снова было отклонено Пожарским.
Князь и Козьма рассудили по-своему.
Посланный королем в помощь полякам, сидевшим
в Кремле, гетман Хоткевич движется с запада по
Можайской дороге, и войска надо ставить с западной
стороны. Укрепиться следовало именно здесь. Оста-
вить же западную сторону открытой, уйдя на восток,
за Кремль, к Трубецкому, стало быть, открыть Хот-
кевичу свободный доступ к Кремлю. А ведь он вез
продовольствие для осажденных поляков.
Нижегородцы заняли Белый город, от Тверских
до Пречистенских ворот, полукругом, крепко
окопавшись и огородившись со стороны, откуда ждали
прихода Хоткевича.
Работали круглые сутки все как один.
Польские паны пустили слух, будто Пожарский
пренебрегает казаками, а земские люди держат
камень за пазухой против оборванной, полуголодной
казацкой голытьбы.
Сам Трубецкой говорил то же, науськивая
казаков на земское ополчение.
— Я стою под Москвою немалое время, —
обозлен но воскликнул Трубецкой, убедившись в
непреклонности Минина, — а взял только Белгород и
Китай-город. Что будет у мужика того, увижу его
промысел!..
Весь свой гнев он излил на Минина.
16. Приход гетмана Хоткевича
Войско гетмана Хоткевича, по своему походному
обычаю, двигалось к Москве продолговатым четыре-
угольником, со всех сторон окруженным повозками.
За передними повозками, внутри четыреугольни-
ка, тянулись пушки, в середине — пехота, а за
ней — панцырная конница.
Впереди войска на вороном коне ехал сам гетман
Хоткевич, окидывая суровым взором окрестности
Москвы. Перед ним верховой пахолик (оруженосец) вез
громадную булаву, украшенную драгоценными каменьями и
лентами. _
Конницу, делившуюся на хоругви, или эскадроны,
вели знатные шляхтичи, ротмистры. Она была
пестра, разноплеменна.
Тут были и закованные в тяжелые латы
неповоротливые немецкие ландскнехты, и польские пан-
цырники, и венгерцы — кто с длинными копьями,
кто с палашами, иные с саблями, кинжалами и даже
с боевыми молотами. У многих за спиной висели пи-
щали, а за кушаками воткнуты были пистолеты.
Вооружение, кони, сбруя — все было дорогое,
нарядное.
Около ротмистров гарцевали пахолики в
кафтанах из волчьей шкуры, с орлиным крылом за спиной.
Легкая конница Хоткевича состояла из немцев,
венгров, валахов и убежавших из Сечи запорожцев.
На прекрасных конях они следовали рядом с тяжело
двигавшимся коренным войском, с трудом
сдерживая своих скакунов.
Широко раскинулись по обе стороны Москва-реки
таборы нижегородцев и казаков, преградив дорогу
полякам.
Хоткевич ошибся. Он думал найти под Москвой
жалкие остатки ляпуновского ополчения, которые,
испугавшись его, сами разбегутся из-под стен
Кремля. Вышло иначе: перед ним оказалось большое
сильное войско.
Он отдал приказ остановиться.
Вечерело. Посинели ноля. Река, как стекло,
неподвижна. В лагере русских стояла тишина,
хорошо знакомая гетману тишина, соблюдаемая
накануне боя серьезным противником, не склонным к
уступкам.
Поляки раскинули табор на Поклонной горе. Они
огородили шатры возами, связанными между собой
цепью. Хоткевич приказал саперам возвести
земляные укрепления. На валы втащили пушки.
Осторожный и умный воевода, он счел нужным
устроить свой тыл так, чтобы в случае неудачи
укрепиться и послать гонцов к королю за помощью.
В польском лагере тоже наступила тишина: ни
рожков, ни песен, ни криков.
Нижегородских ратников охватило любопытство.
Хотелось знать, что за противник, с кем придется
тягаться силой, из-за кого столько разговоров и
хлопот.
Ополченцы подползали к самой воде, вглядываясь
в польские таборы. Расширенными от удивления
глазами с интересом следили за тем, как польские
гусары, спустившись вереницей с берега, поили
коней.
Начался шепот:
— Гляди, гляди! Кони-то какие гладкие да
большущие!.. Ой, господи!
— Нашими овсами, чай, откормили...
— Гляди... гляди... А сами-то ровно коты — одни
усы.
