15
Девчонки плачут, когда они просыпаются поутру и вспоминают
Не могу сегодня даже думать о школе. Простуда проходит, но за завтраком я постоянно сморкаюсь и чихаю прямо в тарелку с хлопьями.
Папа рассеянно похлопывает меня по плечу.
– Элли, что-то ты расклеилась. Но ничего. Придешь в школу, увидишь Магду с Надин и сразу воспрянешь духом. – Тут он вспоминает: – Ах да, конечно. Но ничего, вы скоро помиритесь.
Когда папа уходит в училище, Анна смотрит на меня с сочувствием:
– Удивительно нетактичный человек. Точно витает в облаках.
В ее тоне звучит столько горечи, что я вздрагиваю:
– Анна…
Но она чуть заметно качает головой и показывает глазами на Цыпу – тот вяло играет с ковбоем из пачки с кукурузными хлопьями, заставляет его скакать галопом по дикой прерии, которую символизирует кухонный стол.
Я чихаю, опять и опять.
– Проклятый кашель, – зачем-то говорю я.
Анна вздыхает и ждет продолжения.
– В груди болит. Голова горячая. Я действительно плохо себя чувствую.
– И все-таки, по-моему, тебе стоит пойти в школу.
– Ну Анна, ну пожалуйста. Пощупай мой лоб. Уверена, у меня температура. Все тело ломит. Хочется одного – лечь обратно в постель.
– Мне тоже, Элли, – устало произносит Анна и трет глаза. – Но у меня гора работы. Надо опять ехать в Лондон, а одному богу известно, куда деть Цыпу. После того раза я не рискну обращаться к маме Надин.
– Слушай, если я останусь дома, то утром поваляюсь в постели, а к обеду взбодрюсь, сделаю уроки, а потом вместо тебя заберу Цыпу из школы. Идет?
– Нет, не идет, – протестует Цыпа. – Я был еще сильнее простужен и все равно ходил в школу. И я не хочу, чтобы ты меня забирала, Элли! Хочу, чтобы ты меня забрала, мама.
Голос у него до жути плаксивый. Он бросает мрачный взгляд на ковбоя и щелчком сбрасывает его с Большого каньона – тот летит вниз, вниз, вниз и шмякается на кухонный пол.
– Не обращай на него внимания, Анна. Он просто пытается нами манипулировать. – Я поднимаю ковбоя и возвращаю его Цыпе. – Вот так. Ковбой из хлопьев выбрался из пропасти! – Не без моей помощи ковбой делает кувырок. – Знаешь что, Цыпа, на обратном пути из школы я расскажу тебе про него интересную историю.
– С драками и стрельбой? – спрашивает Цыпа. Он помешан на оружии, хотя ему не покупают милитаристские игрушки.
– Там будут сплошные потасовки и перестрелки, – обещаю я.
Уловка срабатывает. Мне позволено остаться дома. Возвращаюсь в постель и забираюсь под одеяло. С горя обнимаю подушку – мне одиноко, а моего плюшевого слоника Элли давным-давно выкинули. Чувствую, мне тоже пора на свалку.
Опять засыпаю, и мне снится кошмарный сон про Магду и Рассела. Они скачут вдвоем на прекрасном статном белом жеребце с развевающейся гривой и пышным хвостом. А я трясусь за ними по пыльной дороге на маленьком толстом осле. Пытаюсь заставить его прибавить ходу, и внезапно он мчится галопом – все быстрее и быстрее. Натягиваю поводья, но он не останавливается. Мы оказываемся на краю прерии и падаем в пропасть. Я лечу вниз, вниз, вниз. Просыпаюсь и с трудом ловлю ртом воздух.
До чего же ужасно – опять возвращаться к грустным воспоминаниям. Я долго реву, спрятавшись под одеяло, но затем усилием воли заставляю себя подняться. Споласкиваю несчастные покрасневшие глаза холодной водой и готовлю себе обед. Затем открываю учебник по математике. Я не сделала уже два домашних задания и теперь в полной прострации. Мне всегда помогала Магда, но теперь к ней не обратишься. Иногда в сложных случаях я звонила Расселу, но это тоже не вариант. Видимо, отныне моя судьба по математике быть двоечницей.
