Энн считала себя достаточно взрослым, зрелым и самостоятельным человеком, но мысли о матери возвращались к ней снова и снова. И сейчас, глядя на эту кошмарную в своей обыденности сцену, Энн как будто переносилась в своё детство.
Маргарет так любила себя, что искренне считала, что Вселенная вертится вокруг неё, а все окружающие – лишь приложение к её несравненной персоне, красоте и талантам и созданы только для обслуживания и восхваления её. Маргарет никогда не применяла к Энн физического насилия, но изощрённо уничтожала её морально, ясно показывая, кто сильнее и перед кем надо падать ниц, и постоянно напоминая, для чего она, Энн, появилась на свет: естественно, для вечной благодарности своей матери.
А ещё, помни о том, что, по сравнению с матерью, ты – ничтожество, поэтому, не мешай матери жить и веди себя так, как будто тебя нет ! – подумала Энн, глядя вслед удалявшейся француженке с коляской.
Но Энн не сдалась. Да, её душа была измучена долгими годами холодного безразличия, но она не сломалась и нашла в себе силы жить, радуясь, глядя на мир вокруг неё. Как ни странно, у неё даже не скопилась злость и ненависть к человеку, причинившему ей столько горя. Словно та роза, оставленная в саду встречать холодные зимние дни. Она не замёрзла, не сморщилась от холода, а стала прекрасным сильным цветком, как доказательство чудес на Земле. Она знала, что не напрасно появилась на свет, знала, что обязательно будет кому-то нужна, знала, что больше никогда не будет чувствовать себя так одиноко, как когда-то давно.
Энн была твёрдо убеждена в том, что ребёнок обязательно должен расти счастливым, и что родители обязаны его любить. Ребёнок имеет право критически относиться к своим родителям и, тем более, имеет полное право не любить своих мучителей. Родители же обязаны любить своих детей, а, если они на это не способны, то им не следует становиться родителями.
* * *
Впервые Джакомо увидел Энн в своём ресторане, куда она пришла в сопровождении очень молодого и, как показалось Джакомо, томного и напыщенного, француза. Роскошные волосы, отливающие тёмным мёдом, грустные глаза и мягкие черты лица – эта девушка показалась ему самой красивой на свете. Он заметил в ней что-то необычное – то ли взгляд, то ли наклон головы, то ли слегка неестественную улыбку, когда она обращалась к своему кавалеру. Джакомо сразу почувствовал, что за всем этим скрывается глубокая печаль.
Что-то непривычное, что-то новое для него присутствовало в этой девушке. И слишком закрытый фасон наряда, интригующий больше любых самых откровенных декольте и разрезов, и сдержанность жестов, не имеющих цели привлечь внимание к своей персоне. Длинные стройные ноги, затянутые в классический чулок тёмного цвета, а не крупную сетку, так модную среди многих юных посетительниц этого ресторана, и столь же неброские, но явно дорогие чёрные туфли на высоком каблуке – всё это манило, притягивало и будоражило его. Прервав свой обычный обход гостей, Джакомо (который был также шеф-поваром этого ресторана), выбрал себе место в углу зала и, встав в пол-оборота к окну, некоторое время неотрывно и внимательно рассматривал Энн.
Его настойчивое внимание не осталось для неё незамеченным.
Так и лев не смотрит на замершую напротив него антилопу, – у Энн перехватило дыхание, и она сделала большой глоток шампанского.
Вальяжный, представительный, жизнерадостный, с проницательным взглядом больших карих глаз и искренней открытой улыбкой. Глядя на этого высокого, стройного и подтянутого мужчину, мало, кто сказал бы, что ему давно перевалило за сорок. В его густых тёмных волосах лишь на висках проглядывали редкие седые нити. Джакомо серьёзно относился к своему здоровью и всегда следил за своей внешностью. Весь его вид говорил о том, что он всегда получал всё самое лучшее. В какой-то момент он, заметив, что она перехватила его взгляд, широко улыбнулся ей.
Энн уловила странный сумбур чувств, нахлынувших на неё, но заставила себя непринуждённо улыбнуться в ответ. Взгляд этого человека заставлял её волноваться, от него пробегала по коже дрожь, но Энн это нравилось.
Джакомо даль Борро – таково было полное имя шеф-повара и владельца одного из лучших ресторанов итальянской кухни в Париже – направился к столу, за которым сидела Энн со своим спутником.
