Мадлен старалась как можно изящнее изложить свои мысли, но её поэтический порыв быстро иссяк.
Старость – это дефект и уродство, склероз и агрессия, морщины и трясущиеся руки, это – неизбежный маразм и отвратительный запах, – закончила она.
Не самая радостная картина, но, несомненно, в ней есть доля истины, – отреагировал учитель, оглядывая класс в поисках других желающих выступить.
Одинокие люди – это люди сложной душевной организации, которым не всегда удаётся находить взаимопонимание со своим окружением, – высказался сосед Мадлен, который, в свою очередь, лез из кожи, стараясь произвести на неё впечатление. – Зачастую такие люди отчаянны до безумия, – продолжал он своё импровизированное выступление, – а ещё существует медицинская точка зрения, согласно которой, одиночество – крайне вредно, и нереализованные желания одиноких молодых людей могут довести их до нервного истощения, – с этими словами он с немым укором требовательно взглянул на Мадлен.
Не дождёшься, – быстро прошептала та, – точно не с тобой.
Энн сидела тихо, боясь встретиться глазами с учителем. Она сама не знала, почему этот человек заставлял так часто биться её сердце, а от одного его взгляда её руки холодели, и дрожь пробирала до костей. И вот он снова посмотрел на неё. Она почувствовала, что теряет дар речи.
Возможно, у кого-то из вас есть иная точка зрения ? – господин Файар остановился рядом с Энн. – Я хотел бы услышать ваше мнение, мадемуазель Морель.
Мадлен, весьма довольная своим выступлением и собой, обернувшись, смерила Энн взглядом с головы до ног и презрительно хмыкнула.
Послушаем нашу тихоню, – громко шепнула она на ухо своему соседу, одинокому молодому человеку, находившемуся, по его словам, на грани нервного истощения. – Интересно, а она сама понимает смысл своей заумной болтовни ?
Энн, разумеется, услышала слова Мадлен, и они отлично помогли ей собраться с мыслями.
Я полагаю, – начала она, – что наслаждение спокойствием и жизнью, свободной от мирских забот, созерцательное безмятежное восприятие мира, может оказаться мечтой многих вдумчивых людей, ищущих в одиночестве и тишине единение с природой.
Господин Файар, слегка прищурив глаза, внимательно слушал свою лучшую ученицу, вникая в каждое сказанное ей слово.
Мне представляется интересным, – продолжала Энн, – изложить, как предложенная вами тема отражена в древней и средневековой японской поэзии.
Учитель слегка улыбнулся. Именно японская поэзия серьёзно увлекала его в течение последних нескольких лет.
Так, к примеру, образ замёрзшего чахлого тростника на морском берегу подчёркивает красоту и привлекательность затаённой печали и одиночества. Увидеть скрытое и сокровенное в замёрзшем и заледенелом, в блёклом и бесцветном, узреть красоту природы было смыслом творения японских поэтов.
Весь класс слушал Энн в полном молчании.
Странствующие монахи и поэты испытывали одиночество и чувство заброшенности, когда смотрели на падающие листья и идущий снег, но они представляли себе цветущую вишню и весеннюю зелень. Они учились положительно воспринимать, на первый взгляд, незаметные, но неизбежные признаки разрушения красоты, которые приносит время. Постепенно они приходили к такому состоянию души, при котором одиночество и разрушение приобретали особую красоту, а простая, аскетичная жизнь воспринималась как утончённая и благородная.
Энн легко и с удовольствием вспоминала всё то, что было внимательно и с увлечением прочитано ею много лет назад.
Когда я смотрю вдаль,
Я не вижу ни цветков вишни,
Ни пёстрых листьев,
Только убогую лачугу на берегу
В сумерках наступающей осенней ночи14, -
продекламировала она.
В этом стихотворении, – пояснила Энн, – описывается пустота, как идеальная форма красоты, так как, рисуя унылый осенний пейзаж, поэт противопоставляет ему цветы вишни и листья, радующие своими оттенками.
В классе по-прежнему царила мёртвая тишина.
Если бы люди жили вечно в этом мире, никогда не старея, то всё вокруг утратило бы свою способность волновать, трогать нас за самые тонкие струнки нашей души ! Ведь именно неопределённость и недолговечность и составляют ценность человеческой жизни.
Наша жизнь – росинка.
Пусть лишь капелька росы
Наша жизнь и всё же15… -
прочитала Энн очередной отрывок.