Прочитываю первый вопрос, но вижу, что мне с ним не разобраться. Надо еще подготовить проект по истории и выучить французские глаголы, но никак не получается сосредоточиться. В конце концов принимаюсь рисовать. Хочется придумать новые приключения Мертл, но я решаю, что с этой темой покончено.
Машинально вывожу в альбоме каракули. Потом набрасываю пластмассового ковбоя и поселяю его в Кухонную страну. Рисую, как он ловит жуков при помощи лассо и объезжает брыкающуюся мышь, но потом до меня доходит, что эти рисунки тоже вторичны – я ведь не сама придумала пластмассового ковбоя, он лежал в пачке с кукурузными хлопьями. В отчаянии швыряю карандаш, и он летит в другой конец комнаты. Возможно, и художник из меня никакой. Я только и делаю, что копирую чужие идеи.
И все-таки у меня получилась целая куча историй про кукурузного ковбоя, которые можно рассказать Цыпе по дороге из школы. Цыпа идет вприпрыжку рядом со мной и внимательно слушает. Добираюсь до середины новых приключений ковбоя, путешествующего в повозке из спичечного коробка, когда Цыпа вдруг резко останавливается.
– А мама и папа ковбоя тоже едут в поезде? – спрашивает он.
– Ну, наверное, – отвечаю я осторожно.
– У него ведь есть мама и папа?
– Конечно, есть.
– Его мама не умрет, как твоя?
– Разумеется не умрет. И твоя мама не умрет, Цыпа.
– И папа тоже?
– Конечно, нет.
– А что, если… если они разведутся? Папа уйдет и станет жить с другой тетей?
– С какой стати? Кто тебе сказал, что такое может произойти? Папа – вряд ли. Так?
Приключения ковбоя вылетают у нас из головы. Мы возвращаемся к реальности, и она куда более пугающая.
– Папа такого не говорил. Но я слышал, как мама кричала и просила оставить всех в покое, а папа кричал ей в ответ, что с удовольствием.
– Да, но это была просто ссора. Они ничего такого не имели в виду. Во всяком случае, я на это надеюсь.
– Сэм, который сидит со мной за одной партой, говорит, что его мама и папа кричали друг на друга, а потом разошлись. Сэм готов поспорить, что мои родители тоже разведутся.
– Цыпа, твой одноклассник Сэм не всегда прав. А вот твоя старшая сестра Элли права всегда.
– Элли, а вы с Расселом орали друг на друга?
Я останавливаюсь и сглатываю подступивший к горлу комок.
– Очень редко. Пойдем домой, Цыпа.
Прибавляю шаг, и Цыпа бегом нагоняет меня.
– Тебе грустно, Элли? Мама сказала, я не должен к тебе приставать, но мне хочется знать.
– Тут не о чем говорить. Да, грустно, самую капельку. – Преуменьшение века!
– Ты уговоришь Дэна, пусть опять будет твоим бойфрендом? Мне он больше всех нравится.
– Ни в жизнь.
– Ненавижу, когда люди кричат и расходятся. – Цыпа чуть не плачет.
– Я тоже, Цыпа. – Беру его за руку и крепко сжимаю ладонь.
Когда мы приходим домой, я окружаю Цыпу заботой и вниманием – даже подаю к чаю специальную ковбойскую еду. Точнее, ковбойскую в некотором приближении. В моем понимании ковбои питаются бифштексами из мяса бизонов и кукурузной кашей, но окорок и тушеная фасоль – вполне разумная замена.
Я собираюсь поесть попозже, вместе с Анной, но не могу удержаться и подкрепляюсь тушеной фасолью прямо из сковородки. Подтираю остаток соуса кусочками хлеба, когда раздается стук в дверь. Три редких удара и два частых – так стучит Магда.
– О боже. Давай сделаем вид, что нас нет, – прошу я.
– Но ведь мы дома, – возражает Цыпа.
– Тсс!.. Не хочу, чтобы нас услышали, – шепчу я.
