Единственный действенный способ, который положит конец всему этому – это оказаться с ним в одной постели, – решила Маргарет, не откладывая своё намерение в долгий ящик.
Всё остальное было исключительно делом техники. Маргарет выглядела намного моложе своих лет, а в искусстве изящного обольщения могла легко превзойти любую молодую соперницу. Франсуа-Ксавье радостно и с удовольствием попался на её крючок, тем более, что его страсть, так и не реализованная с Энн, должна была куда-то выплеснуться.
Ты надумала сменить причёску ? – вопрос Маргарет прозвучал бесстрастно и холодно. – Могла бы посоветоваться со своей матерью.
На спокойном бледном лице Маргарет обозначился лёгкий румянец на скулах, под прозрачной кожей на висках виднелись голубые прожилки вен.
Сколько хладнокровия, сколько лицемерия, сколько тёмных сил в этом человеке !
Энн смотрела на Маргарет, не в силах что либо произнести, хотя ещё с утра ей хотелось так много сказать своей матери.
Энн достала из портфеля губную помаду и брезгливо и аккуратно положила её на край стола.
Тебе просили передать это, – с этими словами она хотела уйти к себе.
Не смей хамить матери глазами ! – начала выходить из себя Маргарет, от которой, конечно же, не укрылся взгляд дочери, полный презрения и ненависти. – Я знала, что тебя это немного раздосадует, но не настолько чтоб ты забывала, с кем ты разговариваешь !
Маргарет и сама до конца не понимала, зачем она устроила всё это – не то потому, что пыталась направить дочь на путь истинный, не то потому, что портить жизнь окружающим было её привычной манерой существования, не то просто потому, что ей в тот момент захотелось так поступить.
Я сделала это исключительно в твоих интересах, как и всегда, и, если ты этого не понимаешь сама, то это только подтверждает мою правоту ! – раздражённо продолжала она.
В моих интересах ? Да ты никогда даже не интересовалась, чем я живу ! Как ты посмела так гадко и подло поступить ?! – слова сами яростно вырвались у Энн, её глаза набухли от нахлынувшей обиды.
У Маргарет дёрнулся край глаза, и во взгляде появились леденящие дьявольские искры.
Почему же сейчас, когда я была так счастлива, ты решила сломать мою жизнь ?! – чувствуя, что последние силы начинают покидать её, Энн решила пойти лечь в постель.
Маргарет нервно встала с дивана и подошла поближе к дочери.
Боже мой ! Да ты пьяна ! Честное слово, не стоило так расстраиваться ! Я ведь и в самом деле сделала эту небольшую глупость – а по-иному это и не назовёшь – только ради тебя ! – уже с назиданием произнесла она и подлила себе вина.
Ты стала для меня совершенно чужой, – подумала Энн, – мне теперь даже странно, что я когда-то так любила тебя !
Теперь и Энн в полной мере ощутила на себе действие яда, которым умела так щедро угощать её мать. Этот яд пропитывал человека насквозь и отравлял всю его жизнь. Энн очень устала, устала как никогда. Ей захотелось забиться в самый дальний и тёмный угол своей спальни, накрыться одеялом с головой и никого не видеть. Захотелось заснуть так глубоко, чтобы, проснувшись, не помнить о тех, кто оставил столько боли в её сердце. Даже человек, потерпевший кораблекрушение и оказавшийся на плоту посреди океана, казался ей не таким одиноким, какой она чувствовала себя сейчас.
Маргарет решила не принимать близко к сердцу разговор с дочерью, полагая, что подростковые обиды быстро стихнут, и всё останется по-прежнему. Маргарет ошибалась: в этот день она умерла для Энн навсегда.
* * *
Иногда, довольно редко, странным образом складывалось так, что Маргарет думала не о самой себе, а о ком-то другом. Разумеется, такое времяпровождение никогда не заканчивалось ничем хорошим. В этот вечер предметом её размышлений стал её собственный муж, вернее, тот его шикарный внешний лоск, который так сильно контрастировал с их мрачной квартирой и её убогой обстановкой, а также с довольно скромной в целом жизнью после переезда из Лондона в Париж, не говоря уже про обещанные миллиарды и особняк в Версале.
Как правило, улавливая чью-либо ложь, Маргарет никогда не впадала в театральную кому и не закатывала яростных обвинительных сцен с последующим разоблачением. Она всегда была холодна и сдержанна, она хладнокровно готовила капкан для того, кто посмел попытаться её обмануть. А затем, безошибочно определив слабое место своей жертвы, била точно в цель. Но Роберто врал столь искусно, что даже Маргарет не всегда могла отличить его ложь от правды.
