– Старое тело твое умирает, – продолжил шептать брат Пон. – Новое растет… «Алмазные зародыши» проклюнулись, и это больно, очень больно, особенно учитывая, как быстро все происходит. Что обычно делается за годы, мы исполнили за месяцы. Спокойнее.
Боль вроде бы ослабела, но зато начались видения: лес из сверкающих металлических лезвий, что торчали со всех сторон и кололи при каждом движении, пылающая река, из волн выдаются морды тварей, похожих на хищных динозавров, запорошенные снегом и покрытые инеем камни, шагая по которым, ты оставляешь на них ошметки кожи с подошв.
Я находил силы, чтобы выбраться из каждого, но попадал в другое, не менее мучительное. Внутри головы гудело, словно там били в колокола, и воздуха не хватало, и до дрожи в руках хотелось пить, а еще лучше окунуться с головой в прохладную чистую воду.
Когда я немного пришел в себя, через щели в крышке люка уже не проникал свет, намекая, что снаружи наступила ночь.
Опершись на едва не подломившуюся руку, я ухитрился сесть.
– Полегчало? – спросил брат Пон. – Это надо просто перетерпеть, выждать. Пройдет само.
Я кивнул, не сомневаясь, что он увидит мое движение во мраке.
– Тогда не трать времени, работай, – продолжил монах, и голос его посуровел. – Жизнь твоя может закончиться уже этим утром, и я бы на твоем месте потратил ее остаток с толком.
Накатила волна горячей, душной паники, но я сумел с ней справиться, зашептал: «Это не я, это не мое». А затем перешел к медитации на растворение собственного тела в пустоте, на которую в последние дни не хватало времени.
В тот момент, когда от меня осталась лишь крохотная точка осознания, вновь начались боли и видения. Но то ли ударили они с меньшей силой, то ли я встретил их в другом состоянии, но на этот раз я не поддался, сумел пережить приступ, не теряя контроля над телом и сознанием.
– Молодец, хорошо, – продолжал меня поддерживать брат Пон. – Не сдавайся.
Начав «установление в памяти» с первой, давно освоенной ступени, я поначалу решил, что не справлюсь даже с ней – ни о какой отстраненности речь не шла, желание хватало меня точно великан и вертело как хотело без малейших шансов посмотреть на него со стороны.
Но затем дело пошло, я справился с собой.
Второй этап, третий…
– Хватит, – сказал брат Пон, когда я вознамерился погрузить себя в состояние невежества. – Оставь что-нибудь на следующую жизнь, ведь она имеет шансы начаться очень скоро.
Еще недавно такое замечание вынудило бы меня помрачнеть, но в этот момент я только улыбнулся.
– Давай-ка освоим еще одну полезную вещь, – продолжил монах деловым тоном. – Появятся вопросы – задавай. Наши охранники, а их двое, дрыхнут наверху без задних ног и голоса твоего не услышат.
Брат Пон снова удивил меня, на этот раз – тонкостью слуха.
– Эта практика называется «движение против потока», и исполняют ее вечером. Завершается день, заканчиваются дела, и перед тем, как отойти ко сну, ты усаживаешься в тишине и начинаешь вспоминать…
Из памяти предлагалось вызвать только что произошедшее событие, обстановку, в которой оно случилось, эмоциональный фон, собственные мысли и действия других людей.
Восстановить все с максимальной точностью, вернуться сознанием в определенный момент.
Затем реставрировать предыдущий, еще более ранний, и так исчерпать целый день в обратном порядке, не осуждая себя за неудачи, не гордясь какими-либо успехами, не пытаясь обнаружить ускользнувшие от внимания моменты.
– А для чего тогда это все? – спросил я, когда стало ясно, что у меня получается, и неплохо, вернуться в ту комнату, где нас допрашивали, увидеть мелкие детали, вплоть до шрамов на лице хозяина большого пистолета и желтого пятна в углу одной из занавесок.
– А догадайся? – вопросом ответил брат Пон.
– Тренировка сознания? – предположил я. – Чтобы оно стало еще более гибким? Осознание того, что настоящее мало чем отличается от прошлого в том плане, что не менее иллюзорно?
– В конечном итоге да, – согласился монах. – Так что давай, практикуйся.
Я собрался было последовать его указанию, но заметил краем глаза движение в углу подвала. Приглядевшись, обнаружил, что ко мне вдоль стенки ползет непонятно откуда взявшаяся змея, небольшая, сантиметров в сорок, темная, но с белыми пятнами позади головы.
– Не двигайся, – прошептал брат Пон, но я и не собирался шевелиться.