– Но ведь это Магда стучит, – вопит Цыпа. – Наш друг!
Он пулей несется к дверям. Я кидаюсь вслед, но не успеваю его перехватить. Цыпа уже распахивает дверь, а я кричу:
– Нет! Не открывай! Цыпа, ты будешь слушаться или нет?
На пороге стоит Магда и покусывает губы.
– Так и есть. Это Магда! – торжествует Цыпа. – А я что говорил? Привет, Магда, заходи!
– Цыпа, угомонись! Отправляйся на кухню и допей чай. – Я придаю голосу максимальную строгость.
– Можно войти? – кротко спрашивает Магда.
– Конечно, заходи! – Цыпа смеется, думая, что она шутит.
– Нет, нельзя, извини, – говорю я.
Цыпа еще сильнее смеется, считая, что я тоже шучу. Затем он замечает выражение моего лица. Цыпа часто ведет себя по-идиотски, но он не дурак. – Элли, вы с Магдой тоже разошлись? – спрашивает он с трагическим видом.
– Вот именно, – отвечаю я.
– Нет, – возражает Магда. – Так нельзя, Элли, ты не можешь бросить всех скопом. Особенно Рассела. Он от тебя без ума, сама знаешь. Слышала бы ты, как вчера он сокрушался, что все испортил, и жаловался, какой он несчастный.
– Но ты ведь постаралась его утешить?
– Да. Нет! Не так, как ты подумала! Я просто-напросто зашла к нему в гости – обсудить, как привести тебя в чувство.
– Вы уже привели меня в чувство в субботу на вечеринке. И больше я не желаю разговаривать – ни с тобой, ни с Расселом. Так что, пожалуйста, уходи. – Я пытаюсь захлопнуть дверь, но она придерживает ее плечом.
– Ты должна понять, Элли. Знаю, тому, что случилось, нет оправданий, но мы все выпили – особенно ты.
– Ого! – восклицает Цыпа. Глаза его широко открыты от удивления. – Ты напилась, Элли? И упала? Тебя тошнило?
– Ты должна понять, Элли. Знаю, тому, что случилось, нет оправданий, но мы все выпили – особенно ты.
– Ого! – восклицает Цыпа. Глаза его широко открыты от удивления. – Ты напилась, Элли? И упала? Тебя тошнило?
– Разумеется, нет, – вру я. – А теперь, Цыпа, марш на кухню. – Я легонько его подпихиваю, чтобы сдвинуть с места. – А ты Магда, пожалуйста, уходи, дай мне закрыть дверь. – Я ее тоже пихаю. Посильнее.
– Но мне надо тебе объяснить.
– Я уже сказала – ничего не хочу слушать.
– Ладно, забудь про меня и Рассела, хотя, если начистоту, твои проблемы не стоят и выеденного яйца. Элли, мне нужна твоя помощь.
Я пялюсь на нее как на чокнутую. Она увела у меня подругу, увела бойфренда – а потом заявляется ко мне домой и требует помощи!
– Это касается Надин. Помнишь этого парня, Эллиса, ну который из Интернета? Так вот. Сегодня вечером она идет к нему на свидание.
– Значит, она глупа как пробка.
– Конечно, глупа.
– Так отговори ее. Ты ведь ее подруга.
– Я пыталась, угрохала целый день, но она меня и слышать не хочет. Уверяет, что ей это нужно. Эллис говорит, что в Лондоне в каком-то кинотеатре показывают первые серии «Занаду», и Надин настроена не упустить такую возможность – увидеть кино, а заодно и его. Она сказала маме, что едет в Лондон вместе с нами, а на самом деле едет сама по себе, и я не знаю, что делать. Не могу же я наябедничать ее маме. И не могу допустить, чтобы Надин встречалась с этим Эллисом возле кинотеатра. Она говорит, что будет там не одна. Соберутся и другие фанаты «Занаду». И вообще ведет себя так, точно это свидание – предел ее мечтаний, а меня гложет ужасное предчувствие, и вся эта задумка кажется сомнительной. Она говорит, что у меня паранойя и мне просто завидно, потому что Эллис замечательный парень. А ты что об этом думаешь, Элли?
