Я встретилась с Тони, а потом с Рэем. Оба с первых же слов заявили мне одно и то же: не лезь, это тебя не касается. Я сделала все, что могла. Я попросила Тони подумать о семье, а Рэя – о детях (у него были сын и дочь от разных женщин). Я напомнила о Розе, о том, что она растила Рэя как своего сына, на что тот вспылил и огрызнулся, что ее дом был паршивой хибарой, а двоюродные братья ему осточертели. Я поехала к Винсу и увидела, что он нервничает. Он сказал мне по секрету, что ему нравится строительный бизнес и вообще легальные дела, но сейчас такое положение, что как бы Рэй не закатал его вместе с Тони в бетон. Пол тоже находился в доме, и так как он никогда не был особым храбрецом, его состояние легче всего передается словом «паника». Он плакался, что никогда не делал Рэю ничего плохого, а теперь тот его убьет за то, что его сестра замужем за братом Тони. Под конец Лучия не выдержала и прикрикнула на брата.
– Прекрати! Ты нас позоришь… – И, обернувшись ко мне, добавила: – Ну а ты, ты сама? На чьей ты стороне?
– У кого ты спрашиваешь, – проворчал Винс. – Она всегда только на своей стороне.
Конфликт между Тони и Рэем быстро перешел в фазу военных действий. В перестрелках погибло несколько десятков человек, газеты заволновались. Тони и Рэй, однако, не получили ни царапины. Они отсиживались в укрепленных особняках и терпеливо ждали, когда противник совершит ошибку. Рэй, однако, оказался хитрее. Он подкупил сотрудников телефонной компании и организовал звонок Тони якобы из дома Розы, что у нее произошел сердечный приступ и она умирает. Когда Тони позвонил матери, он на самом деле попал на сообщницу Рэя, которая находилась в другой части города и которая голосом служанки Марии подтвердила, что Роза очень плоха. Тони помчался к матери, и возле дома Розы его расстреляли вместе с охраной. Свидетели уверяли, что последнюю пулю в раненого Тони выпустил Рэй, и он же застрелил подъехавших минутой позже Винса с Полом Верде.
На следующий день ко мне пришла Роза. Она была убита горем и еле могла передвигать ноги. Я усадила ее в кресло и спросила, чем я могу ей помочь.
– Вы совсем не изменились, – сказала Роза, скользнув по мне взглядом.
– Изменилась, – возразила я.
– Нет. – Она медленно покачала головой. – Я помню, какой вы были, когда я впервые вас увидела… и когда все мои сыновья были живы, – прибавила Роза изменившимся голосом. – Зачем револьвер? – вяло спросила она, кивая на оружие, лежавшее на столе.
– Потому что я боюсь, – сказала я после паузы. – Не вас, а… того, кто остался.
– Я думала, он вам нравился, – усмехнулась Роза.
– Нет. Он всегда меня пугал. – Я взяла газету и накрыла ею револьвер, чтобы не смущать гостью. – Он очень жестокий человек, недавно он угрожал убить Габриэля. И теперь… Теперь уже никто не может его остановить. Только ваш сын мог заставить Рэя держаться в рамках.
– У меня мысли путаются, – пробормотала Роза, поднося руку к голове. – Четверо сыновей и одна дочь… все, все умерли. Лина, Джонни, Лео, Тони, Винс. Вы не знаете, каково это… не понимаете. Я выбежала из дома, я кричала: «Нет!» Рэй посмотрел на меня и выстрелил в голову Тони, который пытался отползти от него. Появилась машина Винса, я кричала, кричала… Мой сын пытался уехать, но люди Рэя начали стрелять… изрешетили машину. – Она умолкла. – Прежде чем уехать, Рэй отсалютовал мне оружием. – Роза изобразила его излюбленный жест, когда вскинутый вертикально пистолет дулом касается полей шляпы спереди, и ее лицо передернулось ненавистью. – Как он мог? Убить их на моих глазах… За что он так со мной? Что я ему сделала? А потом приехали полицейские…
– Вы сказали им, что вы узнали Рэя? – спросила я.