Если не считать уже забытой истории с чужой квартирой, Маргарет не удавалось уличить Роберто во лжи, но тем сильнее было её раздражение от наблюдаемого ею полного несоответствия между её собственной нищенской, как она считала, жизнью и образом преуспевающего предпринимателя, который создавал себе её супруг, весь так и переливающийся бриллиантовой крошкой.
Если Маргарет когда-либо смеялась, то это всегда был злой смех. Таким смехом обычно смеются люди, не верящие ни в какие благородные порывы, видящие всюду только фальшь и лицемерие. Так смеются убеждённые мизантропы, искренне отвергающие саму возможность существования добрых поступков и искренних побуждений. Благородные люди, как и люди с повышенной чувствительностью, были, с точки зрения Маргарет, либо сентиментальными глупцами, либо идеалистами, заслуживающими лишь насмешек.
Когда Маргарет над кем-то насмехалась, то недостатки выбранной ею жертвы – реальные, или мнимые и придуманные самой же Маргарет – преувеличивались, выставлялись в самом невыгодном для объекта насмешек свете и, как правило, заставляли его чувствовать себя растерянно и неловко.
Добро пожаловать в нашу убогую лачугу ! – с усмешкой приветствовала Маргарет своего супруга, возвратившегося поздно вечером домой. – Визит миллиардера – большая честь для нас !
Маргарет, я устал и совершенно не расположен ни обмениваться колкостями, ни продолжать беседу в таком тоне, – спокойно отреагировал Роберто. – Более того, меня всегда поражало, насколько ты искренне неспособна испытывать ни малейшей благодарности…
Благодарности ? За что именно ? Вот за это ? – Маргарет широким жестом показала вокруг себя и с отвращением сморщилась.
… ни малейшей благодарности по отношению к людям, которые тебя содержали и содержат материально и, в частности, по отношению ко мне, – продолжал Роберто. – Ты ведь не только не проработала ни дня в своей жизни, но и никогда не занималась воспитанием твоей единственной дочери, не говоря уже про такое глубоко чуждое тебе понятие, как домашний очаг, да и просто отсутствие умения достойно следить за собственным домом и содержать его в порядке.
Отчего же ! Я очень благодарна тебе… – Маргарет язвительно усмехнулась. – Вернее, я буду премного благодарна тебе за то, что в будущем ты избавишь меня от прямого общения с твоим любимым органом, размерами которого ты так гордишься. Видишь ли, даже у столь важного международного бизнесмена, каковым ты себя возомнил, он с годами превращается в крайне непривлекательную варёную макаронину…
С этими словами Маргарет изящным, хотя и слегка вульгарным, движением своих длинных тонких пальцев весьма удачно продемонстрировала выбранный ею образ и громко расхохоталась.
В ту же секунду на её щеке запылала оглушительная пощёчина. В голове у Маргарет зашумело, её ноги подкосились, и она медленно сползла по стене на пол. Роберто же молча и быстро упаковал в два чемодана свою одежду, достал из холодильника образцы бекона и ветчины и, аккуратно уложив их туда же, направился к выходу. Даже не взглянув на свою супругу, так и продолжавшую сидеть на полу, он с облегчением закрыл за собой дверь этой небольшой мрачной парижской квартиры. Он твёрдо знал, что больше туда не вернётся, и радостно сознавал, что никогда больше не увидит эту постоянно всем недовольную, злобную и ядовитую женщину, отравлявшую ему жизнь в течение последних трёх с небольшим лет.
* * *
Энн стояла на автобусной остановке, изредка поглядывая на часы. Последнее время ей приходилось добираться до школы не пешком, как ещё совсем недавно, а на автобусе, но теперь она жила самостоятельно. После случившегося Энн больше не могла выносить постоянное присутствие Маргарет. Прекрасное владение языками позволяло Энн подрабатывать переводами, снимать себе комнату в соседнем со школой пятнадцатом квартале Парижа и чувствовать себя взрослой и независимой.
До экзамена по истории, к которому Энн старательно готовилась, оставалось ещё много времени, автобус должен был вот-вот подойти, беспокоиться было не о чем, и она не мешала свободному и беспорядочному течению своих мыслей.
Вечером накануне Энн перечитывала учебник по истории ХХ века, что, вероятно, и навеяло ей сравнение, от которого ей становилось и грустно, и смешно.
