На «Парадизио» мне предложили три сценария, все три – никчемные. В итоге я выбрала четвертый. Контракт Карсона со «Стрельцом» закончился, и он написал сценарий для меня, о невесте полицейского, которая оказывается между ним и гангстером, которого тот мечтает поймать. Гангстер собирался завязать и сделал пластическую операцию. Покончить с прошлым не вышло, потому что он сам стал свидетелем преступления, и за ним принялись охотиться другие гангстеры, понятия не имеющие, кто он такой. Студия обещала съемки в цвете, но сюжет стал ее нервировать, и в итоге ограничились обычной черно-белой съемкой. Оператор волшебно снял дым и туман, режиссер ненавидел павильоны и старался задействовать натуру по максимуму. По требованию студии сняли два варианта финала – один, в котором гангстер погибает, и другой, в котором он как бы погиб, но зритель понимает, что героиня дала ему скрыться. Я выдержала целую битву, чтобы оставили второй вариант, и на студии со мной перестали разговаривать – до того дня, когда стало ясно, что «Схватка хищников» имеет большой успех. Но я уже впала в свою привычную депрессию, и никакой успех меня не радовал.
В сущности, я пустила свою жизнь на самотек. У меня опять завязались отношения с Тони. Потом я с ним поругалась и стала жить с Рэем. В какой-то момент он стал меня пугать, и я опять вернулась к Тони. В промежутках у меня были какие-то… увлечения – не увлечения, но разные люди из мира кино, которые оказывались в моей орбите. Внуши человеку, что он второго сорта, и ты сможешь делать с ним что хочешь; но мне даже не надо было ничего внушать, потому что я планомерно занималась саморазрушением. Актер, который играл полицейского в «Схватке хищников», недавно признался в интервью, что во время съемок я была абсолютно профессиональной, а за пределами съемочной площадки – абсолютно невменяемой. Хуже всего было то, что я дала себя втянуть в дела Тони и по его поручению возила в Швейцарию чемоданы с деньгами. Фирмы Винса уже не хватало, чтобы отмывать доходы. Гитлер напал на Советский Союз, и Павел Егорович постоянно переставлял флажки на карте, показывая мне, как изменяется линия фронта. День ото дня он становился все мрачнее, потому что немецкая армия катилась лавиной, и казалось, что ее ничто не может остановить. Я побывала в Париже и подходила к дому, в котором жил Габриэль. Из трещины на асфальте рос одуванчик, я смотрела на него и думала, что где-то здесь, может быть, на этом самом месте, убили Франсуазу. На улицах развевались флаги со свастиками. Ходили парижане, словно ничего не случилось, и никто не прятал глаза. Я тогда очень отчетливо поняла, что вся болтовня о свободе не стоит ничего, если за нее не сражаются.
В Швейцарии флагов не было. Мирная, идиллическая, патриархальная страна, вышколенная обслуга в отелях, в банках – самые предупредительные служащие на свете. Однажды, когда я вернулась в отель после прогулки по берегу Женевского озера, портье сказал, что заходил какой-то господин и оставил мне письмо. Я не стала открывать конверт в холле, и правильно сделала. Когда я поднялась в свой номер и разорвала конверт, из него выпал сложенный вдвое листок, отпечатанный на машинке. В листок была вложена маленькая фотография размером с ладонь – Габриэль, исхудавший, весь заросший, за ограждением из колючей проволоки. Сердце у меня в груди сделало чудовищный кульбит, но я сумела овладеть собой и посмотрела, что напечатано на листке. Там было название церкви, время встречи и приписка: «Захватите фотографию с собой».