– Полиции? Нет, – сказала Роза таким странным тоном, что я начала опасаться за ее рассудок. – Полиция и так все знает, но им все равно. – Она поникла головой. – Бедные, бедные мои дети! Почему я не умерла раньше? Я бы не стала причиной того, что их выманили так коварно, так жестоко…
Она зарыдала, она была близка к истерике. Я побежала за водой. Когда я вернулась, Роза все еще плакала, закрыв лицо руками. Я заставила ее выпить немного воды.
– Скажите, вы придете на их похороны? – спросила Роза, немного успокоившись.
– Я не могу, – прошептала я. – Я боюсь. Если вам нужны деньги, скажите, сколько. Я дам.
– Деньги есть, – сказала Роза с безнадежным выражением. – Но разве они вернут моих детей?
Я проводила ее до двери, и она ушла – старая сухонькая женщина в трауре, который она, наверное, уже не снимет до конца своих дней. Мне не давала покоя мысль, все ли я сделала, что могла. Коробочка, которая лежала в ящике моего стола, жгла мою совесть адским пламенем, но я пересилила себя и ушла к Габриэлю, который сидел на веранде и смотрел на сад.
Тони и Винса похоронили очень торжественно и, как говорят в таких случаях, достойно. Их убийца на похоронах не появился, но прислал роскошные венки. Газеты задавались вопросом, что будет дальше. В воскресенье ко мне в кабинет вбежала взволнованная миссис Блэйд.
– Мисс Лайт, мисс Лайт… Рэя Серано застрелили!
– Кто?
– Мать Тони… Он шел в церковь с… с какой-то дамой и своим сыном, а она вышла из церкви ему навстречу и выстрелила в него три раза…
– А охрана где была?
– С ним, но они не ожидали…
– Ее убили?
– Нет… Полиция ее арестовала.
– Хороший сюжет для фильма, – зевнула я. – Мать-мстительница за убитых детей. Или нет? Конечно, такое уже было снято тысячу раз…
– Вы же сами говорите, – несмело начала миссис Блэйд, сбитая с толку, – что все зависит от конкретного решения… от подачи материала, от актеров…
– Кажется, мы отвлеклись, – вздохнула я. – Как думаешь, если я выйду замуж в марте, мы успеем как следует подготовиться? Хотя… я хочу торжество только для нас с Габриэлем и еще нескольких человек, а остальные обойдутся.
– Боже мой! – расчувствовалась миссис Блэйд. – Наконец-то вы выходите замуж! Я так рада… Вы заслужили свое счастье!
– Только никому не говори, – добавила я, улыбаясь. – Пусть это будет наш секрет.
Через несколько минут позвонил Джонни. Одно время он пытался возобновить наши отношения, причем с женой разводиться не собирался. Его задело, что я не желаю быть вторым номером, а когда он узнал о том, с какими людьми связывают мое имя, то занервничал и предпочел исчезнуть с моего горизонта.
– Кажется, ты осталась без покровителей, – объявил Джонни. – Уже слышала новости? Рэй Серано ненадолго пережил своего кузена.
– Дорогой Джонни, – сказала я, – ты меня с кем-то перепутал. Я всего добилась сама, у меня никогда не было покровителей. Были друзья, которых я не забываю, но покровителей не было.
– Теперь Стелла Питерс точно отыграется, – не унимался Джонни. – Боюсь даже предположить, что она о тебе понапишет.
– Передай Стелле, что мне плевать на нее и ее писанину, – ответила я и повесила трубку.
В дверь позвонили, и миссис Блэйд пошла открывать. Я подошла к зеркалу и поправила прическу. Через минуту миссис Блэйд вернулась и со смущением объявила, что меня хочет видеть полицейский.
– Детектив О’Доннелл, так он представился. Я вызываю адвоката?
– Не стоит, – отмахнулась я, – разберусь сама. Пригласи его.
За годы, которые мы с ним не виделись, мой старый знакомый постарел, и в его черных волосах прибавилось седых нитей. На нем был светлый плащ, а шляпу он держал в руке. Бросив один-единственный взгляд на окружающую его богатую обстановку, он больше не уделял ей никакого внимания.
– Давно не встречались, мистер О’Доннелл, – сказала я. – Садитесь, прошу вас. По какому вы делу?
– Так, пришел кое-что уточнить, – туманно отозвался О’Доннелл. Он достал из кармана платок и развернул его. В платке лежал револьвер, который показался мне смутно знакомым. – Скажите, мисс Лайт, это ваше оружие?
