Ни дать ни взять! Ни какой разницы. И не знаешь, что от них, таких угрюмых болванов, ожидать. Да и при встрече засветили они Семенычу под дых запросто, ничуть не медля. А чтоб хотя бы извиниться потом, что промашка у них вышла – на то у этих молодых, но не больно-то со старшими вежливых парней, видать, и задумки такой нет. Как вроде с детства этому не обучены.
«Ты там только не стрели всех подряд, – пытался подступиться Семеныч к сидящему рядом в санях здоровенному жлобу-командиру с квадратной массивной челюстью. – Там, окромя бандюков, и Андрей наш, военный отставник... Они ж его на заимке-то и поранили. Один со всех выжил... Так ты наперед-то посмотри хорошо, перед тем как своих бойцов пускать. Слышишь, нет?» Но напрасно старик старался мента разговорить, хучь чуток достучаться до этого твердолобого истукана. Тот даже не обернулся в его сторону. Даже бровью не повел. Будто Семеныч и не человек совсем, а какой-то там таракан паршивый, такой, что и отвечать-то ему вовсе не обязательно. И Семеныч зло сплюнул: «Вот холера, и где вас таких-то животин только берут?! Не полицейский, а злыдень какой-то бессловесный!» И он демонстративно перебрался в конец саней. Молчал, то с сожалением поглядывая на притихшую Танюшку, то, в раздумьи, наблюдая, как из-под широких санных полозьев вылетают и ляпаются торчмя комья спрессованного снега. Глядел и все отчаянно гадал: «Как же можно лучше-то Андрюхе помочь?» Как же отвести от него очередную нежданную беду?
Андрей
Уже больше часа ковылял по тайге после злополучной встречи с тигром, а все никак не мог окончательно успокоиться, полностью прийти в себя. Зубы нет-нет да и принимались непроизвольно отбивать мелкую дрожь. И срывалось дыхание. И опять накатывала испарина. А в голове все саднила неотвязная мысль: «Как же все-таки удалось разойтись? Почему он меня отпустил? Почему разрешил уйти?» И перед глазами снова оживала залитая красной юшкой оскаленная звериная морда с желтым сморщенным носом, тяжелыми белесыми надбровьями и длинным разлетом жестких белых усов...
* * *Удалось разойтись... С хищным беспощадным зверем удалось... А с другими двуногими не получилось! Как ни жил, казалось бы, осторожно ступая, стараясь лишний раз не подшуметь, не лезть, очертя голову, в глупые передряги и ненужные конфликты с этими отмороженными сволочами – все равно ничего из этого не вышло. Все равно втянули в свои темные тошнотворные дела. Принудили стать таким же, как они, жестоким и тупым. Заставили убить человека!
И это – все... Это теперь – навсегда! С этим теперь дальше жить. И носить внутри до последнего часа...
* * *Еще и еще раз прислушивался к себе и удивлялся, и досадовал, не ощущая почему-то страшной боли раскаянья от совершенного святотатства. Конечно, было там, где-то на самом донышке души что-то похожее на нее, какое-то смутное, не до конца уловимое сожаление. И это все. И не больше того...
* * *А боль-то все-таки была. Но только совсем по другому поводу. Тягучая и нудная, но все ж таки не заходящая за край. Такая, какую безропотно носят в себе годами. С которой мирятся, к которой привыкают, как к застарелой, неизлечимой болячке. И много самых разных причин было у этой его хворобы. Слишком много для того, чтобы можно было прямо сейчас, вот здесь, в залитой солнечным полднем тайге, все их понять и переосмыслить.
А потому он даже и не пытался это сделать. Брел себе и брел, как заведенный, по глубокому рыхлому снегу, с трудом переставляя ноги. Все больше сдавая с каждым свинцовым шагом от жажды и усталости. И, вызверяясь от постепенно одолевающей немощи, упорно гнал от себя едва преодолимое искушение остановиться.
Татьяна, Семеныч... Андрей...
– Я понял. Вижу. Давай... – глухо и без всяких интонаций пробасил в ларингофон ментовской командир. И сразу же быстро и легко соскочил с саней. На удивление легко для своей грузной и обманчиво неповоротливой фигуры. Крепко врос в снег и властно выкинул вверх раскрытую лопату-ладонь, призывая всех остановиться.
И тут же с других дровней, шедших параллельно почти рядом, спешился еще один боец, похожий на своего начальника, как сын на отца. Такой же рослый и хмурый крепыш, с короткой бычьей шеей и широким разворотом плеч. Спешился и на бегу, сорвав с плеча СВД, молниеносным, безупречно отработанным движением, дослал патрон в патронник и, проскочив еще с десяток метров, тесно прирос к стволу дерева и изготовился к стрельбе.
И Семеныч сверзился с саней. Поднялся и, шумно, с присвистом дыша, подбежал к командиру ОМОНа, прилипшему к окулярам бинокля:
– Ты что же это?.. Ты что творишь, дурак?! – закричал он громко, порушив лесную тишину, настойчиво теребя мента за рукав камуфляжа. – Я ж тебя просил!..
– На место! – мрачно кинул ему начальник. Бросил, как неразумной собаке, посмевшей ослушаться хозяина.