Ночью – встреча была назначена на следующее утро – я почти не сомкнула глаз. Во что меня втягивают? Не пожалею ли я, что иду на поводу неизвестно у кого? Я в тысячный раз принялась рассматривать фотографию. Она не походила на фотомонтаж, и я точно знала, что на ней был изображен именно Габриэль. Задолго до завтрака я встала и стала выбирать костюм, в котором пойду на встречу. Почему-то я сразу же поняла, что лучше мне быть как можно менее заметной. Я отказалась от макияжа и решила убрать волосы под шляпку. Позавтракав в номере, я покинула гостиницу и какое-то время кружила по улицам возле церкви. По-моему, я пришла почти за час до назначенного срока. Церковь была почти пуста. Я села возле прохода и приготовилась к долгому ожиданию. Несколько раз входили разные люди, кто-то зажигал свечи, кто-то молился. Время остановилось. Может быть, это чья-нибудь шутка, думала я. Розыгрыш звезды. Хотя кому я нужна? После «Схватки хищников» студия навязала мне проект, который с самого начала мне не нравился, но надо было платить налоги, и я согласилась. (Вы удивитесь, если узнаете, в скольких фильмах актеры снимаются лишь для того, чтобы платить налоги, алименты или содержать дом.) Фильм потерпел сокрушительный провал. Верная миссис Миллер пыталась спрятать от меня статьи, где обо мне говорили как об «угасающей звезде», но в Голливуде ничего не скроешь. Если ты не приносишь денег, ты никто. Ну-с, и вот итог: я превратилась в курьера гангстеров. Я представила себе, как знаменитая сплетница Стелла Питерс, которую боялись все звезды, потому что от ее писанины зависела их карьера, строчит в своей колонке: «Бывшая звезда Голливуда Лора Лайт связана с организованной преступностью», и, не удержавшись, хихикнула. Мои коллеги заискивали перед этой толстомордой выскочкой, дарили ей машины и драгоценности, покорно посещали вечеринки, которые она устраивала, но я ничего ей не дарила и никогда не была у нее в гостях. Просто после того, как Стелла написала обо мне какую-то гадость, Тони подстерег ее в ресторане, затащил в отдельный кабинет и сломал указательный палец, предупредив, что, если она еще хоть раз напишет про меня что-то оскорбительное, ей сломают шею. Бедняжка Стелла даже не подозревает, как ей повезло, что ею занялся Тони – Рэй бы сделал с ней что-нибудь похуже, одним сломанным пальцем она бы не отделалась. Конечно, она никогда не осмелится даже намекнуть в прессе на то, с кем я…
На скамью позади моей присела женщина, до меня донесся аромат ее духов. Она заерзала на месте, и внезапно я почувствовала, как ее сумочка осторожно коснулась моего плеча.
– Не оборачивайтесь, – шепнула незнакомка на довольно скверном английском. – Фотография с вами? Положите ее на скамью рядом с собой.
Изумившись, я выполнила ее требование. Незнакомка наклонилась вперед и бросила взгляд на фото.
– Спрячьте его, – шепнула она. – Через несколько минут я встану и выйду из церкви. Выходите сразу же за мной и следуйте на расстоянии в десять шагов. На улице ко мне не подходите. Вам все понятно? – Я хотела задать вопрос, но она нетерпеливо мотнула головой. – Все вопросы потом, потом, – скороговоркой проговорила она.
Я спрятала фото. Незнакомка сделала вид, что ищет что-то в сумочке, потом встала и, негромко кашлянув, двинулась к выходу. Я поднялась с места и пошла следом за ней, но киношная практика давала о себе знать, и я словно видела нас со стороны, глазами невидимого оператора. Вот иду я в бордовом костюме и бархатной шляпке, облегающей голову, а вот она. Светлое платье в темную крапинку, темная шляпка с вуалеткой, а вот сумочка могла быть и лучше. Туфли, впрочем, весьма элегантные. По походке я бы дала ей лет двадцать пять, но голос противоречил походке, он явно принадлежал женщине лет сорока. Соблюдая дистанцию, мы двигались по женевским улицам, пока кружным путем не подошли к старому дому. Незнакомка вошла в него, я двинулась следом за ней. Лифта нет, только лестница – странно, что я не слышу стук ее каблуков по ступеням. Я поднялась на второй этаж, недоумевая. Незнакомка исчезла. Я с досадой спросила себя, в какую историю меня угораздило вляпаться, – и тут дверь за моей спиной открылась, кто-то схватил меня за плечо и затащил в квартиру. Дверь захлопнулась. Я отскочила к стене – но нет, схватил меня не мужчина, такая сильная рука оказалась у женщины, за которой я шла. Она приложила палец к губам и поманила меня в гостиную. Стол, стулья, комод, в углу этажерка с фарфором, на стене – портрет какого-то патера. На одном из стульев сидел крупный, неповоротливый на вид человек лет сорока пяти в костюме, который казался ему тесноват.