55
– Оно похоже на то, которое купил мой отчим несколько дней назад, – сказала я. – А в чем дело, собственно?
– Это ствол, из которого Роза Серано застрелила сегодня утром Рэя Серано, – пояснил О’Доннелл. – Покажите ваш револьвер, пожалуйста.
Я стала рыться в ящиках, затем, вспомнив кое-что, стала прощупывать газеты на столе. Револьвера не было. Я сняла газеты и перетряхнула их – револьвер исчез. О’Доннелл наблюдал за моими поисками с видом, который можно было бы назвать заинтересованным, если бы в его глазах не поблескивали колючие огоньки.
– Револьвер лежал здесь, – промямлила я. – Но теперь его нет.
– И вы заметили его исчезновение только сейчас? – сухо спросил О’Доннелл.
– В общем, да.
– Роза Серано показала, что она украла револьвер у вас, – заметил О’Доннелл. – Но она приходила к вам во вторник, а сегодня воскресенье. Странно, что за столько дней вы его не хватились.
– У меня были другие дела, – сказала я.
– В доме живете вы, – уронил в пространство мой собеседник, – ваш отчим, ваш брат-подросток и французский летчик. Прислугу в расчет не берем. – Он воинственно насупился. – Мисс Лайт, не держите меня за дурака. Вы не из тех, кто разбрасывает по дому, где ходит куча народу, заряженные револьверы 38-го калибра, и уж точно не из тех, кто оставляет оружие в поле зрения отчаявшегося человека. Вы сделали это нарочно.
– У меня были другие дела, – сказала я.
– В доме живете вы, – уронил в пространство мой собеседник, – ваш отчим, ваш брат-подросток и французский летчик. Прислугу в расчет не берем. – Он воинственно насупился. – Мисс Лайт, не держите меня за дурака. Вы не из тех, кто разбрасывает по дому, где ходит куча народу, заряженные револьверы 38-го калибра, и уж точно не из тех, кто оставляет оружие в поле зрения отчаявшегося человека. Вы сделали это нарочно.
– Докажите.
– Не могу. – О’Доннелл улыбнулся. – Вы очень ловко все провернули. Мы ведь знаем, что вы встречались с Тони Серано и Рэем Серано, когда они только готовились воевать друг с другом. Люди, которые просили вас повлиять на ситуацию, думали, что вы убедите их успокоиться. Но вы ведь делали все наоборот. Вы науськивали их друг на друга. Вы сказали Тони, что Рэй – ненормальный и что от него необходимо избавиться. А Рэю вы сказали, что, если бы Тони не было, вы бы вышли за него замуж.
– У меня и в мыслях не было выходить за Рэя, – сказала я. – Никогда.
– Но вы дали ему обещание, а после того, как он убил Тони и Винса, он приехал к вам, в этот самый дом. Смелее, мисс Лайт. О чем вы говорили? Может, о том кольце, которое он вам привез? Прекрасное кольцо, самое дорогое из всех, которые были в магазине. Этими самыми руками, которыми он до того застрелил несколько человек, он принес вам кольцо. И вы ведь не стали отказываться, насколько нам известно. Вы проняли его подарок, и Рэй покинул ваш дом в прекрасном настроении. Сбежал по ступенькам, как мальчишка.
– Я не могла выставить его за дверь, – сказала я. – Есть враги, которых можно себе позволить, а есть враги, которых позволить себе нельзя. И не говорите мне, что вы меня не понимаете.
О’Доннелл спрятал улику и подался вперед, внимательно глядя мне в лицо. Когда я замолчала, он усмехнулся.
– Мисс Лайт, мы ведь давно с вами знакомы. Не скрою, я наблюдал за вами. Вы все время ходили по краю, но не срывались, черт знает почему. – Нервным жестом он взъерошил волосы. – Знаете, одно время я был уверен, что вы плохо кончите, но вышло-то наоборот. Плохо кончили все, на кого у вас был зуб.
– Это просто смешно, – поморщилась я. – Я знала Тони и Рэя много лет. Зачем мне желать им смерти?