Приготовление пищи было для Джакомо наслаждением, творческим процессом, способом самовыражения и любимым увлечением, было (по крайней мере, до его встречи с Энн) смыслом его жизни. Гурманы, посещавшие его ресторан, чтобы продегустировать замысловатые произведения кулинарного искусства, относились к кудеснику Джакомо как к своему Божеству, шедевры которого были их мечтой. Бронировать столик здесь приходилось за месяц до визита. Изысканное убранство, великолепная карта тонких вин и свежайшие средиземноморские продукты дополнялись картинами с изображением итальянских ландшафтов и тихой классической музыкой.
В своё время, с первого же дня это заведение стало местом для немногих избранных – людей успешных, разбирающихся в высоком кулинарном искусстве и, главное, знающих о самом факте существования этого ресторана.
Дело в том, что Джакомо, до открытия собственного ресторана успевший поработать шеф-поваром в нескольких богато украшенных титулами и призами заведениях, исповедовал довольно своеобразную концепцию ресторанного дела. Его заведение не только не рекламировало себя, но и не значилось ни в одном ресторанном справочнике.
Грегуар узнал о его существовании от своего отца и решил пригласить туда Энн, чтобы сделать ей предложение.
Анонимность – это высший шик, – любил повторять Джакомо. – Мои постоянные и давние гости меня знают и помнят, и мне этого вполне достаточно.
Проходить инкогнито, не существовать ни на экранах телевизоров, ни на страницах газет и справочников, сочетать в себе анонимность и эксклюзивность – вот, что подтверждало в его понимании высочайший класс заведения.
Достаточно сказать, что ресторан Джакомо, больше походивший на частный клуб, чем на ресторан, не имел вывески снаружи. Название «Кусочек пармезана» можно было прочитать, только войдя внутрь.
Надеюсь, вам у нас понравилось ? – любезно обратился Джакомо к Энн и Грегуару.
Энн прекрасно видела, что Джакомо продолжал разглядывать её, улыбаясь уголками рта, но сумела твёрдо и решительно встретить его взгляд.
Спасибо, очень понравилось, – начала она, стараясь выглядеть как можно увереннее, – но я, как дизайнер, посоветовала бы вам пересмотреть концепцию интерьера, если вам, конечно, интересно мнение ваших гостей.
Разумеется, Энн намеревалась лишь немного пошутить, таким образом ответив на столь дерзкое и пристальное внимание к себе.
В глазах Джакомо мелькнули искорки весёлого удивления, и он собрался что-то ответить Энн, но Грегуар заговорил раньше.
Благодарю вас, всё было, в общем, неплохо, – со своим обычным, немного искривлённым от недовольства, выражением лица заговорил он, – но, откровенно говоря, я ожидал большего… несравненно большего…
Трудно сказать, чего именно ожидал Грегуар, расправившийся с закуской, заказавший ещё одно основное блюдо и теперь с аппетитом доедающий десерт.
Джакомо в ответ лишь снисходительно усмехнулся. Он всегда считал набивший оскомину маркетинговый лозунг «Клиент всегда прав» лишённым смысла. Отлично зная, что кухня и обслуживание в его ресторане – самого высокого качества, он прислушивался только к мнению своих давних гостей и истинных ценителей высокой кухни.
У меня в ресторане клиент – не король, – нередко повторял Джакомо. – Король здесь я, а клиент – мой гость.
Простите, вы сказали, что вы – дизайнер ? – обратился Джакомо к Энн.
Да, я – дизайнер, – ответила она и тут же продолжила, из вежливости намереваясь представить также и Грегуара, – а мой спутник…
Гордится папашиным капиталом ! – с весёлой улыбкой неожиданно продолжил за неё Джакомо. – Знаю, знаю, есть и такое весьма почтенное занятие !
Энн, немедленно пойдём отсюда, – с надменным и оскорблённым выражением лица поднялся Грегуар, – мне странно… я просто вне себя… Попрошу счёт !
Какой дизайн вы бы предложили для интерьера моего ресторана ? Попробуйте сделать набросок ! – не глядя на негодующего молодого человека, как ни в чём не бывало продолжал Джакомо, обращаясь к Энн, и, подозвав официанта, попросил того принести лист бумаги и карандаш.
Одну минутку…
Энн немного призадумалась и, как-то странно и весело поглядывая на Джакомо, начала быстрыми движениями набрасывать на бумаге какой-то рисунок.
Энн, я не понимаю… Может быть, мне стоит уйти и подождать тебя на улице ? – раздражённо осведомился Грегуар.
Энн, немедленно пойдём отсюда, – с надменным и оскорблённым выражением лица поднялся Грегуар, – мне странно… я просто вне себя… Попрошу счёт !
Какой дизайн вы бы предложили для интерьера моего ресторана ? Попробуйте сделать набросок ! – не глядя на негодующего молодого человека, как ни в чём не бывало продолжал Джакомо, обращаясь к Энн, и, подозвав официанта, попросил того принести лист бумаги и карандаш.