— Без бороды что за человек?! Силы той нет.
— Айда, ребята, к ним! А?
— Для ча?
— Покалякаем... Почто пришли? Мало им своей
деревни!
— Завтра калякать будем, на поле.
Накалякаемся вдоволь...
— Слышите — смеются!
Глядите—.покатываются!..
— Смеялась верша над болотом, да сама там и
осталась.
— Сесть бы в челнок, да приплыть бы к ним, да
испробовать бы... Думается, и не доживешь до
завтра... Внутри горит.
Послышались подавленные вздохи.
Кто-то сердито сказал:
— Не искушай народ!.. Помело! Лежи смирно.
Воевода какой объявился!..
Польские конники были веселы. Одни уходили,
другие спускались с горы на смену им. И казалось,
конца им не было.
17. Начало боя
Трубецкой стоял на том берегу, за Москва-рекой,
где и Хоткевич,— близ Крымского брода.
Нижегородцы — на этом берегу.
Трубецкой прислал послов. Он обещал
действовать против поляков заодно с нижегородцами и дал
слово ударить полякам в тыл. Трубецкой просил
воинской помощи у нижегородцев. Он уверял, что с
честью послужит земскому делу.
Пожарский согласился. Он не послушался
Козьмы, который убеждал его не верить Трубецкому,
человеку ненадежному. Пожарский отобрал пять сотен
самых храбрых казаков и отправил их на ту сторону
Москва-реки, к Трубецкому.
Рано утром Замоскворечье огласилось воем
резких,- пронзительных фанфар... Выло в этом что-то
страшное, зловещее, новое для слуха нижегородцев.
Грянули выстели пушек, дерзко, вызывающе...
Минин и Пожарский стояли на сторожевой
вышке. Им видно было, как по противоположному берегу
стала приближаться к реке блеснувшая железом
огромная масса польского войска. Грозно сверкало
оружие в лучах восходящего солнца. Всадники, имея
за спиной но одному пехотинцу, спустились в воду
первые. За ними поползли через реку громадные,
сооруженные за ночь плоты с остальной пехртой.
Непривычно было видеть реку, покрытую лесом копий и
знамен.
В действиях гетманского войска чувствовались
сила и уверенность в собственной непобедимости.
Хорошо вооруженное, закованное в заморскую
броню, увенчанное славой прежних побед, оно
красовалось перед нижегородцами своей отвагой,
открыто, на виду у неприятеля, совершая переправу через
реку.
Трубецкой бездействовал.
Он и не думал мешать гетману переправляться
через реку, равнодушно наблюдая за тем, как поляки
перебираются на московский берег. Его
приближенные позволили себе даже издеваться над гонцами
Пожарского, говоря:
— Богаты вы пришли из Ярославля, сами и
отражайте гетмана...
Трубецкой не сдержал своего слова. Минин
оказался прав: атаман далее не шевельнулся, когда более
искусная польская и венгерская конница стала
теснить бросившихся ей навстречу всадников
нижегородского ополчения.
На Девичьем иоле произошло первое
столкновение нижегородцев с поляками.
Пожарский видел, что ополченским всадникам не
побороть превосходной конницы поляков и венгерцев,
и отдал приказ спешиться.
Началась жестокая сеча. Польские гусары
набросились с саблями на пеших нижегородцев. Но
пригнувшиеся к земле ополченцы, пронзая вражеских
коней своими длинными копьями, создали великое
замешательство в эскадронах противника. Кони
опрокидывались на спину, давили людей.
В самый разгар боя и полякам пришлось
спешиться: тучи стрел, выпускаемых татарскими,
мордовскими и чувашскими наездниками, мешали сидеть
на конях. Брошенные седоками лошади бешено
заметались в толпе, становясь на дыбы, брыкаясь
задними ногами, наводя ужас на сражающихся.
Хоткевич бросал в бой все новые и новые
подкрепления.
Бой разгорался. Пились врукопашную до полного
уничтожения друг друга.
При этой сече пушкарям делать было нечего.
Гаврилка с кучей своих земляков-смолян тоже пошел
врукопашную. Увидели группу шляхтичей,
подкрались незаметно, хоронясь среди конских трупов,
и вдруг, по команде Гаврилки, грянули из
самопалов.
Шляхтичи вскрикнули, лошади их взбесились,
поскакали прочь, теряя по пути всадников.