– Затем, что они стали вам мешать. Они никак не хотели оставить вас в покое. Что вам сказал Тони в мае, когда ваш французский друг вернулся – «Зачем тебе этот полудохлый сбитый летчик?». А Рэй и вовсе дал вам понять, что избавиться от Габриэля Леруа – пара пустяков. И вы занервничали. Вы хорошо знали их и знали, на что они способны. К несчастью, они не знали, на что способны вы, что в конечном счете их и погубило. Вы лавировали, успокаивали их и выжидали своего момента. Смерть Джино де Марко дала вам шанс добиться своего. Вы натравили их друг на друга, а потом подсунули Розе заряженный револьвер. – О’Доннелл сузил глаза. – Интересно, что бы вы сделали, если бы она его не взяла? Хотя что я спрашиваю – у вас в доме бывший военный, человек, привычный к оружию. Или вы бы подговорили миссис Блэйд, которая вас боготворит, избавить вас от Рэя? А, Лора?
– Я играла отрицательные роли, – пожала я плечами. – Но вы делаете из меня какое-то олицетворение вселенского злодейства. Такое впечатление, детектив, что вы за что-то сердиты на меня.
– Напротив, я вами восхищаюсь, – возразил О’Доннелл. – Вы привязаны к своим друзьям и не бросаете их, но к своим врагам вы безжалостны. Не знаю, чем вам насолили братья Серано в прошлый раз, но приехать к дому соперницы, позвонить из телефонной будки в полицию и ее голосом донести на них – сильный ход.
– Я не понимаю, о чем вы говорите, – мрачно сказала я.
– Понимаете. Та, которая звонила, сказала: «Я не могу бегать быстрее пули». То же самое выражение употребили и вы в разговоре со мной. Помните? Я еще обратил на него внимание. Это вы тогда звонили, а не Флоренс Мэйс, именующая себя Конни. В ту ночь вы сидели в редакции, где полно телефонов, но вы знаете, что любой звонок можно отследить, и вы вышли из редакции под каким-то предлогом и сдали своих дружков. Может, они по глупости обсуждали свои планы при вас, а может, они говорили по-итальянски и думали, что вы их не поймете. О, как у вас глаза блеснули – значит, они говорили по-итальянски? Так или иначе, своего вы добились. Их посадили в тюрьму, а Лео Серано пристрелил шериф. Вы думали, что избавились от них надолго, но вот незадача – Тони и Рэй вышли слишком быстро. А потом вы опять сделались друзьями. Интересно, почему?
– Наверняка у вас есть объяснение, – сухо сказала я. Разговор с О’Доннеллом стал меня утомлять.
– Конечно, есть. Звезды вашего масштаба не водятся с гангстерами, а если и водятся, то только от полного отсутствия мозгов. Вы могли пожаловаться студии, что вас донимают люди из вашего прошлого. На студиях привыкли разруливать и не такие конфликты. Но вы делали вид, что все в порядке, а в донесениях наших информаторов я читал, что Тони не раз заявлял, что вы от него никуда не денетесь. Рэй тоже выражался в том духе, что вам некуда деваться. Причина? Она напрашивается сама собой, и это убийство Стюарта Хэмилтона, случившееся при крайне странных обстоятельствах. Кстати, оно ничего вам не напоминает?
– Нет. Я не слежу за уголовной хроникой.
– В убийстве Стюарта Хэмилтона обвинили его бывшую жену, которая имела причины быть им недовольной. Точно так же как в убийстве некоего Рикардо Лопеса обвинили его женщину, с которой у него были разногласия. Что мы имеем в сухом остатке? – О’Доннелл прищурился. – Даму, которая убила Лопеса, выловили из воды. Якобы самоубийство, хотя людям обычно хватает сил пережить смерть того, кого они пришили. Я уверен, что она не кончала с собой, а ее убили. Жене Хэмилтона повезло больше, ее не стали убивать – или просто не успели, что не имело особого значения, поскольку с головой у нее не все в порядке. Вы же понимаете, к чему я клоню, да? Два убийства, подозреваемые подобраны по одному методу. На самом деле и Лопеса, и Хэмилтона убил Рэй Серано. Точнее, Хэмилтона убили вы – Рэй только покрывал вас.
– Так я и знала, что не обойдется без Хэмилтона. – Я даже не пыталась быть вежливой. – Может быть, вы скажете, что Джонни Серано в пролет столкнула тоже я?
– Нет, конечно. Но Хэмилтона убили вы, и я даже знаю почему. Потому что вы были в списке двадцатой, но не воспринимали его всерьез.