Одну минутку…
Энн немного призадумалась и, как-то странно и весело поглядывая на Джакомо, начала быстрыми движениями набрасывать на бумаге какой-то рисунок.
Энн, я не понимаю… Может быть, мне стоит уйти и подождать тебя на улице ? – раздражённо осведомился Грегуар.
Да… нет… – немного помедлив, ответила Энн. – Я хочу сказать, – пояснила она, – что ты прав: тебе лучше уйти. А ждать меня не надо. Спасибо тебе за вечер !
Вот как… что ж… – Грегуар был растерян и явно не знал, как себя вести. – По-моему, я попросил принести счёт ! – нервно обратился он к Джакомо.
Не извольте беспокоиться, молодой человек, – широко улыбнулся тот в ответ, обнажив ровный ряд белоснежных зубов. – Всё – за счёт заведения ! Arrivederci31 !
Вот, примерно так…
Энн протянула Джакомо лист бумаги с набросками рисунков и какими-то записями.
Почтенный Кот Базилио,
Владелец ресторана,
Назвал свою таверну
«Кусочек пармезана»32, -
прочитал Джакомо.
Кот Базилио, это, очевидно, я ? – весело уточнил он у Энн.
Энн смущённо кивнула.
Джакомо с улыбкой разглядывал рисунок, на котором отряд из шести воинственно настроенных мышат, под флагом с изображением кусочка сыра, выдвигался в направлении его ресторана.
Вы совершенно упустили из виду одну важную деталь, – с наигранной строгостью обратился он к Энн. – Дело в том, что у меня в ресторане – мышеупорная дверь !
Без приглашенья в ресторан
Собрались ночью мыши,
Но, встретив на двери замок,
Они прогрызли крышу32, -
тут же экспромтом сочинила Энн.
Через полгода на озере Комо состоялась свадьба Джакомо даль Борро и Энн Морель.
* * *
Самые лучшие врачи в самых дорогих клиниках Европы, оплаченные Джакомо, не могли понять, что же на самом деле происходит с Маргарет. За последние полгода она состарилась лет на двадцать, хотя её мать, Элизабет, до глубокой старости внешне оставалась хороша собой. Маргарет завешивала зеркала, чтоб случайно не увидеть своё отражение, от которого её теперь просто трясло. Она ненавидела весь свет, и себя в том числе.
В квартире постаревшей, одинокой и никому не нужной Маргарет пахло сырой землёй и ржавчиной. Непонятно откуда взявшийся, этот запах пропитал всё вокруг, включая стены. В каждой комнате повисло ощущение смерти, смешанное с ароматом нежных франжипанов. Удушливый воздух томился во всех шкафах и комодах, не давая покоя самой Маргарет, которая теперь очень плохо спала по ночам.
От изнуряющей бессонницы она стала похожа на высохшую летучую мышь, сидящую ночью у окна. Постарев, Маргарет оставалась всё такой же жестокой и нетерпимой, холодной и равнодушной. В окне, которое ночь превращала в зеркало, отражалась безобразная старуха, с бесконечным презрением смотревшая на Маргарет. По ночам её мысли путались как в бреду, терзая своей бесконечностью сознание и ослабляя хрупкое, быстро утрачивающее былую молодость тело.
Маргарет всё чаще вспоминала Элизабет и разговаривала с ней, отчётливо чувствуя её присутствие. Мысли и переживания Маргарет не были направлены на настоящее и будущее – на её взрослую дочь, единственного близкого ей человека, ни разу не сделавшего ей ничего плохого. Они были устремлены в прошлое, к человеку, который, как она долгое время считала, отравлял ей жизнь, к её матери.
Вот и сегодня тоже, уснуть у Маргарет так и не получилось. Ей не помогали ни тёплое молоко, ни охлаждённая постель, ни прогулка перед сном, ни бесконечный пересчёт мужчин её жизни. Блаженный сон, которого она так давно ждала, давно покинул её, оставив взамен лёгкую беспокойную дремоту. Маргарет вытащила из продолговатого ящика прикроватной тумбочки заветную капсулу и проглотила её, запив коньяком. После приёма лекарства она погрузилась в тяжёлый дурманящий сон, но уже через пару часов проснулась от ломящей боли в коленях.
Проклятая сырость, – пожаловалась сама себе Маргарет.
Холодная сырая парижская погода, которую она некогда так любила, теперь отзывалась гудящей ломотой в суставах, мешая спокойно жить. После такой ночи наступал ещё более тяжёлый день. У неё теперь всегда было беспросветно отвратительное настроение. Привычка разговаривать с собой пришла одновременно с бессонницей, вскоре после смерти Элизабет.
