Всю вторую половину дня и до раннего вечера, когда из-за усталости они могли лишь брести и ругаться на хлеставшие и царапавшие их ветки, лес стал таким густым, что двигаться в каком-то одном направлении можно было не больше нескольких шагов. Они мотались взад-вперед, обходя более крупные препятствия, вроде гигантских доисторических стволов, рухнувших много лет назад и покрытых скользким лишайником. Ходили зигзагами, уклоняясь от бесчисленных колючих веток, торчащих из земли корней, и терновых кустарников, заполнявших все пространство между деревьями. Верхние ветви деревьев усиливали их страдания, направляя на них бесконечные потоки холодной дождевой воды.
Но около семи часов вечера они наткнулись на то, что уже не ожидали увидеть. На тропу. Она была узкой, но достаточно широкой для того, чтобы двигаться гуськом, не шатаясь и не цепляясь спальником или рюкзаком за ветки.
К этому моменту Хатч понимал, что всем уже безразлично, куда ведет тропа, и они пойдут по ней даже на север, лишь из-за одной возможности идти наконец прямо. Даже если эта тропа вела на восток или еще дальше на запад, а не на юг, лес впервые нарушил монотонность их путешествия. Позднее Хатч смог бы точно разобраться, где они находятся, выбрать южное направление и попытаться компенсировать отклонение от курса, до сих пор навязываемое лесом.
Кто-то был здесь до них, и эта тропа наводила на мысль, что этот кто-то шел по ней туда, куда стоило идти. Подальше из этой темной, душащей глуши.
Тропа привела к дому.
Их рюкзаки промокли насквозь. Вода ручьями стекала с курток, пропитывая брюки. Джинсы Фила намокли и почернели. Еще в Курине Хатч сказал ему не надевать джинсы на случай дождя. С манжет рукавов на исцарапанные, покрасневшие руки стекала дождевая вода. И нельзя было сказать, она ли это, накопившись, просочилась в их толстовки и белье, одетые под куртками «Гортэкс», или это взмокли от пота их разгоряченные тела. Все были грязные, промокшие, измотанные, и ни у кого не хватало наглости спросить Хатча, где в лесу можно разбить палатку. Но эта мысль была у всех на уме, и он знал это. По обоим сторонам тропы был подлесок, высотой по пояс. Страх у Хатча уже начал сменяться паникой, вызвав в животе неприятное, знакомое с детства ощущение. Его пронзило осознание того факта, что он совершил какую-то страшную ошибку, подвергающую опасности жизни трех его друзей. И тут они наткнулись на дом.
Темное, осевшее здание притулилось в задней части лужайки, густо поросшей сорняком и крапивой. Со всех сторон его окружала стена непроходимого леса.
— Там никого нет. Давайте зайдем, — сказал Фил хриплым от астмы голосом.
5
— Мы не можем просто так вломиться, — сказал Люк.
Фил хлопнул Люка по плечу, проходя мимо. — Можешь взять себе палатку, приятель. А я заночую здесь.
Но Фил не сделал по лужайке и пары шагов. Из-за какого-то инстинкта остальные трое не решились догонять Фила, и тот, в конце концов, со вздохом остановился.
Они видели сотни подобных Stugas (дом — шведск.) во время их железнодорожного путешествия из Моры на север, через Галливаре, в Джокмок. Все окраины городов северной Швеции были застроены десятками тысяч этих простых деревянных домов. Исконные жилища сельских жителей, до их переселения в города в течение прошлого столетия. Люк знал, что шведские семьи отдыхают в таких долгими летними месяцами, так сказать, возобновляют связь с землей. Вторые дома — народная традиция. Но только не этот.
У него не было ярко красных, желтых, белых или пастельного цвета стен, которые они привыкли видеть у тех сказочных домиков. Не было ни аккуратного белого забора, ни ровно подстриженной лужайки. В нем не было ничего милого, причудливого или уютного. Никаких острых прямых уголков, ни аккуратных окошек на двух его этажах. Там, где должна была быть симметричность, был перекос. Плитка местами отвалилась. Вздувшиеся и почерневшие словно от пожара стены давно не видели ремонта. Доски у фундамента отошли. Окна, некогда запертые на зиму, не открывались уже несколько лет. Казалось, ничто в нем не ловило и не отражало водянистый свет, падавший на поляну, и что-то подсказывало Люку, что внутри этот дом такой же сырой и холодный как и сумрачный лес, в котором они заблудились.
— Что дальше, Хатч? — Дом высунул из блестящего оранжевого капюшона круглое, напряженное от недовольства лицо, хлопая глазами. — Какие будут мысли?
Хатч прищурил бледно-зеленые, с длинными черными ресницами, слишком красивые для мужчины, глаза. Глубоко вздохнул, но даже не посмотрел на Дома. Он заговорил, будто не слыша своего друга. — Дымоход есть. На вид вполне рабочий. Мы сможем развести огонь и быстро согреемся.
Хатч подошел к небольшому крыльцу, пристроенному к двери, такой черной, что она буквально сливалась с передней стеной дома.
— Хатч, я не знаю. Давай не будем, — сказал Люк. Ни дом, не идея проникновения в него ему не нравилась. — Давайте пойдем дальше. До восьми еще будет светло. У нас есть еще час, и за это время мы сможем выбраться из леса.
Люк почти физически ощущал исходящее от Дома и Фила напряжение. Фил быстро развернулся, шелестя мокрым синим «Гортэксом». Его рыхлое лицо было багрового цвета. — Да что с тобой такое, Люк? Хочешь вернуться? Не будь тупицей!
Тут присоединился Дом. Когда он открыл рот, капля слюны попала на щеку Люка. — Я не могу больше идти. У тебя то все в порядке, твое колено не размером же с мяч для регби. Это из-за тебя мы вляпались в это дерьмо.