– По-моему, Надин совсем чокнулась. Хотя, возможно, Эллис и впрямь такой замечательный. Понятия не имею. Мне это до лампочки. Я не дружу ни с Надин, ни с тобой.
Но на самом деле я кривлю душой. И Магда это понимает.
– Элли, хотя бы на сегодня выкинь из головы меня с Расселом. Давай поедем в Лондон. Я знаю, где они встречаются и в котором часу. Думаю, надо приехать пораньше, взять на заметку всех подозрительных типов и проследить за Надин. Может, сесть в кинотеатре прямо за ней? Хотя, само собой, она не должна нас засечь. Если ты со мной не поедешь, я поеду одна. А вдруг эти уроды ко мне тоже прицепятся? Поехали со мной, Элли. Ну пожалуйста. Пожалуйста.
16 Девчонки плачут, когда им стыдно
Делать нечего. Я говорю «да». Терпеть не могу Надин и еще больше терпеть не могу Магду. В гробу я видела таких подруг. И все-таки в глубине души люблю Надин, люблю даже Магду и хочу дружить с ними до скончания веков.
Отлучиться из дома – целая проблема. Анне я рассказываю замысловатую историю о том, как мы помирились с Магдой и Надин. Говорю, что в честь примирения мы едем в город смотреть «Занаду», и привираю, что нас туда отвезет папа Магды.
Анна скрещивает руки на груди и качает головой:
– Элли, если ты настолько больна, что не можешь ходить в школу, значит, сегодня тебе точно нельзя никуда ехать.
– Но ведь ты не возражала, что я, больная, забираю Цыпу из школы?
– Естественно. Я одобряю чудесное выздоровление, когда оно идет на пользу и позволяет мне честно трудиться. Но прогулка с подругами – дело другое, тут я тверда как камень. И потом, я думала, вы смертельные враги. Особенно с Магдой.
– Я же сказала, мы помирились.
– Ага! Что я тебе говорил, – замечает папа, входя на кухню. Он обнимает меня. От него пахнет масляной краской, и я вдыхаю ее теплый запах. На этот раз не пытаюсь вырваться.
– Папа, ты почти всегда прав, – говорю я.
Анна брезгливо поднимает брови, зная, что будет дальше. Мне стыдно ломать пошлую комедию, однако ситуация чрезвычайная.
– Папа, Магде до сих пор неловко. Она уговорила своего папу вечером отвезти нас в Лондон – там устраивают показ старых серий «Занаду». Можно мне поехать?
– Конечно, можно, – говорит папа.
– Я запретила Элли ехать в город, – вмешивается Анна.
– А я разрешил, – парирует папа.
– О боже! Тебе надо ссориться со мной по каждому поводу? – У Анны из глаз брызжут слезы.
Меня гложет чувство вины, но ситуацией надо пользоваться. Натягиваю куртку, хватаю в охапку сумку – и только меня и видели.
С Магдой мы встречаемся в назначенном месте на станции. На ней красный свитер, короткая юбка и туфли на шпильках, и она притягивает к себе всеобщее внимание.
– Я полагала, суть нашей операции – слиться с толпой и незаметно следить за Надин. Ха-ха-ха. Ну и наряд! С таким же успехом ты могла бы привесить к себе фонарь. А что, если они отправятся гулять? Далеко ли ты уйдешь на своих каблуках? Может, из-за них на вечеринке ты и прилегла на ступеньках? Просто-напросто свалилась с лестницы?
У Магды вид как у побитой собаки.
– Ах, Элли, извини. У меня совсем из головы вылетело, что в субботу я была в этой одежде. О господи… Мне очень стыдно.
– Так тебе и надо. Мне тоже несладко. Ладно, давай забудем про вечеринку и переключимся на поездку в Лондон. А что, если мы встретим Надин на платформе? Прикинемся подругами не разлей вода и скажем, что устраиваем девичник?