– Вот она, – сказала женщина по-русски, кивая на меня.
– Пришла одна?
– Одна, я не заметила никого подозрительного.
Через мгновение я услышала, как в замке поворачивается ключ. Вошел парень рабочего вида и хмуро покосился на меня.
– Хвоста не было, – отчитался он человеку, сидящему за столом.
Тот молча кивнул, и парень удалился. Женщина отошла к стене и стала возле нее.
– Ну что ж, – сказал незнакомец, буравя меня взглядом, – давайте знакомиться. Надеюсь, вы не забыли русский язык?
51
– С какой стати мне его забывать? – довольно воинственно ответила я. По правде говоря, мне было немного не по себе, но я уже примерно представляла, с кем имею дело.
– Вот и хорошо, – одобрил незнакомец. – Как к вам лучше обращаться: Татьяна Коротич или Лора Лайт?
– Вот она, – сказала женщина по-русски, кивая на меня.
– Пришла одна?
– Одна, я не заметила никого подозрительного.
Через мгновение я услышала, как в замке поворачивается ключ. Вошел парень рабочего вида и хмуро покосился на меня.
– Хвоста не было, – отчитался он человеку, сидящему за столом.
Тот молча кивнул, и парень удалился. Женщина отошла к стене и стала возле нее.
– Ну что ж, – сказал незнакомец, буравя меня взглядом, – давайте знакомиться. Надеюсь, вы не забыли русский язык?
51
– С какой стати мне его забывать? – довольно воинственно ответила я. По правде говоря, мне было немного не по себе, но я уже примерно представляла, с кем имею дело.
– Вот и хорошо, – одобрил незнакомец. – Как к вам лучше обращаться: Татьяна Коротич или Лора Лайт?
– Татьяна Коротич.
– Садитесь, Танечка. – Незнакомец встал и собственноручно отодвинул для меня стул. – Разговор будет долгим.
– А как к вам обращаться? – поинтересовалась я, усаживаясь на стул.
– Ко мне? – Он усмехнулся. – Иванов Иван Иванович. Устраивает?
– У меня вопрос, – начала я, извлекая из сумочки фото Габриэля. – Что это значит?
Человек, назвавшийся Ивановым, сел напротив меня и задумчиво потер подбородок.
– Мы подумали, вам будет небезынтересно узнать, что ваш знакомый жив, – сказал он.
– Его расстреляли, – мрачно промолвила я, гадая, во что меня пытаются втянуть.
– Приговорили к расстрелу, но в последний миг приговор отменили. Стараниями человека по имени фон Клюге, – уточнил Иванов. – Он давно знает Леруа и всегда им восхищался. Двоюродный брат фон Клюге входит в ближайшее окружение Гитлера. – Говоривший поморщился так, словно проглотил таракана. – В общем, ваш друг получил отсрочку.
– Где он сейчас? – хрипло спросила я.
– В тюрьме. Только не думайте, что фашисты занимаются благотворительностью. Видный летчик, писатель, журналист – голос такого человека кое-что значит. Один антифашист, переметнувшийся на их сторону, котируется больше оравы продажных писак. Все, чего фон Клюге хочет от Леруа – чтобы тот признал свои заблуждения. Дальше он будет писать статьи, восхваляющие Гитлера, выступать по радио, получать кучу денег и жить припеваючи. Как Вудхауз[40], например.