Должно быть, черные глаза О’Доннелла оказали на меня гипнотическое действие, потому что я вновь словно перенеслась в ту ночь, которую не любила вспоминать. Дом на Лорел Каньон, красный клен под окном облит лимонным лунным светом, и я засыпаю, засыпаю… кто-то постучал во входную дверь, но я только повернулась на другой бок и поглубже зарылась в подушки. И тут до меня донесся шум, словно что-то упало и разбилось в одной из соседних комнат. Я подпрыгнула на кровати и некстати вспомнила, что миссис Миллер в больнице и защитить меня некому. Я взяла сумочку, нашарила в ней револьвер, выбралась из постели и двинулась прочь из спальни. Оружие я не извлекла наружу и тащила его с сумочкой. В гостиной меня ждал сюрприз в виде зажженного света и Стюарта Хэмилтона, развалившегося на диване.
– Что вы тут делаете? – промямлила я.
– Жду вас, – ответил он с ухмылкой, которую считал неотразимой, но которая мне сразу не понравилась.
– Но… как вы сюда вошли?
– Ну, раз вы меня не впускали, я обошел в дом и влез в окно.
– Какого черта… – начала я. – Я вызову полицию.
Я шагнула к телефону, стоявшему на столике.
– Они очень обрадуются, – сказал мне в спину Стюарт. – И сразу же дадут знать репортерам. Полицейские получают гроши, для них годится любой приработок.
– Вы разбили вазу, – мрачно сказала я, глядя на осколки на ковре.
– Я согласен за нее заплатить. – Стюарт встал с места и подошел ко мне. От него пахло вином, его лицо раскраснелось. – Слушай, какого черта ты изображаешь из себя недотрогу? Я ведь совсем не плохой парень.
– Мне не нравятся подстилки общего пользования, – ответила я.
Он качнулся, в его глазах блеснула злость. Он наставил мне в грудь указательный палец.
– Между прочим, милочка, я звезда. А ты – так, актриса, каких тысячи.
– Тогда нам тем более не по пути. Пошел вон из моего дома.
– Хорошо, – сказал Стюарт. – Я уйду. Потом.
Я допустила ошибку, позволив ему сократить дистанцию. Он набросился на меня и попытался повалить на ковер. Я вывернулась, оставив в его руках кусок своей пижамы. Сумка во время борьбы упала, я потянулась к ней и потеряла доли секунды. Стюарт снова кинулся на меня, схватил за шею, опрокинул на ковер, навалился сверху и стал сдирать с меня одежду, выкрикивая нечто невообразимое. Нашарив револьвер, я вслепую сняла его с предохранителя, ткнула дуло в грудь Стюарта и дважды выстрелила. Он упал на меня и больше не двигался. Я перекатила его на спину, поползла по ковру, и только ухватившись за стол, кое-как сумела подняться на ноги. Меня шатало, перед глазами все плыло, я не знала, стошнит ли меня прямо сейчас или я, может быть, упаду в обморок. Я плюхнулась в кресло, не выпуская револьвера, и сидела, мучительно пережевывая одни и те же мысли. Убийство, убийство – и не кого-нибудь, а Стюарта Хэмилтона, звезды Голливуда. О боже мой! Первая степень – умышленное. Нет, господа присяжные, какой тут умысел, я защищалась, он хотел меня изнасиловать. Сотни, тысячи Фрэнков Горманов строчат статейки, читая которые, кумушки будут хмыкать: «Стюарт? Тебя-то? Да ты вообще должна считать, что тебе повезло». Я скажу правду, что он влез в мой дом без приглашения, но кого интересует правда? Прокурор заявит, что я пригласила Хэмилтона сама, и поди докажи, что это не так. Мэйбл Норман не убивала режиссера Десмонда, но ее карьере после его убийства пришел конец. А она, как-никак, была звездой, снималась с Чаплином. В газовую камеру меня вряд ли отправят, скорее уж в тюрьму, и вкатают максимальный срок, потому что я убила известного актера. Но я не Рэй и не Тони, и в тюрьме я просто сдохну. А мама? А мой брат, а Павел Егорович? Что будет с ними? Их же затерзают. Если я позвоню в полицию, мне придется распрощаться со всем: с кино, с карьерой, просто с жизнью. Если я позвоню…