поскакали прочь, теряя по пути всадников.
В это время выбежала толпа венгерцев. Черные,
разъяренные, со сверкающими белками, ловкие и
беспощадные, они набросились на смолян. Тут только
ребята поняли, в какую западню они попали.
Венгерцы дрались саблями, смоляне — копьями,
мечами и кистенями. И те и другие озверели.
Рослый воин, у которого Гаврилка мечом вышиб саблю,
вцепился ему в руку зубами, рычал, как зверь.
Силой этот человек обладал необычайной. Гаврилка
изловчился и уложил венгерца кистенем.
Несколько смолян пали в этой стычке.
Была солнечная, тихая погода. Звон железа,
стоны и вопли разносились далеко по окрестностям.
Нижегородское войско отступило к Чертольским
воротам.
Присланные Пожарским в помощь Трубецкому
пять сотен казаков, увидав, в каком опасном
положении находятся нижегородцы, переправились через
Москва-реку и вновь пристали к ополченцам. Вслед
за ними на глазах Трубецкого лучшие его атаманы
Филат Межеков, Афанасий Коломна и другие с
большой толпой казаков тоже бросились вплавь на ту
сторону Москва-реки в помощь Пожарскому. Они
наказали товарищам передать Трубецкому: «По вашим
ссорам настает гибель Московскому государству и
войску».
Дружно врезались казаки в толпу поляков с
правого фланга, остановив их наступление. Польские
эскадроны принуждены были снова убраться в свой
лагерь.
Тут сделали вылазку в тыл нижегородскому
ополчению осажденные в Кремле поляки. Собрав
последние силы, худые, с бледными лицами, похожие на
скелеты, с факелами в руках, как пьяные
пошатываясь, пошли они на ополченцев. Их крики, похожие
скорее на стоны тяжело больных, в ночной тишине
напугали ополченцев хуже всяких стрел и мечей.
Втискиваясь в толпу ратников, костлявые рейтары
падали от собственных ударов — так обессилены были
они голодом.
Лишь только ополченцы сами двинулись на
нападающих, как остатки их в ужасе побежали обратно.
Немногим, из них удалось скрыться в Кремле.
18. Удача гетмана
Темная, непроглядная ночь. Гетман Хоткевич
сидел на походной скамье в своем шатре,
окруженный офицерами.
— Для первого знакомства, — говорил он
улыбаясь,— мы были достаточно учтивы с москвитянами.
Встреча вышла теплой, тем более ночь должна быть
приятной. Мы — хозяева на правом берегу.
Казацкий сброд Трубецкого — не воины, их региментарь (полковник)
не расположен ссориться с нами. Мой приказ —
доставить четыреста возов с продовольствием нашим
героям-соплеменникам в Кремль. Есть человек — он
проводит караван в южные ворота Кремля.
На усатых лицах польских военачальников
усталость. У некоторых на головах повязки. Цветные
с позументами кафтаны порваны, на них следы
крови.
Слово гетмана — закон: четыреста возов в Кремль!
В этом — полное презрение к противнику и
твердая уверенность в бездействии Трубецкого.
Заскрипели тысяча шестьсот колес. Затопали
восемьсот обозных коней. Раздались голоса четырехсот
возниц. В сопровождении шестисот всадников
караван шумно тронулся в путь.
Князь Трубецкой был глух ко всему этому. Мимо
него проходили по Замоскворечью поляки.
Караван благополучно достиг южных ворот
Кремля, Четыреста возов продовольствия оказались в
руках осажденных поляков.
Шестьсот всадников конвоя мирно
возвратились мимо казацких таборов опять в гетманский
лагерь.
Хоткевич, дождавшись их возвращения, сказал:
— Добре! Завтра приведем в Кремль и
нижегородского мясника. Пускай рубит мясо для
королевских людей.
Гетман засмеялся, отпустил офицеров от себя и в
самом хорошем состоянии духа расположился на
ночлег.
Полученное панами продовольствие подкрепило и
ободрило их.
23 августа осажденные сделали вылазку из
южных ворот Китай-города, переправились через реку
и без труда взяли в Замоскворечье русское
укрепление у церкви Георгия, распустив на колокольне
польское знамя. Обороняли это укрепленке воины
прежнего ляпуновского ополчения, начальником
которых был теперь Трубецкой, но никто из его лагеря
не помешал полякам занять этот острог.