Что ни прочитаешь про некоторые страны, – думала Энн, – а возникает одна и та же мысль: похоже, что основной смысл их существования заключается исключительно в том, чтобы портить жизнь другим государствам ! Точно, как моя покойная бабушка, которая всю жизнь только и занималась тем, что, как могла, досаждала другим людям ! Ей это в полной мере удалось даже на собственных похоронах.
Энн вспомнила день похорон Элизабет на кладбище Пер-Лашез, день, в который с самого утра полил сильный дождь, ни на минуту не прекращавшийся до самого обеда. Она вспомнила, как автомобиль, перевозивший гроб, внезапно заглох прямо в пробке, и гроб пришлось вытаскивать и переносить на тротуар, неловко лавируя между нетерпеливо гудящих машин, а потом, стоя рядом с гробом и, то и дело, ловя на себе недоуменные взгляды прохожих, ожидать приезда другого катафалка; как по прибытии на кладбище они долго не могли найти место для захоронения и под проливным дождём описали по огромной территории кладбища несколько кругов, один раз поскользнувшись на мокрых дорожках и с грохотом уронив гроб; как, наконец, найдя предполагаемое место захоронения, опустив гроб в могилу и едва засыпав его землёй, его пришлось тут же выкапывать снова, потому что произошла ошибка, и эта могила была приготовлена для кого-то другого…
Казалось, что даже мёртвая Элизабет не могла отказать себе в удовольствии предаться своему любимому занятию: вдоволь покуражиться над всеми и до предела вымотать всем нервы.
Сама того не желая, Энн невольно вспомнила про то, как держалась Маргарет в день похорон своей матери. Она всё время плакала и была безутешна.
Мамочка, милая, прости ! – тихо произнесла Маргарет и, рыдая, упала на колени на свеженасыпанный холм над могилой Элизабет.
Несмотря на фактический разрыв отношений с матерью, Энн решила поддержать Маргарет в этот день и побыть с ней вместе.
Мама, я, конечно, понимаю, что тебе сегодня нелегко, но мне всё же немного странно, что ты так убиваешься – ведь твои отношения с бабушкой были напрочь испорчены давным-давно, – заметила она.
Ты не можешь этого понять ! – резко ответила Маргарет. – Как, впрочем, ты никогда не понимала меня: ни раньше, ни сейчас. Моя мать сильно любила меня, а я, к сожалению, не смогла вовремя этого осознать и оценить. Когда я подохну, может быть, ты тоже это поймёшь, но будет поздно.
Энн очень хотелось поскорее уйти к себе домой и забыть об этом дне.
Своей матери надо быть благодарной всегда ! Именно благодарность отличает человека от скотины, – добавила Маргарет, назидательно глядя на свою дочь. – Мать всегда знает, что лучше для её ребёнка ! У матери не может быть злого умысла ! – кричала она в нервном припадке.
Энн подавляла в себе эмоции, чтобы не отвечать на злобные выпады Маргарет.
Всю оставшуюся жизнь Маргарет продолжала периодически повторять те же самые слова, упрекая себя в непонимании тонкой души своей матери, которая так любила её. Маргарет делала это один раз в году, в день смерти Элизабет, почему-то никогда не вспоминая о дне её рождения. На могиле Элизабет Маргарет была один раз, первый и последний – в день её похорон.
* * *
После успешной сдачи школьных экзаменов Энн поступила в École Camondo29, решив освоить профессию дизайнера по интерьеру. Энн училась с увлечением и мечтала как можно быстрее открыть своё собственное дизайнерское агентство.
Уже два месяца она встречалась с молодым человеком, по отношению к которому не испытывала серьёзных чувств, но ей было приятно проводить с ним время, тем более, что он активно пытался завоевать её сердце.
Юношу звали Грегуар Курто де Пененкур де Пеньен, и в его аристократической фамилии присутствовали целых две частицы «де», указывавших на древность рода, восходившего, по его словам, к самым Каролингам30, о чём он не упускал случая напомнить. Он был высок, обладал хрупким телосложением, красивыми и правильными чертами лица, изысканными манерами и неплохой эрудицией.
Всё это, правда, портило немного странное выражение его лица, выглядевшее так, как будто его обладателю только что предложили продегустировать гусиный помёт, поднеся его на серебряной ложечке. А ещё, Грегуар, вероятно, подражая кому-то из старших поколений своей семьи, очень любил чувствовать себя утомлённым и демонстрировать это окружающим, глубоко и тяжело вздыхая.