Страха не было, даже дискомфорта, лишь слабое удивление по поводу того, откуда взялась рептилия.
Змея подползла ближе и замерла, уткнувшись мордой в подошву моей сандалии. Некоторое время провела в неподвижности, точно раздумывая, что делать дальше, а затем двинулась обратно.
– Вот знак того, что ненависть, обитающая в тебе, постепенно сдает позиции, – голос брата Пона окрашивало глубокое удовлетворение.
И в самом деле, раньше всякая живность появлялась рядом со мной исключительно для того, чтобы укусить, оцарапать или хотя бы попытаться испугать лаем или рычанием.
Сейчас же все прошло несколько иначе…
Закончив с «движением против потока», я занялся медитацией на объекте.
Честно говоря, в темном подвале условия для практики у меня были куда лучше, чем во время пути через джунгли. Ничто не отвлекало – ни звуки окружающего мира, ни то, что нужно постоянно отводить от лица лианы или отгонять кусачих насекомых, ни необходимость смотреть под ноги.
Натертая пятка не беспокоила, и не ныли натруженные икры и бедра.
В углу помещения выросло хорошо знакомое мне дерево с пуком листьев на верхушке. Сознание мое понемногу начало двоиться, намекая, что скоро произойдет смена перспективы, но тут сверху долетели голоса, и люк открылся.
Я торопливо спрятал лицо в ладонях, изображая полное отчаяние.
– Завтра умрете! – гаркнули через дыру в потолке, и в этот момент я увидел себя со стороны, как бы «глазами» дерева: нелепое растение почти без ветвей в лохмотьях отслаивающейся коры.
Потом смысл слов ударил словно ракета «земля – земля», и моя концентрация рассеялась.
– И все-таки он соврал, – проговорил брат Пон, едва крышка встала на место.
Я глянул на монаха с удивлением: неужели нас не расстреляют?
– В том смысле, что мы умрем именно завтра, – пояснил он. – Завтра не наступит. Есть только сегодня. Никто не лишается жизни в будущем, всегда в настоящий момент.
Определенная логика в этом была, но не могу сказать, что она меня утешила.
Мысль о том, что через несколько часов меня ждет насильственная гибель, вызвала сначала недоверие, удивление, а потом смутную, тупую тревогу, что засела внутри как огромная заноза.
Попытавшись избавиться от нее, я до конца не преуспел, хотя и почувствовал себя легче.
– Это такая разновидность пытки – сообщить узнику о скорой, неизбежной казни, – сказал брат Пон, наверняка видевший мои терзания. – Оставь это, не иди у них на поводу.
Легко сказать!
А если и вправду завтра нас убьют? Возьмут и расстреляют, трупы зароют…
Это не наивные дикари из племени уа, это настоящие кровожадные подонки!
– Думай о Пустоте, – посоветовал монах. – О тех чудесах, что в ней содержатся. Помни, что Пустота в том числе и плод уничтожения в сознании ложных доктрин, к которым ты не должен быть более привязан… Никто не в силах убить твой поток восприятия, осознания… А что до личности, так ведь ее никогда и не было на самом деле.
Я хмыкнул и пожал плечами.
– А вообще, кто знает, что ждет тебя дальше? – на брата Пона, похоже, напал один из редких приступов болтливости. – Может быть, ты очутишься в объятиях нирваны?
Я поднял руку, показывая, что хочу задать вопрос, и монах кивнул.
– А что такое нирвана? – поинтересовался я. – К чему мы вообще стремимся?
– Это истинная реальность, – сказал монах. – Только описать ее невозможно. Причина такой ситуации банальна – нирвана лишена свойств. Любой разговор о ней не имеет смысла. Попытка описать ее лишь приведет к тому, что в голове у тебя возникнет ложный образ. Да и вообще беседы о подобных вещах имеют результатом лишь то, что ведущий их человек проникается осознанием собственной значимости, представлением о том, что он духовен и развит. Но ведь от обсасывания таких слов, как «просветление», «свобода» или «нирвана», ближе к ним не станешь.
Последняя фраза брата Пона породила во мне глубокое беспокойство и одновременно разочарование.
Завтра превратилось в сегодня несколько быстрее, чем мне хотелось.
Я ухитрился несколько часов поспать, а проснулся с подведенным от страха животом. Попытался успокоиться, но ничего не добился, разве что впал в состояние глухой прострации.
Еще немного… и все. Нет, не может быть!
Но едва я убедил себя, что за нами не придут, как люк открылся и внутрь заглянул тип со шрамами и большим пистолетом.
– Выходите! – скомандовал он, кровожадно улыбаясь. – Время с вами кончать!