Роса – обычная метафора бренности жизни, так же, как вспышка молнии, пена на воде или быстро опадающие цветы вишни. «И всё же…», – повторила Энн отрывок из стихотворения, – этот намёк, эта недоговорённость, это молчание…
… красноречивей любых слов, – не смог удержаться учитель, решив поддержать Энн.
У всех живых существ – своё чувство времени. У черепахи – свой век, он для неё – как для майской мухи прожить с утра до вечера, – продолжила довольная Энн, – а летняя цикада не ведает ни весны, ни осени. Какое это великолепное неторопливое чувство – прожить один единственный год в полной безмятежности !
Раздражённая повышенным вниманием учителя к Энн, Мадлен нарочно уронила учебник на пол, нарушив идеальную тишину в классе. Но господин Файар бросил на мадемуазель Крапо взгляд, преисполненный такого искреннего негодования, что та сразу опустила глаза в пол и решила сидеть тихо.
Мне очень приятно, – Франсуа-Ксавье Файар с восхищением смотрел на Энн Морель, – что среди вас нашёлся человек, который сумел так глубоко и необычно подойти к сути столь сложных понятий.
Энн была необычайно рада. В своё время, зная интерес своего отца к японской поэзии, она часами старательно изучала произведения японских авторов, вместо того, чтобы почитать какой-нибудь роман, а то и вовсе отправиться с подружками в кино. Тогда Энн стремилась завоевать внимание и расположение своего отца, на которого ей так хотелось произвести впечатление, при случае процитировав кого-либо из японских классиков и сделав при этом необычный комментарий по поводу восточной духовности. Маленькая девочка, мечтавшая заслужить похвалу своего папы, который так и не нашёл времени пообщаться с ней, выросла человеком с богатым внутренним миром и глубокими литературными познаниями.
* * *
Прошло несколько месяцев. Энн часто оставалась после занятий, чтобы побеседовать с преподавателем философии. Они разговаривали на самые разные темы, обсуждая живопись и архитектуру (в последнее время Энн всё чаще подумывала стать дизайнером), литературу и музыку. Господин Файар общался с ней почти на равных и с большим интересом выслушивал её зрелые суждения, забывая о солидной разнице в возрасте между ними: Энн не только прекрасно училась, но и была намного начитанней своих сверстниц.
В какой-то момент Маргарет стала подозревать, что происходит что-то не то, но ничего не могла выяснить: Энн убедительно объясняла, что ей необходимы дополнительные занятия после уроков, училась, как и раньше, на отлично, а, главное, как отмечала Маргарет, всегда вела себя с матерью учтиво и уважительно. Маргарет ничего не оставалось, как считать свои подозрения беспочвенными. По крайней мере, на данный момент.
Однажды после занятий в школе, проходя по пустому коридору, Энн услышала доносившуюся из главного зала музыку, которая заставила её остановиться и приоткрыть дверь. Франсуа-Ксавье Файар сидел за большим чёрным роялем и, о чём-то задумавшись, вдохновенно играл какое-то музыкальное произведение, показавшееся Энн немного знакомым.
Последние лучи заходящего солнца отблесками розового света проникали в окна зала, оставляя на стенах качающиеся тени. Энн тихо вошла в зал и остановилась у дверей, не желая нарушать уединение человека, который был ей небезразличен. Последнее время Энн всё чаще ловила себя на мысли, что он стал занимать слишком много пространства в её голове.
Кроме того, ей было немного стыдно, потому что, в её понимании, она должна была бы наконец прекратить думать о личной жизни господина Файар (о которой ей, разумеется, не было известно ровным счётом ничего, кроме того, что он не носил обручального кольца), но она была не в силах что-либо с собой сделать. Непрестанно одолевавшие Энн мысли о предполагаемой интимной жизни её учителя пробудили повышенный интерес к теме, которая до недавнего времени вообще не вызывала у неё никаких эмоций, и Энн больше не могла её игнорировать.
Раньше познания Энн в данной сфере сводились к курсу анатомии в школе, фантазиям подруг, неправдоподобному хвастовству одноклассников и отвратительным в своей откровенности обрывочным высказываниям её матери. Теперь Энн стала жадно интересоваться любой информацией, могущей расширить её скромные знания в этой области. Это оказалось несложно, и вскоре она узнала об этом столько всего, что впервые поняла на себе, что означает, когда голова «пухнет» от избытка сведений.
Но всё это было не то. Не то, потому что не давало Энн понимания того, как Франсуа-Ксавье Файар смотрит на этот вопрос. В самом деле, как ? Этого Энн даже представить себе не могла. И именно это её и занимало больше всего сейчас.