Наряду с вышеперечисленными качествами, Грегуар обладал, по мнению Энн, отвратительным нравом. Впрочем, возможно, он просто совсем иначе смотрел на то, что составляло незыблемую основу повседневного мировосприятия и поведения Энн.
Я устал, – в очередной раз томно заявил он, когда Энн предложила ему вместе пойти в кино. – Сегодня у нас было заседание совета директоров, которое затянулось до вечера… Я даже не успел спокойно пообедать !
Совета директоров твоей компании ? – удивилась Энн.
Да, разумеется, – важно ответил он, но, встретив весёлый и недоверчивый взгляд Энн, тут же поправился, – почти моей. Пока что, это – компания моего отца, – пояснил он. – Но у меня есть основания полагать, что это продлится недолго. Отец давно собирается на пенсию… – Грегуар недовольно нахмурился. – Да и вообще, пора бы ему начинать постепенно передавать мне и капитал, и управление делами, а то, сколько же ждать, когда он… того… – с этими словами Грегуар несколько смущённо запнулся.
Ты, наверное, хотел сказать – когда он отправится в мир иной ? – уточнила Энн.
Грегуар покраснел и ничего не ответил.
А ты там чем занимаешься, в компании твоего отца ?
Я присутствую на заседаниях совета директоров… – оживился Грегуар, с гордостью приосанившись.
Всё, что ли ? – Энн засмеялась. – Поэтому ты такой важный ?
Я – как яйца ! – неожиданно выпалил Грегуар.
Это – как ? – изумилась Энн.
Я – всегда рядом, наблюдаю за процессом, волнуюсь, участвую, но не вхожу…
Было видно, что Грегуар остался доволен своей шуткой. Энн посмотрела на него с искренним сочувствием.
Незавидная у тебя роль.
Чем больше Энн присматривалась к нему и узнавала его, тем больше понимала, что они совершенно разные люди, что они вскоре расстанутся, и что надо будет при случае ему об этом сообщить. Такой случай не заставил себя ждать.
* * *
Некоторые вещи никогда не удаётся оставить в прошлом. Они просто не желают тихо умирать где-то там, позади, где их хотели позабыть. Они упорно выплёскиваются наружу из минувшего, из памяти, из подсознания, из забвения и дают о себе знать, подтверждая своё бессмертие.
Однажды Энн стала свидетельницей достаточно обыденной для парижских улиц сцены, и ей в очередной раз пришлось убедиться в том, что слова «мать» и «материнские чувства» могут быть пустыми, холодными и начисто лишёнными того смысла, который в них привычно и бездумно вкладывает большинство людей, без всяких на то оснований.
Энн увидела, как какая-то молодая француженка, старше её на несколько лет и одетая дорого и со вкусом, прогуливалась по парку с коляской, в которой сидел маленький мальчик лет трёх-четырёх, очень похожий на свою мать. По каким-то причинам мальчик ревел во весь голос. Женщина остановилась, стала громко ругать малыша и несколько раз ударила его ладонью по лицу, после чего тот перестал кричать и, перейдя на громкое всхлипывание, вскоре замолчал. В это время в парке было достаточно людно, но никто из прогуливавшихся не обратил на это никакого внимания.
Энн не смогла удержаться и, развернувшись, быстрыми шагами направилась к даме с коляской.
Простите, а дети всегда успокаиваются, когда их бьёшь по лицу ? – обратилась она к матери.
Не ваше дело ! – коротко ответила та, поворачиваясь к Энн спиной, резко толкнула вперёд коляску и пошла дальше.
Энн присела на скамейку и задумалась.
Почему родители не отвечают детям на их любовь, которая для них также естественна, как дыхание ? – думала она. – Почему для многих взрослых так привычно срывать свою злость на маленьких и беззащитных созданиях, давая волю своим комплексам ?
Энн вспомнила своё детство: вечное раздражение мамы и усталое безразличие папы было её повседневностью.
Почему именно мамы умеют так страшно ненавидеть своё потомство ? И почему происходит поломка материнского инстинкта, который должен оберегать своё дитя ? Причём, наверняка, каждая такая мама поступает жестоко и подло не один раз и не сто. Она ведёт себя так на протяжении многих лет, а, может быть, и всю свою жизнь. Кто-то из детей стойко переносит этот кошмар, не ломается и во взрослой жизни возвращает всё сполна и, в первую очередь, своим родителям. А многие уходят в болезнь, проводя немалую часть своего существования в кресле психолога, а то и психиатра. Ведь не зря специалисты утверждают, что, когда «болят нервы» – это пострашнее и зубной, и сердечной боли.