— Будем считать, ясновельможные паны, что
Москва наша, — сказал Хоткевич, осматривая с
вершины Поклонной горы Москву. — На правом берегу
княжеские люди не мешают нам... Боятся гнева
божьего... И мне кажется, я не ошибусь, если скажу,
что Пожарский будет благодарен нам за побитие
Трубецкого на этом берегу, а Трубецкой не
пожалеет, если мы уничтожим Пожарского на том берегу.
Московские вельможи умеют ценить нашу
поддержку и не скупятся на жертвы ради своих родословных
раздоров.
Было хорошее, ясное утро. Кремлевские стены,
башни, купола соборов, Иван Великий — все
засверкало белизной и золотом в лучах восходящего солнца.
Среди зелени садов и кустарников величественно
застыла синеватая поверхность Москва-реки.
Медленно плыли но течению кое-где бревна от
раскидных мостов и отбившиеся от берега челны.
Стрекотали сороки, перелетая с места на место, норовя
приблизиться к возам с фуражом. Дышалось легко.
В то время как гетман в своем шатре
подсмеивался над ополченцами, Пожарский и Минин, узнав
о ночном маневре поляков, решили переправить
часть ополчения на правый берег реки, в
Замоскворечье.
В этот день войско Хоткевича, бросив свое
укрепление, двинулось с Поклонной горы в глубь
Замоскворечья, к Донскому монастырю, в обход, чтобы
охватить Кремль и Китай-город с южной и
юго-восточной сторон, совершенно незащищенных русскими.
Пожарский быстро перекинул на правобережье
два полка отборных воинов, расположившись в
районе Пятницкой улицы.
Трубецкой и в этот раз не помог нижегородцам.
Он как бы нарочно, чтобы не мешать польским вой-
скам, отвел казацкие полки в сторону, к
Лужникам.
Серпуховские ворота оказались незащищенными.
Через них свободно прошли эскадроны Хоткевича.
Пожарский видел, что ему придется сражаться
в неравном бою, однако он решил во что бы то ни
стало воспрепятствовать подходу поляков к Кремлю
и Китай-городу.
Хоткевич, узнав о смелой переправе
нижегородцев на правый берег, хозяином которого считал себя,
пришел в ярость. Он снялся с Поклонной горы и
двинул войска к Донскому монастырю.
24 августа на рассвете вихрем налетели гусары
на ополченцев. Громадное чудовище, ощетинившееся
лесом пик, навалилось на нижегородцев с разбега
по скату берега. Ополченцы приняли удар,
нагромоздив на пути эскадронов бревна, лодки, камни.
Нижегородцы сжались в плотный треугольник
копий, самопалов, сабель, о который с треском и
звоном разбилась польская конница.
В тылу у нижегородцев была река, впереди —
озверелая вражеская орда. Оставалось либо победить,
либо всем погибнуть.
Пожарский, показывавший ратникам пример
бесстрашия, твердил одно:
— Наша правда. Бейтесь до смерти.
Берег быстро покрылся грудами убитых людей и
коней. Гусары давно уже спешились и дрались
врукопашную. С той и другой стороны становилось все
меньше и меньше бойцов. Казалось, сражающиеся
решили начисто уничтожить друг друга.
В это время вдали поднялись облака пыли. То
шла польская пехота, высланная гетманом в помощь
коннице.
Гусары, ободрившись, с новой силой накинулись
на ополченцев, но тут дали о себе знать и ополчен-
ские пушкари. Из двух имевшихся у них на этом
берегу пушек они принялись стрелять но пехоте,
испугав и остановив ее.
Трубецкой, вместо того чтобы ударить в тыл
польской пехоте и тем решить победу, отвел свои войска
еще дальше от места сражения. Он освободил хорошо
укрепленный Клементьевский острог. Его
немедленно заняли поляки. Вышло так. что он добровольно
предоставил гетману выгодное для ведения боя
место.
Хоткевичу ясно было видно из острога, как
нижегородские пушкари бьют его пехоту. На помощь,
по приказу гетмана, помчались стоявшие в запасе
немецкие ландскнехты и венгерцы.
Минин с замиранием сердца следил за ходом
сражения. Он видел, что поляки превосходными
силами жмут ополченцев к реке. Тогда он собрал
толпу ратников и велел готовить перенраву в тылу у