– Выходите! – скомандовал он, кровожадно улыбаясь. – Время с вами кончать!
Брат Пон заулыбался так, словно его пригласили не на казнь, а к праздничному столу. Я же поднялся с трудом, руки и ноги отказались слушаться, и не сразу вспомнил, что должен изображать дурачка.
Хотя какой в этом смысл? Не помогло же…
Но я привычным уже образом согнулся и полез по лестнице так, словно правая рука у меня действовала хуже левой.
– Будете умирать, – доверительно сообщил шрамолицый, после чего нам завязали глаза.
Я ковылял, спотыкаясь едва не на каждом шагу, но что странно, меня за это не били. Кричали, да, но без особой злости, и прикладом в спину и бока, как раньше, не стучали. Сколько минут мне осталось до смерти? Пять? Десять?
Затем под ногами, к моему удивлению, оказались заскрипевшие деревянные ступеньки. Скрежетнули ржавые дверные петли, и я ощутил запах специй, жареного мяса, горячего риса.
В желудке, где несколько дней не было ничего, голодно квакнуло.
Повязку с глаз содрали одним рывком, и я заморгал, привыкая к яркому освещению. Мы очутились в просторной комнате, в центре которой за застеленным скатертью и уставленным посудой возвышением сидели ярко одетые люди, мужчины в халатах и женщины в чем-то вроде кимоно.
Среди прочих выделялся толстяк в облачении, на котором золотые и серебряные драконы гонялись друг за другом среди багровых и черных облаков. Его спину поддерживала настоящая гора подушек, темные глаза с круглого лица смотрели властно и проницательно.
Брат Пон отвесил поклон, я с небольшой задержкой повторил его движение.
Куда нас привели? Что это за люди?
– Ты ли это, неправильный монах? – спросил толстяк на неплохом английском. – Снова явился, когда не ждали?
– Я и есть, – ответил брат Пон. – Смиренный служитель просветления.
– Когда-нибудь ты доиграешься, – продолжил толстяк, вертевший в руке изящную фарфоровую чашечку. – Меня не окажется рядом, и один из десятников прикажет застрелить тебя как соглядатая.
Монах развел руками:
– Значит, такова воля Будды.
– Воля Будды, как же, – проворчал толстяк, нахмурился, но тут же рассмеялся. – Может быть, пора и в самом деле покончить с тобой? Избавиться от этой занозы в заду?
«Нет! Нет! Нет! Не надо этого делать!» – захотелось воскликнуть мне.
Но я лишь приоткрыл рот еще шире и принялся ковырять в ухе, стараясь делать это как можно более шумно.
– Хотя нет, кто я таков, чтобы взваливать себе на плечи столь тяжелую карму? – толстяк погрозил нам похожим на сосиску пальцем. – Но и отпустить тебя просто так… Нельзя.
– Я могу проповедовать для вас, – предложил брат Пон. – Тела свои вы ублажили. Теперь неплохо бы подумать и о вечном.
– Хорошо, годится, – проговорил толстяк после паузы. – Пусть будет по-твоему. Если мне понравится, то я отпущу и тебя, и твоего послушника-дурачка, если же нет, то ты вернешься в подвал, чтобы придумать что-нибудь поинтереснее.
– В подвале неплохо… – монах изобразил задумчивость. – Тихо, спокойно, темно. Хотя ладно… сегодня я буду говорить для вас о том, что есть Будда и какова его природа…
Не дожидаясь разрешения, прямо так, с пальцем в ухе я опустился на пол и уставился на брата Пона снизу вверх.
Дураку позволено то, чего никогда не простят умному, а ноги меня не держали.
Бусины на четкахЧеловек, относящийся к себе абсолютно серьезно, без юмора, важный и чопорный, на удивление часто выглядит клоуном.
Да, понятно, что мы можем заниматься капитальными делами, не терпящими шуток, но это не значит, что маску значительности нужно таскать на себе постоянно. Проблема в том, что она быстро прирастает, становится неосознанной и превращается в тяжелую ношу.
Серьезно можно относиться к каким-то задачам, обязанностям, ситуациям, но вовсе не к собственной личности, к эго, к тому иллюзорному скоплению разнохарактерных черт, которое мы называем собой.
Ну а уж дурачиться, выставлять себя идиотом, смеяться над собой время от времени просто необходимо.
* * *«Движение против потока» выполняется один раз в сутки, обычно вечером, когда с дневными делами покончено.
Начинается оно с того, что в памяти с максимальной дотошностью восстанавливается последнее событие, сопровождавшие его эмоции, мысли, обстановка, жесты и выражения лиц других людей, если они присутствовали.
