Владимир встал и пошел домой. И только сделав несколько шагов, сообразил, что не подумал о Соне. Не искал ее глазами, хотя ее тоже не было за столом. И даже был этому рад. Дома ее тоже не оказалось. Но этот факт никак его не встревожил. Владимир лег в спальне и тут же уснул.
Утром он проснулся и долго пытался понять, где находится и что произошло вчера. Голова гудела. Сони рядом не было – Владимир спал посередине кровати и точно один. Такие утренние минуты всегда его беспокоили и, сказать больше, тревожили. Помимо других фобий, страхов и поводов для дискомфорта был и такой: по утрам Владимир не мог сразу вспомнить, где находится и что было вчера вечером, до того, как уснул. Чтобы восстановить события в памяти, требовалось минут пять. Когда Владимир признался в этом страхе очередному врачу, тот спросил:
– А сколько выпили накануне?
Тогда Владимир понял, что эту мини-фобию лучше держать при себе, хотя эти пять минут, в которые он по крупицам собирал воспоминания, приносили ему настоящие страдания. И ладно бы выпил. Так нет. Как раз после возлияний он прекрасно все помнил. Здесь с ним такого еще не было. Только сегодня. Несмотря на вчерашнее вино, что совершенно не соответствовало клинической картине. Или дело было в Соне, при которой фобия усилилась? Когда он открывал глаза и видел рядом спящую Александру, ему было легче. Намного легче. Если она была с ним, становилось спокойнее, и он приходил в себя за минуту-две. Особенно тяжело было первое время – после того, как Соня к нему переехала. Владимир просыпался, поворачивал голову, видел ее рядом, и его прошибал холодный пот. Ему было плохо до такой степени, что пульс зашкаливал до ста ударов в минуту, а давление скакало – проверял несколько раз на домашнем тонометре. Он видел Соню и пытался понять, как она оказалась рядом с ним. Где Александра? Ведь она должна была быть рядом, а не эта, малознакомая, точнее, совершенно незнакомая женщина. Александра сразу стала ему родной. Он дотрагивался до нее, она его обнимала, и становилось легче. Так, как и должно быть. Одно время этот страх его даже оставил. Ну, почти оставил. А с Соней проявился с неожиданной яркостью; Владимир не мог вспомнить, как оказался дома, как уснул, принимал ли душ, звонил ли кому-нибудь, смотрел ли телевизор. Нет, потом он все вспоминал, пошагово, поминутно, но на это требовалось уже семь минут – он специально засекал время.
И вот сейчас снова накатил этот страх. Почему он один? Почему оказался в душной спальне, а не в гостиной, где так приятно дуло от окна? Где Соня? Или они накануне поругались? Или она спит внизу?
Владимир встал и спустился вниз. Сони в гостиной тоже не было. На столе лежал его мобильный телефон – ни одного пропущенного звонка, ни одного сообщения. Он хотел набрать номер Александры, но не стал. Слишком рано. Или уже поздно? Владимир не помнил, перевел ли часы на телефоне на местное время. Он включил телевизор, чтобы узнать время, прощелкал ток-шоу, прогноз погоды, сериал, еще один, но который час, так и не узнал. Пришлось подняться наверх и ползать по полу, собирая одежду – значит, раздевался он самостоятельно. Часы нашлись в нагрудном кармане рубашки. Как и зачем он туда их положил, Владимир не помнил. Он уставился на циферблат – стрелки показывали двенадцать тридцать пополудни. Он потряс часы и зачем-то постучал ими по матрасу, в надежде сдвинуть стрелки. Никогда, ни разу в жизни он не спал так долго. Как такое вообще возможно, он не знал. Ему даже будильники были не нужны. Много лет подряд он просыпался в четыре утра, потом в пять тридцать, в семь сорок и, выждав еще пять минут, вставал. Этой особенностью организма он тоже делился с врачами, которые прописывали ему легкие снотворные, расслабляющие ванны, успокоительные, антидепрессанты и даже коньяк в медицинских дозах. Но организм оказался сильнее: Владимир, сквозь таблетки, сквозь коньяк и ванные, принятые иногда по отдельности, иногда вместе, продирался сквозь сон, и в четыре утра смотрел на часы, после чего закрывал глаза, чтобы опять очнуться в пять тридцать. И так далее, согласно странному графику пробуждения. Не то чтобы он боялся опоздать или не проснуться. Да, наверное, боялся проспать слишком долго. Но что означало это слишком? Владимир был убежден, что вставать надо рано. Придумал для себя, что он жаворонок. И не мог себе позволить расслабиться и проспать до одиннадцати, даже в выходной день. Считал, что это неприлично. Хотя для чего неприлично? Для кого?