– Габриэль никогда… – начала я.
– Возможно. Но не забывайте, что мы говорим о людях, у которых… скажем так, имеется неограниченный арсенал средств убеждения. «Нет» в домашней обстановке и «нет», когда к твоей голове приставлен пистолет, это два совершенно разных «нет».
– Чего вы от меня хотите? – спросила я напрямик.
– Мне нужно заполучить некие бумаги, которые находятся в Лиссабоне, – ответил Иванов. – Человек, у которого они сейчас – ваш поклонник. Он смотрел все ваши фильмы по несколько раз. Вам будет легко втереться к нему в доверие, но я должен сразу же вас предупредить, что задание опасное. В прошлом этот господин уже раскусил не одного агента, так что вы очень сильно рискуете.
– Кто этот человек? – спросила я.
– Высокопоставленный служащий рейха.
– А взамен? Что я получу взамен?
– Мы попытаемся устроить Габриэлю Леруа побег. Когда я говорю «попытаемся», вы должны понимать, что никто не может ничего гарантировать. Упрямство Леруа раздражает немцев. Пока он в тюрьме на французской территории, его еще можно вытащить, но если у фон Клюге кончится терпение и Леруа отправят в концлагерь… Тогда остается рассчитывать только на чудо. Если же фон Клюге вдруг решит, что его приятеля проще расстрелять для острастки остальных, тогда вообще надеяться не на что. Вы понимаете?
– У меня есть деньги, – сказала я. – Можно подкупить охрану тюрьмы.
– Если деньги понадобятся, мы дадим вам знать.
– Я могу передать ему записку? – спросила я.
– Да, но только короткую. Нина вам покажет, на чем и как писать.
– Хорошо. Когда мне лететь в Лиссабон?
Иванов обменялся быстрым взглядом с безмолвной женщиной, которая по-прежнему стояла у стены.
– Вы согласны? Я вас предупреждал, что миссия может быть опасной.
– Плевать. Рассказывайте, что я должна сделать.
Иванов откинулся на спинку стула. Он очень хорошо владел собой, как все разведчики, но я все равно поняла, что он удивлен, и его удивление точно не было неприятным.
– Человек, о котором идет речь, находится не в Лиссабоне, а в Цюрихе. Я назвал Лиссабон, потому что не был уверен, что вы захотите с нами сотрудничать.
– В чем суть моего задания?
– Он носит при себе черную записную книжку, с которой никогда не расстается. Нам нужна копия этой книжки. Вы получите фотоаппарат, таблетки и подробные инструкции.
– Таблетки?
– Чтобы он уснул, а вы получили возможность добраться до книжки. Нина поедет с вами и будет вас страховать. Думаю, вам будет легко придумать легенду – в Цюрихе множество банков.
Приятно иметь дело с профессионалами, которые уже навели о тебе подробнейшие справки. Интересно, есть ли что-нибудь, чего они обо мне не знают?
– Вы меня презираете? – спросила я напрямик.
– У меня нет привычки презирать тех, кто сражается на моей стороне, – спокойно ответил Иванов. – Уяснили?
– Тогда давайте обсудим худшее, что мне грозит на вашем задании, – сказала я.
– Если вас разоблачат, то убьют, – вмешалась Нина, прежде чем Иванов успел вставить хоть слово. – Только и всего.
Ей все же было около двадцати пяти, но глаза явно видели гораздо больше, чем полагалось по возрасту. Брюнетка, не то чтобы красивая, а скорее интересная. Старается держаться холодно и отстраненно, но я сразу же поняла, что не внушаю ей особой симпатии.
– Значит, меня не разоблачат, – сказала я, отвечая на ее слова. – Я бы хотела написать записку Габриэлю. Вы упоминали, что есть возможность ее передать.