– Не встретим. Мы специально едем пораньше. Но… пусть это будет что-то типа девичника. Пожалуйста, Эл, давай помиримся. Я тебе все объясню…
– Предупреждаю тебя, Магда, ни слова больше про проклятую вечеринку.
Но мои просьбы не достигают цели. В поезде она опять заводит свою шарманку, и так продолжается всю дорогу. Я делаю вид, что не слушаю. Затыкаю уши. Магда повышает голос. Пересаживаюсь в другой вагон – она следует за мной. Пристраивается рядышком и цепляет меня под руку, стараясь вжать в сиденье.
– Все равно ты меня выслушаешь, – наседает она.
– Только посмей открыть рот – я тебя выброшу вот в это окно. Неужели трудно понять? Мне адски больно.
– Мне тоже, – признается Магда. Она чуть не плачет. – Я чувствую себя просто ужасно. Я ничего такого не хотела. И Рассел тоже. Все произошло само собой, помимо нашей воли.
– Ага, вас засосала и швырнула друг другу в объятия сила магнетизма, и вы стали целоваться?
– На месте Рассела мог быть кто угодно. Просто он подвернулся мне под руку. И с ним произошло то же самое. Он совсем не хотел со мной целоваться. Я ему даже не нравлюсь, Элли, ты это прекрасно знаешь.
– Ага, и он вел себя так, будто ты вызываешь у него отвращение.
– Он считает, что на большее я не гожусь. – Магда грустнеет. – Так все парни считают. Слушай, мне эта вечеринка стояла уже поперек горла. Я смеялась и шутила, но на самом деле мне было тошно. Я чувствовала себя ужасной дешевкой. Слышала, как парни шептали всякие гадости про старушку Магду. И не знала, куда деваться. Мне нравится наряжаться и выглядеть соблазнительной, нравится, когда парни не могут от меня отвести глаз, все это так – но, похоже, никто не воспринимает меня как личность. Я глотнула водки, но веселее мне не стало – стало еще грустнее. И сделалось себя ужасно жалко. Я пошла в туалет, а потом села на ступеньки и чуть всплакнула – ну почему мне так не везет с ухажерами! Вернее, нет у меня никаких ухажеров. Даже Грег меня бросил, потому что я не позволила ему заходить дальше поцелуев. Потом я вспомнила Помадку и подумала, каково ей было впервые в жизни на свидании. Наверное, она смутилась, расстроилась, выбежала вон из комнаты и вдруг почувствовала, что падает, падает, падает вниз… В общем, водка ударила мне в голову, и я слегка расчувствовалась. И тут как раз Рассел возвращался из туалета и об меня споткнулся. Услышал, как я всхлипываю, подумал, что сделал мне больно, уселся рядышком и обнял меня за плечи, чтобы утешить. Я подвывала, оплакивая Помадку. Он сказал: не подозревал, что у тебя такое нежное сердце, а потом почти расплакался и понес какую-то околесицу про тебя…
– Что за околесицу?
– Тебе лучше этого не знать. Он ничего такого не имел в виду. Просто выпил лишнего…
– Магда. Что. Он. Сказал?
– Ну, что ты считаешь себя пупом земли, потому что эта тетка-художница написала тебе письмо. И что это хамство с твоей стороны – обвинять его в плагиате. Он мечтал стать художником всю свою жизнь и рисует лучше тебя, потому что на два года старше, и куда упорнее, и, может, чуть талантливее от природы.
У меня вырывается грязное ругательство.
– Я же сказала, тебе этого лучше не знать.
– Он мне завидует. Как это низко!
– Ладно, он же парень. А парням не нравится уступать девчонкам.
– Значит, по-твоему, я рисую лучше Рассела?
– А то нет! И Рассел тоже это понимает. Потому-то и болтает всякую чепуху. Ах, Элли, временами ты бываешь такой тупой! В общем, он ныл и скулил, а я ревела из-за Помадушки, почти лежа у него на груди. Если честно, он заменял мне подушку. Потом я пошевелилась, и он пошевелился, и, клянусь, не знаю, что на нас нашло – если помнишь, было темно, хоть глаз выколи, и мы не могли видеть, что делаем, – но стали целоваться.