Подумав об этом, Владимир сделал то, чего не делал никогда, – снова лег спать. И тут же уснул. Уже спокойно, без пробуждений, без снов, с открытыми ставнями, в духоте и полном согласии с самим собой. Проснулся от того, что в комнате изменился свет. Он это почувствовал, еще находясь в дреме. Свет стал глуше, как будто кто-то выключил слепящее солнце. Даже стало холодно, до озноба. Владимир встал, на ощупь нашел одеяло в шкафу и лег снова. Он испытывал блаженство. Настоящее, как в детстве, когда бабушка разрешала не ходить в детский сад, и можно было еще поспать, завернувшись в одеяло. Но сон уже слетел. Владимир нехотя встал, посмотрел на часы и не поверил собственным глазам – шесть вечера. Значит, он проспал целый день. Не было потребности в еде, в туалете, хотелось только залезть под одеяло и проспать следующие сутки. Но он заставил себя встать и пойти в душ – и только там очнулся, вспомнил все, что было вчера, и удивился, что Сони нет рядом. Вспомнил, что так и не позвонил Александре, что засыпал, думая о ней.
Переодевшись в свежее, он вышел из дома, на поляну, где шли приготовления к ужину.
Макс выставлял на витрине торт и затейливые десерты. Домработница Надя наглаживала платье, водрузив гладильную доску рядом с баром и следя за действиями повара. Дмитрий колдовал над мангалом. Константин под руководством Елены убирал просохшие шезлонги, расставлял новые стулья и раскладывал подушки в новых ярких наволочках. Элина, девушка Константина, раскладывала на столах приборы и салфетки. Или это была другая девушка, как две капли воды похожая на Элину? За одним из столов сидела женщина, считавшаяся хозяйкой. Владимир ее даже не узнал – она оказалась в домашнем платье-халате, без привычной прически и макияжа. Она выглядела моложе и… добрее, домашнее. Странный мужчина, которого Владимир тоже не узнал, напротив, был одет в льняной костюм, причесан и выглядел как профессор университета – милый, не без чудинки, но умный, вполне привлекательный, с живым взглядом.
Гости еще не собрались, и Владимир не знал, куда себя деть. Поэтому спустился на пляж и прошел уже знакомой дорогой – до кафе, утопавшего в море. И первой, кого он там увидел, оказалась Ирэна, которая покрывала лаком ставни на окнах. На столах сушились подносы, сверкавшие яркими цветами и гранатами, пол был чисто вымыт, а на столах появились новые, домотканые салфетки.
– Не успеваю, – вместо приветствия сказала ему Ирэна, – давно нужно было все здесь привести в порядок.
Владимир неловко, стесняясь, что пришел не вовремя, присел за один из столов.
– Вы вернулись! – К нему навстречу, как к родному, давно не приезжавшему родственнику, кинулась беременная официантка.
– Да, – улыбнулся Владимир. – Я же обещал.
– Вы есть будете? – с надеждой спросила она, и Владимир почувствовал, что очень голоден.
– Да. Сделайте мне салат и хлеба побольше, – попросил он.
– А вино?
– И вино, конечно, – согласился Владимир.