…По замыслу Иванова, Нина должна была сопровождать меня в качестве горничной. Едва она переоделась и явилась ко мне, я сразу же поняла, что мы провалимся. Не то у нее было выражение лица, совершенно не то. Но я имела кое-какой опыт и знала, как умелые режиссеры лепят сносных исполнителей даже из самых дрянных актеров.
– Итак, давайте репетировать, – сказала я. – У меня роль звезды… дайте-ка подумать… взбалмошной, капризной, иногда истеричной… Кроме того, я пью.
– Не сомневаюсь, – заметила Нина. Я подошла и влепила ей пощечину. Она отскочила и, сверкнув глазами, схватилась за тяжелую вазу.
– Вы все провалите, – сказала я, глядя ей в глаза. – Вы не можете быть горничной. Вы даже фартук носите, как одолжение, а носить его надо так, словно вы в нем родились. Этот Эрих – забыла, как там его, – только посмотрит на вас и сразу же поймет, что вы не та, за кого себя выдаете. И нам крышка. Нам обеим крышка!
Нина закусила губу и опустила вазу, которой легче легкого было проломить мне голову.
– Послушайте, – выдохнула она, – я… Вы правы, я не горничная. Но я хочу вам помочь!
– Вы не справитесь, – покачала я головой. – И мне придется сказать об этом Иванову. Слишком многое поставлено на карту.
– Позвольте мне попробовать, – умоляюще проговорила Нина. – Я… Я буду делать все, что вы прикажете.
– Тогда придется постараться, – сказала я. – Звезда, то есть я – жуткая неряха. – Я прошлась по комнате, расшвыривая свои вещи. – Вы горничная, собирайте. Вид у вас должен быть такой, словно вы занимаетесь этим в тысячный раз, и вас уже ничто не удивит.
Я муштровала ее несколько дней: как собирать вещи, как носить завтрак, как отвечать на телефонные звонки и заодно репетировала свои будущие замашки. Наконец Нина не выдержала.
– Не понимаю, зачем вам нужно изображать капризную истеричку, – заметила она. – Ведь в жизни вы совершенно другой человек!
– Вы ничего не понимаете, Нина, – усмехнулась я. – Капризная истеричка вызывает меньше вопросов. Точнее, она вообще их не вызывает.
Иванов показал мне фото Эриха, которого я должна была очаровать. Я увидела типичного немца с деревянным лицом и оловянными глазами, лет тридцати трех или около того. Он жил в лучшей гостинице Цюриха, где как бы случайно мне предстояло остановиться. Однако все пошло наперекосяк. Во-первых, заказанный мной номер оказался занят, и, обрадовавшись возможности попрактиковаться в образе, я закатила отличный скандал. Во-вторых, смесь дерева с оловом в реальности оказалась весьма привлекательным молодым человеком. Он проходил по холлу в момент скандала и, узнав, в чем дело, тотчас же предложил уступить мне свой номер. В-третьих, мне пришла в голову мысль, что побег Габриэля – дело чрезвычайно хлопотное и нет никакой гарантии, что меня не попытаются надуть. А что, если попробовать организовать его освобождение через немцев? У Эриха, как я поняла, большие связи – вопрос только в том, хватит ли их для осуществления моей мечты. К тому же неизвестно, захочет ли мой поклонник заниматься вызволением своего соперника. Я сказала себе, что жизнь – не кино, где такие фокусы проходят на раз-два. Эпизод первый: героиня со следами слез на лице умоляюще смотрит на Эриха, эпизод второй – героиня под дивную музыку бросается на шею Габриэлю, а все, что между эпизодами, съела цензура. Хорошо уже, по крайней мере, то, что Эрих смотрел на меня во все глаза. Я была так поглощена своими мыслями, что даже не сразу обратила внимание на то, с каким расстроенным видом Нина закрыла дверь нашего номера.