После того как удается это сделать, нужно перейти к предпоследнему событию и дальше, дальше – и прожить весь день заново в обратном порядке.
Не осуждать себя при этом за неудачные решения и ошибки, не гордиться успехами, вообще никак не оценивать то, что проходит перед глазами, не пытаться отыскать в нем новый глубокий смысл.
Просто смотреть, словно сериал, в котором некто похожий на нас является главным героем.
* * *Разговоры на так называемые духовные темы приносят куда больше вреда, чем пользы.
Ведущий их человек уверен, что высокоразвит и продвинут, но ведь упоминание терминов «святость», «нирвана», «просветление» и многих-многих других не меняет в нем ничего. В лучшем случае все остается как есть, в худшем же растет гордыня, появляется возвеличивание собственной личности.
Не зря Будда на вопросы «высокодуховного» рода отвечал молчанием.
Поэтому отвлеченные общие темы, имеющие отношение к миру и человеку, нужно поднимать с очень большой осторожностью, а лучше вообще не поднимать.
Глава 8 Сияющий Будда
В животе ощущалась приятная тяжесть, а одолевавшая меня время от времени отрыжка напоминала, что я впервые за долгий срок объелся. Я ее не сдерживал, наоборот, подчеркивал, еще не забывал облизываться и поглаживать себя по брюху.
Сумка для подношений – ее я держал в руках – была столь же полна, как и мой желудок.
Мы с братом Поном сидели в кузове грузовика, что без спешки катил по извилистой горной дороге. Узкие лавки вдоль бортов вместе с нами делили около двух дюжин вооруженных мужчин в хаки, а дно было завалено пустыми мешками, они елозили туда-сюда, время от времени наползая мне на ноги.
Проповедь моего наставника закончилась тем, что нас отпустили.
Толстяк в халате с драконами, исполнявший роль Большого Босса, накормил нас едой с собственного стола и проводил до машины, сообщив, что раз мы все равно идем на восток, то нас немного подбросят.
Остановился грузовик на краю огромного поля, засаженного маками.
Мы вылезли из кузова последними и, обменявшись со спутниками прощальными поклонами, затопали прочь, прямиком через заросли винной пальмы, отодвигая в стороны ее огромные, перистые листья.
Под ногами хрустели плоды, на вид сочные и вкусные, но на самом деле едкие и практически несъедобные.
– Можешь распрямиться, – сказал брат Пон минут через пятнадцать. – И говорить.
– Они и вправду могли нас убить?
– Теоретически да, фактически – нет, ибо наша с тобой карма не подразумевает в данный момент насильственной смерти.
– Но я чуть не умер от страха!
– Не преувеличивай, – брат Пон глянул на меня насмешливо. – Трусы же сухие?
С этим спорить я не мог.
– Эмоции уже не имеют над тобой той власти, что ранее, хотя ты сам можешь этого не осознавать, – пояснил монах. – Да и мысли, и телесные ощущения, и все остальное.
– А куда мы идем? – спросил я.
– Дядюшке Лю, – похоже, это имя носил толстяк в роскошном халате, – я сообщил, что мы намерены посетить монастырь Пхи Май, а поскольку врать мне не положено, то мы и в самом деле отправимся туда.
Других вопросов у меня не нашлось, и мы продолжили путь в тишине.
Горы вставали со всех сторон, не особенно высокие, оплывшие, заросшие лесом. Тем не менее иногда приходилось карабкаться по крутому склону, а потом спускаться по такому же, цепляясь за бугорки и растения, да еще и следя, чтобы неудобный посох с бубенчиком не вылетел из руки.
На ночлег остановились у крохотного родника, бившего из каменной стены.
– С голоду теперь пару дней не помрем, – сказал брат Пон, изучив содержимое наших сумок. – А вообще настало тебе время вспомнить, что есть такая штука, как бхавачакра.
Резкая смена темы сбила меня с толку… при чем тут колесо судьбы?
– Давай, вспомни ее, визуализируй во всех деталях, – приказал мне монах.
Задача показалась мне плевой – я два месяца убил на то, чтобы нарисовать бхавачакру на голой земле, несколько раз начинал сначала, потом созерцал ее, пока не запомнил досконально.
Вот только бхавачакра, возникшая перед моим мысленным взором, выглядела несколько не так, как я ожидал…
Словно вылепленное из обожженной глины колесо местами осыпалось, покрылось трещинами. Кое-где выпали целые фрагменты, например, у курицы во внутреннем круге не оказалось головы, человек с чашей вина лишился сосуда в руке, а дворец, символизирующий миры богов, раскололся на части.