Часто Маргарет жаловалась сама себе на прислугу, понося её последними словами. Прислуга, африканская женщина средних лет, нанятая и оплаченная Энн, каждый день приходила ухаживать за Маргарет, готовить еду, убирать квартиру, а заодно и, высказывать свои взгляды на жизнь. Последнее сводилось к тому, что деликатно можно было бы назвать критикой французского государства и общества.
Вот и сегодня Маргарет удостоилась очередного гневного монолога.
Франция украла лучшие годы моей жизни ! – заявила служанка, едва переступив порог. – Я три дня плыла беременная в переполненной людьми лодке, чтобы добраться до Марселя. И что ? Два года я была вынуждена жить вообще без документов, а потом они ещё два года думали, давать или не давать мне разрешение на проживание !
Она со злостью швырнула на пол сумку с продуктами так, что в ней что-то хрустнуло, а Маргарет вздрогнула.
За это время я родила ещё троих детей и должна была целыми днями стоять в очередях, чтобы попасть с ними на бесплатный приём к врачу ! Ещё год мне пришлось ждать, пока, наконец, мне дадут бесплатное социальное жильё !
Служанка быстро и небрежно рассовывала по полкам свежие овощи в холодильнике.
Сейчас мне платят нищенское пособие, на которое едва можно существовать, а ведь у меня уже пятеро детей ! Да ещё и требуют, чтобы я каждые полгода заполняла и отсылала целую кучу каких-то дурацких бумаг, иначе меня угрожают лишить даже этих денег ! Но ничего, у меня подрастают сыновья, которые точно не повторят мою судьбу ! Они возьмут от этой самой Франции всё ! Они заберут всё, что Франция задолжала мне !
Маргарет чувствовала смертную тоску, порождавшую жажду сделать что-нибудь, что хоть немного изменило бы её невыносимо пресное, скучное, монотонное и однообразное существование: ей хотелось подсыпать кому-нибудь яду, сломать кому-нибудь жизнь, или, в крайнем случае, хотя бы со скандалом разорвать с кем-нибудь отношения. Маргарет мечтала вновь ощутить свою былую силу, ту самую восхитительную дьявольскую силу, ощущение которой доставляло ей когда-то ни с чем не сравнимые эмоции. Она желала снова почувствовать своё всемогущество. Но это уже было невозможно.
* * *
В то утро Энн мучительно выплывала из сна. С детства она умела чувствовать грядущие события. И сейчас она понимала, что опасность или беда были где-то рядом. Обычно эти ощущения приходили к ней рано утром, словно прощальный шёпот ночных звёзд, вызывая тревогу и беспокойство. Эти предчувствия почти всегда сбывались.
Никто заранее не предвещал эту внезапную грозу, уверенно объявившуюся на горизонте. Чёрные тучи с жёлтыми переливами быстро наползали с Запада, беспощадно закрывая солнце. Энн вышла на палубу яхты и подошла к краю борта. Воздух был пропитан колдовской дымкой франжипана. Никого поблизости не было. Море, отражая цвет траурного неба, выглядело бездонно-чёрным. Энн открыла сумочку. Всё было решено. Весь мир затаился в готовности принять неизбежное. Тьма, пришедшая с Запада, накрыла берег. Исчезло всё – дома на набережной, пальмовые аллеи, крикливые чайки – как будто их никогда и не было.
Фарфоровая статуэтка, некогда любимая игрушка, с которой Энн никогда бы не рассталась, теперь стала чужой и враждебной. Балеринка с негромким плеском упала в море, в последний раз взглянув на Энн с немым укором и тоской. По воде разбежались чёрные круги. Статуэтка скрылась в морской глубине и опустилась на дно. Песок лёгкой дымкой окутал её хрупкую фигурку, а морские водоросли плотной сетью сплелись над ней. Рыбы-ангелы и султанки водили хоровод. Медленно проплывавшая по дну серая мурена затаилась в скале.
Здесь ты будешь храниться вечно, – подумала Энн.
Небо пронзили огненные стрелы. Тьма сгущалась. Энн напряглась от холодного порыва ветра, который необычайно ласково пробежался по её коже, разметая прекрасные локоны. Ей было приятно это прохладное касание свежего морского воздуха. Она даже повела плечами, испытывая странное чувство, словно эта наползающая тьма окутывает её, легко скользя по телу и даря комфорт и странное удовольствие. Она замерла в этой кромешной тьме, не смея пошевелиться и не понимая своих ощущений.