Заходите, Энн, вы мне не помешаете, – заметив замешкавшуюся в дверях девушку, позвал её учитель.
Спасибо, мне очень понравилась эта музыка в вашем исполнении, – ответила Энн и вошла в зал.
Это – Фредерик Шопен16, «Капли дождя», – пояснил Франсуа-Ксавье, – моё любимое произведение. Он написал его на острове Майорка, прибыв туда в компании баронессы Авроры Дюдеван, более известной под псевдонимом Жорж Санд17. Роман юного музыкального гения и знаменитой писательницы был в Париже предметом пересудов, и любящие сердца хотели укрыться от любопытных глаз в каком-нибудь дальнем уголке.
Энн слушала, зачарованно глядя на своего преподавателя.
Шопен восхищался необыкновенной красотой острова: «небо как бирюза, море как лазурь, горы как изумруд, воздух как на небе». Но райская идиллия обернулась адом: местные жители отнеслись к влюблённым неприязненно, так как там царили строгие нравы. Чета поселилась в пустующем монастыре. Ливни здесь не прекращались, по каменным коридорам заброшенной обители гулял ледяной ветер, а в окна кельи всё время стучал дождь. «Капли дождя» – шедевр, рождённый на острове несбывшихся надежд.
Сыграйте, пожалуйста, ещё раз, – попросила Энн и подошла к окну.
Учитель улыбнулся.
Слушая музыку, Энн ощущала безграничное счастье. Ей вдруг захотелось бежать навстречу сильному ветру, прыгнуть с высоты в ледяную реку, заплыть далеко в море. В эту минуту ей хотелось жить, как никогда в своей жизни. Сколько истины, первозданной красоты, открытой невидимой силой, сколько человеческих чувств, выраженных божественной музыкой ! Энн была потрясена. Эта музыка, рождённая страданиями и затронувшая самую глубину её сердца, на всю жизнь останется в душе Энн. По её щекам текли слёзы, это были слёзы счастья.
Франсуа-Ксавье подошёл к ней и повернул к себе, слегка дотронувшись до её плеч. Энн почувствовала себя крайне неловко от внезапно нахлынувшей на неё бури чувств.
Слёзы ангела – так по древнему восточному обычаю называли жемчуг, – с нежностью в голосе произнёс Франсуа-Ксавье и провёл рукой по её щеке.
Она почувствовала, что он смотрит на неё как-то совсем иначе, не так как всегда. Ей показалось, что любовь и истина отразились в его глазах. Она услышала травяной запах его волос и ощутила нежное прикосновение к своим губам.
Энн торопливо вышла на улицу. Сейчас она совершенно не думала ни о том, что скажет матери, которая наверняка будет её отчитывать за задержку в школе, ни о том, что снова ощущает этот проклятый сверлящий взгляд откуда-то сверху; мысли кипели и мешались в её голове.
Божественная музыка, любящие сердца… Способна ли я на подобные чувства ? – думала Энн.
В призрачном полумраке наступающего вечера высокие густые каштаны, такие сочно-зелёные при свете дня, казались абсолютно чёрными на фоне блёклой пастели неба. Могучие величественные гиганты, они стояли сомкнутым строем, преграждая доступ к убегающей вдаль линии горизонта. Белое здание школы всё дальше терялось среди густой тёмной зелени вековых деревьев. Влажное, тёплое дыхание весны, напоенное запахом молодых, рвущихся к небу побегов и первых нежных цветов, сладко обволакивало Энн.
Она не была согласна с утверждением, что подростки не бывают счастливы. Энн была счастлива, как никогда. Раньше рассветы, закаты и нежная зелень никогда не пробуждали в её душе подобные ощущения чего-то невероятного. Энн всегда чувствовала красоту природы, но в этот вечер она по-особенному восхищённо смотрела вокруг. И всё же, торжественная тишина этих сумерек, спустившихся на весеннюю землю, приносила умиротворение её взбудораженной душе. Она жадно хватала влажный воздух и не могла надышаться. Энн чувствовала, что стоит на пороге чего-то нового, доселе неизвестного ей, неуловимой дымкой окутавшего её. Спустя годы, Энн будет вспоминать об этом, как о сладком чудном сне.
* * *
Двадцать тонн салями в вашей заднице ! Да, Cher Monsieur18, именно так !
Роберто очень гордился первым в его жизни мобильным телефоном. Телефон весил два килограмма, стоил неимоверно дорого, а, главное, считался диковинным предметом роскоши: в 1987 году сотовые телефоны только начинали появляться во Франции и были большой редкостью.