– Там же... – вскрикнул Семеныч и не успел договорить. Омоновец, не глядя, отшвырнул его тыльной стороной своей здоровенной пятерни, будто надоевшего кутенка. И эту же руку мгновенно снова выкинул вверх, готовясь отдать следующую команду. И матюгнулся, краем глаза заметив, как Татьяна, выскочив из саней, стремглав понеслась вперед. Да так легко и неправдоподобно быстро, что высыпавшие через мгновение на снег бойцы не успели ее вовремя перехватить. Они, надрываясь, пластались вдогон, но расстояние между ними и беглянкой не только не сокращалось, а, наоборот, увеличивалось с каждой секундой. Казалось, что хрупкая девчоночья фигурка не бежит, а словно летит, парит, совершенно не касаясь земли, бессовестно нарушая извечный непреложный закон тяготенья.
И сбитый с ног, но и не думающий сдаваться Семеныч суматошно вопил ей вослед:
– Беги!.. Беги, дочка!.. Беги!.. Не давай им, ханыгам, шалить!
И верные справедливые слова, вылетающие из его разверзнутого, переломанного рта, кроваво пузырились на его редких и слабых, истертых почти под корень стариковских зубах.
Примечания
1
Стегно – бедро, ляжка у изюбря, лошади и т. д. (мест. охот. жарг.).
2
Лен – шейная часть хребтины у изюбря, лошади и т. д.(мест. охот. жарг.).
3
Отстой – недоступное место на скальном уступе (мест. охот. жарг.).
4
Солнопек – южный склон сопки (мест. жарг.).Солнопек – южный склон сопки (мест. жарг.).
5
Подвешивать капканы – после окончания промыслового сезона основная часть капканов оставляется охотниками прямо на местах промысла.
6
Белковать – охотиться на белок (охотн.).
7
Переходная белка – в определенных кормовых условиях белка совершает массовые миграции.
8
Очеп – подъемник для капканов. (охот. жарг.).
9
В охоте (в охотке) – в течке (охот. жарг.).
10
Кедра – кедр (мест.).
11
Таксидермический – цех по изготовлению чучел животных.
12
Дериваты – ценные продукты животного происхождения, используемые главным образом в традиционной китайской медицине.
13
Вихотки – варежки (простор.).
14
«Струя» кабарги – железа на животе у самца, выделяющая мускус. Ценный продукт для парфюмерии.
15
A contrario – от противного (лат.).
16
Голова под коц заточена – тупой (угол. жарг.).
17
Пищак – нож (угол. жарг.).
18
Ссученные – изменившие воровскому закону (угол. жарг.).
19
«К хозяину» – в тюрьму (угол. жарг.).
20
Крытка – тюрьма (угол. жарг.).
21
Стиры коцаные – меченые карты (угол. жарг.).
22
Фуцан – простодушный, наивный (угол. жарг.).
23
Жмур – покойник (угол. жарг.).
24
Бебики – глаза (угол. жарг.).
25
Лепила – врач (угол. жарг.).
26
Листвяк – лиственница (простореч.).
27
Вёдро – ясный солнечный день (простореч.).
28
Забока – пойменное редколесье (простореч.)..
29
Манжурик – маньчжурский заяц (простореч.)..
30
Пазанки – задние лапы у зайца (охотн.).
31
«Башмаки» – тяжелые кольца с приваренными под наклоном толстыми гвоздями. Прочной цепочкой прикрепляются к тяжелому потаску (обычно – тяжелое бревно). Применяется для браконьерского лова копытных.
32
«Кинжалы» – заточенные до бритвенной остроты лезвия. Тупой конец забивается в бревно. Бревно кладется поперек тропы, пробитой животными в глубоком снегу. Зверь, перелезая через бревно, распарывает себе брюхо. Обычно применяется для браконьерской охоты на кабанов.
33
Гнилуши – мозги (угол. жарг).
34
Марануть – убить (угол. жарг).
35
Подписать на гей – заставить пойти на убийство (угол. жарг.).
36
Володя – жертва преступления (угол. жарг).
37
Зашхериться – спрятаться (угол. жарг.).
38
Залив арапа мазу – обмануть главаря шайки (угол. жарг.).
39
Жек – нож (угол. жарг.).
40
Охальник – напильник (простореч.).
41
Забашлять – дать взятку (угол. жарг.).
42
Слить – убить (угол. жарг.).
43
Закипишить – засуетиться (угол. жарг.).
44
Ильмак – ильм (простореч.).
45
Выворотень – вырванное бурей с корнями дерево.
46
Фэйс – сотрудник ФСБ (полицейск. жарг.).
47
Человек (человечек) – тайный осведомитель(полицейск. жарг.).
48
Моржок – бюро судебно-медицинской экспертизы(полицейск. жарг.).
49
Синяк – труп (угол. жарг.).
50
Потеряшка – без вести пропавший человек (полицейск. жарг.).
51
Уматно – здорово (угол. жарг.).
52
Петрить – думать (угол. жарг.).
53
Кодла зачалит – шайка поймает (угол. жарг.).
54
Засмолить – убить (угол. жарг).
55
Налить, как богатому – очень сильно избить (угол. жарг.).
56
Иква – паспорт (угол. жарг.).
57
Ксива – паспорт или любой другой документ (угол. жарг.).
58
Щипануть – обокрасть (угол. жарг.).