Официантка кинулась исполнять заказ.
– Я тоже люблю ее салаты, – сказала Ирэна, не отрываясь от работы. – Вроде бы и овощи одни и те же, и масло одинаковое, но так вкусно! И горчит, и пересоленое, а умрешь, если не доешь. У меня никогда так не получается. А хлеб? Макс не может испечь такой же. Сколько ни пробовал, не получается. Да никто не может, кроме Софии. У нее в руках что-то есть. Я Максу и рецепт давала, и закваску Софии приносила, а не то. Вот в чем секрет? Никто не знает. Макс говорит, что не любит возиться с тестом, но я ему не верю. Даже жалкое подобие у него не выходит. София с детства пекла. Мы когда еще девчонками были, любили на кухне возиться. Так София всегда плюшки какие-то, крендельки, улитки придумывала. От нее всегда, как от горячей булочки пахло. Вот до сих пор печет. И слава богу. Хоть что-то у нее осталось от прошлой жизни, хоть какой-то интерес. Я уже тут целую корзину хлеба съела, а для моей талии это очень вредно. А у дочери ее такой же талант к салатам. Ну вот как она их делает? – Ирэна улыбнулась.
– Я проспал сегодня целый день, – признался Владимир.
– Да, так здесь бывает. Некоторые гости по двое суток спят. Это вы еще долго продержались. Значит, отпустило. Значит, все будет хорошо. Будете хорошо себя чувствовать. Надо было отоспаться.
Из кухни вышла беременная девушка с тарелкой, а за ней – София. Она с улыбкой кинулась к Ирэне обниматься, как кидаются дети к матери, пришедшей вечером с работы. Ирэна тоже ее обняла.
– Ну, покажи, – сказала ласково она, обращаясь к Софии.
Та застеснялась.
– Покажи, пожалуйста, наверняка очень красиво получилось!
И женщина, пекущая удивительный хлеб, как маленькая девочка, побежала опять на кухню и вынесла то, что так хотела и одновременно боялась показать – новое меню. Ирэна начала разглядывать, Владимир тоже невольно заглянул под обложку. Левая часть осталась такой же – аккуратно выписанные старательным, круглым почерком названия блюд. А справа – картинки, вырезанные из журнала.
– Очень красиво! – похвалила Ирэна. – Хочешь, я тебе еще журналов принесу?
София кивнула, довольная похвалой и тем, что ей пообещали подарок за старание.
Беременная смотрела на мать, и нет, не плакала. Она держалась. И взглядом благодарила Ирэну и Владимира.
– Мне тоже очень нравится, – сказал он, и женщина смутилась и быстро ушла в дом.
– Она и в детстве любила из журналов вырезать картинки, – объяснила Ирэна Владимиру. – Как я про это забыла? Вот принесла сегодня…
– Мама в хорошем настроении, – сказала девушка.
– Ну и хорошо, – Ирэна положила кисти. – Все, я сегодня больше не успею. Приду на следующей неделе. Все докрашу. А то мне еще надо переодеться. Дмитрий решил праздник устроить.
– Какой праздник? – спросил Владимир.
– У нас сегодня годовщина. Тридцать четыре года вместе. Не круглая дата, но все же. Дмитрий каждый год отмечает. И мне приятно, – улыбнулась Ирэна.
– Неужели тридцать четыре? – Владимир так искренне удивился, что Ирэна засмеялась.
– Да, так бывает. Янтарная свадьба. Так что быстро доедайте свой салат, особо не налегайте на хлеб и возвращайтесь – у нас сегодня и живая музыка, и танцы.
– Спасибо.
– Я пошла. – Она поцеловала дочь Софии. – Я передам тебе кусочек торта! – крикнула она в кухню. – Береги себя, девочка.