Из-за вашей глупой самонадеянности, из-за вашего незнания местных законов, из-за того, что вы не соизволили посоветоваться со мной при оформлении документов на груз, советская таможня арестовала ваш грузовик, доверху набитый отменной колбасой ! Грузовик, за который русские пока даже не расплатились с вами ! – с негодованием продолжал он.
Ещё не успев привыкнуть к своему телефону, сеньор Перес разговаривал неестественно громко, время от времени важно оглядываясь по сторонам, дабы убедиться в том, что и он сам, и его речи, и его новый телефон пользуются должным вниманием окружающих. Внимание последних, и в самом деле, было на этот раз приковано к странному оратору и к колбасе, застрявшей в столь интимном месте. Дело в том, что в момент беседы Роберто находился в знаменитом парижском ресторане Tour d'Argent, куда он пригласил всех своих дам, чтобы отметить очередную удачную сделку с новыми клиентами из СССР.
Вы думаете, русские стали бы оплачивать арестованный товар ? Разумеется, нет ! Они не такие кретины, как вы ! Вот так эти двадцать тонн салями и оказались там, где я только что сказал !
Почуяв своим обострённым торгашеским чутьём ветер перемен, подувший в СССР (коммунисты всё ещё были у власти, но создание частных предприятий уже было разрешено), Роберто в течение последних нескольких месяцев часто наведывался в Москву, встречался там с чиновниками и с бизнесменами, оброс кое-какими связями, удачно провернул несколько сделок и связывал немалые надежды с этим новым, столь экзотическим тогда, потенциальным рынком сбыта.
И, спрашивается, кто вам помог ? Кто обо всём договорился с русскими ? Благодаря кому сняли арест с грузовика ?
Посетители за соседними столами, весьма недовольные столь шумным поведением их буйного соседа, уже начинали возмущённо переговариваться между собой.
К столу, за которым сидело семейство сеньора Перес, подошёл метрдотель и, строго поглядывая на нарушителя спокойствия, стал выразительно поднимать брови, морщить лоб и слегка жестикулировать, всем своим видом выражая недопустимость подобного.
Но разошедшегося Роберто было не остановить. Слегка прикрыв телефон ладонью и широко улыбнувшись метрдотелю, он понимающе кивнул ему и попросил пригласить сомелье, а сам продолжил развивать колбасную тему.
Кто вытащил эти двадцать тонн салями, по одной, колбасу за колбасой, из вашей толстой немытой французской задницы ? Правильно – сеньор Перес ! Никто другой не смог бы это сделать так ловко, быстро и безболезненно, как я ! И после этого, вы даже не хотите заплатить мне мои комиссионные ? Так знайте, что если я завтра же не получу мои деньги, я позвоню русским и засуну вам эти двадцать тонн салями обратно ! Но не по одной, а все разом, весь грузовик ! Ваша задница с грохотом треснет, и вам уже никто не поможет !
Все дамы, сидевшие за этим же столом, смеялись до слёз и не могли остановиться. Давно подошедший сомелье тоже успел развеселиться и с трудом сдерживал смех, поджимая губы и тщетно пытаясь выглядеть серьёзным. Закончив беседу, Роберто аккуратно протёр телефон салфеткой, бережно положил его рядом с собой и углубился в карту вин, по своему размеру напоминавшую старинную энциклопедию.
Я не могу допустить, чтобы мои дамы пили не самые лучшие вина, – важно обратился он к сомелье, – и готов довериться вашему совету.
Сомелье, немедленно исполнив желание странного гостя, сразу открыл нужную страницу. Когда Роберто ознакомился с ценами на самые лучшие вина, он поперхнулся, выпучив глаза, и после, немного полистав книгу, важно кивнул, как будто соглашался с советом сомелье, и молча указал тому пальцем на какое-то относительно недорогое вино.
Следующего «красного миллиардера»19 будут звать Роберто Перес ! Я стану вторым Думенг19 ! – обратился он к свои дамам, поднимая бокал шампанского.
В этот момент в каждом глазу Роберто был отчётливо виден светящийся долларовый знак. На фоне последних деловых успехов он даже был близок к тому, чтобы пересмотреть своё отношение к презренной коммерции.
Сегодняшнее поведение образованного, хорошо воспитанного и претендующего на интеллигентность европейского бизнесмена сеньора Перес объяснялось его подверженностью скверному влиянию его клиентов – нуворишей, так называемых «новых русских».