Ирэна собрала кисти, тряпки, банки, аккуратно поставила в угол и прикрыла, чтобы не бросались в глаза. Еще раз осмотрела работу и, видимо, осталась довольна. Она уже собиралась уходить, как из кухни появился мужчина с аккордеоном. Он сделал вид, что не заметил Ирэну, сел за стол и начал пристегивать ремни к инструменту. По стоявшей на столе пепельнице, давно не мытой, с битыми боками, по драной сидушке, которая лежала на скамье, Владимир понял, что это место хозяина дома. Он, наконец, приладил ремни, взвалил на себя инструмент и начал играть.
– Только не сейчас, мама только успокоилась, – прошептала его дочь.
Ирэна замерла и медленно повернулась к мужчине.
– Прекрати немедленно, – тихо сказала она.
Мужчина поднял голову, гадливо улыбнулся и заиграл громче.
– Маме сейчас плохо будет. – Официантка кинулась в дом, чтобы дать матери лекарство до того момента, как она закричит.
– Ты меня не слышишь? – Ирэна подошла к мужчине и нависла над ним.
– У нас гость, – ответил он, показывая на Владимира, – а я играю для гостей. Отрабатываю свой хлеб, чтоб он у нее поперек горла встал. Я же тут прихлебатель, пустое место, так что я должен работать.
Он захохотал и снова растянул меха инструмента.
Из кухни донесся стон Софии и успокаивающий голос ее дочери. Владимир хотел вмешаться, но не знал, что делать. Говоря откровенно, он боялся вмешиваться и вставать между разъяренной Ирэной и этим пожилым мужчиной, который носил в себе душевную боль.
– Прекрати, – повторила Ирэна.
– А то что? – ухмыльнулся мужчина.
– Если у тебя осталась хоть капля совести, прекрати издеваться над Софией и дочерью. Ты и так достаточно натворил. Скажи спасибо, что сидишь здесь, а не в тюрьме, – прошипела Ирэна.
– И ты тоже веришь этой симулянтке? Да она придуривается! А получила за грехи свои, шалава! И дочурка тоже в нее пошла, брюхатая не пойми от кого. Вся в мамашу! – Мужчина с новой силой растянул меха.
– Закрой свой поганый рот. – Ирэна все еще говорила тихо.
– Да кто ты такая, чтобы мне в моем доме указывать? Своему муженьку диктуй, а здесь – я хозяин!
Владимир был в двух шагах от стола, за которым сидел мужчина. В следующий момент произошло то, чего он не мог предположить. И даже не успел пошевелиться. Ирэна сорвала с плеча мужа Софии инструмент и грохнула его об пол. И тут же схватила глиняный кувшин для вина и со всего маху, наотмашь, обрушила ему на голову. Тихо, без звука, тот сполз со скамьи и сжался, прикрывая голову руками. По полу растеклась черная лужа. Владимир, словно впавший в ступор, подумал, что это кровь, что мужчина умер. Но запах свидетельствовал, что разлилось вино.
– Давно хотела это сделать, – довольно сказала Ирэна, – прямо руки чесались, да повод не появлялся.
Валявшийся на полу инструмент издал жалобный стон. Ирэна одной рукой подняла аккордеон, как будто он ничего не весил, и зашвырнула в море.
– Все, допелся, – сказала она мужчине. – И если я узнаю, что ты доводишь Софию, то приду и перережу тебе горло. Понял?
Мужчина на полу заскулил.
– Тварь. – Ирэна подошла к столу Владимира и выпила вина из его бокала. У нее тряслись руки. – Пойдемте домой. Проводите меня.
Владимир послушно встал, оставил на столе деньги и подал Ирэне руку. Она тяжело облокотилась, он вывел ее из кафе и повел по тропинке.
Ирэна шла тяжело, ей было плохо.
– Рука болит, – призналась она. – Это он виноват в том, что София заболела. Она рано вышла замуж за этого изверга, дочку родила. Терпела его ради дочери. А потом влюбилась, по-настоящему, и хотела уйти. Все знали, что у Софии роман, но никто не проболтался. Радовались за нее, счастья желали. Муж ее поколачивал регулярно, да еще и не работал – трутнем всю жизнь прожил. Когда он узнал, сильно избил. После этого у нее и стало плохо с головой. Она тогда еле выжила, живого места на ней не было. Ну и все покатилось. Он хотел ее в психушку отправить, чтобы кафе ему досталось, но не получилось. София давно все дочери отписала. Такая вот судьба ей выпала.
– А тот мужчина, с которым у Софии был роман? – спросил Владимир.
– Исчез, естественно. Как и тот, от кого дочь Софии ждет ребенка. Мужчины бегут от неприятностей. А женщины терпят. Мой брат, он не всегда такой был. Странный немного, замкнутый, стеснительный. Тоже рисовал, кстати. Лучше меня. Все было хорошо, а потом он сломался. Как будто надорвалось все внутри. После одной выставки критики на него обрушились. И он не выдержал. Это я так думаю. Врачи руками разводят. И шизофрению ему ставили, и аутизм. Но я знаю, что он нормальный. Только ранимый очень, слабый. А его болезнь – защита, кокон, в который он завернулся. Господи, за что ему такое? Софии за что? И мне? За какие грехи? Я в бога давно не верю. И молиться не могу. Я в работу верю, в труд. Только это держит. В семью верю, в близких. Бог может оставить, а родные будут рядом.
– Обычно бывает наоборот. Родные предают, остается только верить в Бога.
Остаток дороги они прошли молча. Ирэна немного успокоилась. Когда они добрались до поляны, там уже шли последние приготовления: Константин помогал установить колонки и микрофон, его девушка ставила в вазы свежие цветы.
– Извините, что все это произошло на ваших глазах, – сказала Ирэна, – пожалуйста, ничего не говорите Дмитрию. Он будет очень переживать.
– Конечно, – пообещал Владимир.
– Знаете, у нас ведь правда удивительное место. Не знаю, как уж так получается. Люди отсюда уезжают другими. Хоть немножко, но другими. И не переживайте из-за Сони. Все делают ошибки. Мне кажется, вы это уже поняли, и все еще можете исправить. Вам нужна семья и дети. Все устроится само собой. Все пройдет, все проблемы уйдут. Вы поймете, что такое настоящая радость и настоящее горе. Поверьте мне.
– Да, – ответил Владимир.
– Спасибо за поддержку.
Ирэна кивнула, пожала ему руку. Рукопожатие оказалось не по-женски крепким, а рука – тяжелой.
Владимир отправился к себе, думая о том, что должен был вмешаться с самого начала, заступиться за Софию, за ее дочь, но он предпочел остаться в стороне. Поступил так же, как те мужчины – убежал от неприятностей. И сейчас он ничем не помог Ирэне. Наверняка Дмитрий на его месте сам бы выбросил в море аккордеон и нашел способ приструнить мужчину. Владимир чувствовал себя предателем. Особенно гадко было от того, что Ирэна поблагодарила его за поддержку, а ведь он не сделал ничего из того, что должен был. И еще он хотел оказаться рядом с Александрой – больше никуда ее от себя не отпускать.
Он пошел к дому другой дорогой – обходной, через крайний от пляжа домик, где жил Давид. И нисколько не удивился, что оттуда доносился смех Сони. Владимир даже не остановился, хотя мог бы постучать в дверь и спросить, что она там делает. Двинулся дальше, не останавливаясь, зашел в дом, включил кондиционер на полную мощь, принял душ, чтобы смыть с себя чувство вины. Несколько капель вина из разбитого кувшина попали на рубашку и брюки, и он с облегчением переоделся.
В холодильнике осталась всего одна бутылка простой воды, зато обнаружилось шампанское. На столе появилась корзина с фруктами. Видимо, гостям сделали подарок по случаю общего праздника. Владимир открыл холодное шампанское и выпил с тем же удовольствием, с которым ел обычный салат из помидоров и огурцов. Взял из корзины яблоко и вышел на поляну.