У Люка закружилась голова, его бросило в жар. Им придется остаться здесь на ночь, потому что из-за своей полноты Фил всегда мучился с ногами, стоило ему выйти на улицу. Его ноги подвели в первое же утро. С того момента он ныл, не переставая. Даже в Лондоне он передвигался только на машине. Он прожил там пятнадцать лет и ни разу не пользовался подземкой. Как такое возможно? Дом был не лучше. В свои тридцать четыре он выглядел лет на пятьдесят. И всякий раз когда он ругался, Люк лишь скрипел зубами. Дом был директором по маркетингу какого-то крупного банка с ртом как у уличного хулигана. Что же случилось? Раньше он был сверхбыстрым боулером, чуть не попал в высшую лигу. Он путешествовал по Южной Америке. С ним можно было курить травку ночи напролет. Теперь он был обычным «женатиком» с детьми, с сорока шести дюймовым пузом. С головы до пят одетым в шмотки из «офицерского клуба», он всякий раз презрительно фыркал, когда Люк упоминал о какой-нибудь новой увиденной девчонке, или потрясном лондонском баре.
Он вспомнил тот шок, когда ему пришлось буквально заставлять себя общаться с Домом и Филом в первый же день их встречи в Лондоне, вечером накануне отлета. Они с Хатчем посмеялись над его «коммуналкой» в Финсбери парк, а потом перешли на обычный стеб, как будто эта троица виделась каждую неделю в течение последних пятнадцати лет. Может, так оно и было. С самого начала он почувствовал себя лишним. К горлу подступил комок.
Наверняка Хатч видел его лицо.
— Вождь, — сказал тот, и заговорщицки подмигнул Люку, как взрослый, пришедший на спасение ребенку, которого дразнят на игровой площадке. От этого лицо Люка вспыхнуло еще сильнее, но он тут же переключил свой гнев на себя, обратив его против своих ядовитых мыслей. Подмигнув, Хатч тепло улыбнулся. — Не думаю, что у нас есть другой выбор, приятель. Нам нужно обсохнуть. В палатке это сделать не удастся. Весь день мокнем.
— Тук-тук, мы заходим, — крикнул Фил и присоединился к Хатчу, стоящему у входной двери, проявив большую целенаправленность, чем за все время их барахтанья и сопения в подлеске. Но Люк уже не мог смотреть на покатые плечи Фила и его очкастую голову в синем капюшоне. Сейчас он по-настоящему ненавидел его внешний вид, поэтому решил: когда вернется в Лондон, будет избегать даже их ежегодную пьянку.
— А ты можешь оставаться на улице с волком, который уделал того лося, — сказал Дом, усмехнувшись.
Люк избегал смотреть Дому в глаза, но голос обрел. Жесткий, агрессивный сарказм слегка шокировал, когда он услышал его исходящим из собственного рта. Но ему было все равно, что он сказал, просто он хотел, чтобы другие знали о его чувствах. — Или мы скормим ему тебя и твое бесполезное колено, и пока он будет жарить тебя в печи, мы двинем в Скайте.
Дом замешкался, следуя за Хатчем и Филом. Досада и удивление на секунду смягчили его черты лица, пока гнев на напряг их. — Сказано со всей раздражительностью человека с задержкой развития. Оставайся на улице, тупица, и мерзни тут до смерти. Если кто и будет по тебе скучать, то какая-нибудь шлюшка. Я это серьезно, если ты еще не заметил. Я хотел бы вернуться домой целым и невредимым. От меня там зависят люди.
Хатч снова отринул от двери, почувствовав, что раздражение у него за спиной переходит всякие границы. — Подождите, джентльмены, пожалуйста. Если не остынете, я возьму кедровую ветку и отстегаю вам задницы.
Фил издал грязный смешок, прозвучавший как-то нехорошо рядом с этим домом, но не стал оборачиваться. Он постучал в дверь и толкнул ее.
От злости Люк не мог ни сдвинуться с места, ни вздохнуть. Он уставился вперед, стараясь не встречаться ни с кем глазами. Дом, как ни в чем ни бывало, вернулся за Хатчем к дому. Он даже рассмеялся. — Тебе понравится. Шлепать хорошеньких парнишек по задницам в лесу.
— Точно. И заодно свой размах проверю. Тебе достанется с левой.
— Замка нет. Но дверь заклинило, — сказал Фил.
Хатч снял рюкзак. — Подожди-ка. Отойди в сторону.
Люк вытащил сигаретную пачку из бокового кармана промокших штанов. Руки тряслись. Анализировать ситуацию было некогда, но он не мог ничего поделать. Не мог не думать об их компании. Потому что путешествие обернулось разочарованием. Не из-за погоды. Он пошел бы даже, если б знал, что все дни будет лить дождь. Он был сильно взволнован возможностью снова зависнуть с своими друзьями, и ждал этого шесть месяцев после свадьбы Хатча, где и была впервые озвучена эта идея. Но поход стал таким невыносимым, потому что он почти никого не узнавал. Он уже сомневался, знал ли он вообще когда-нибудь этих людей. Пятнадцать лет это долгий срок, но какая-то часть его продолжала цепляться за мнение, что это его лучшие друзья.
Но здесь он чувствовал себя по-настоящему одиноким. Больше их уже ничего не связывало.
6
Как только дом был вскрыт, Дом, Фил и Хатч стали рыться в рюкзаках в поисках фонариков. За выбитой ногой Хатча дверью царила непроглядная тьма.
Люк вздрагивал при каждом ударе. Идея вскрыть дверь заставляла его нервничать. Расстройство после стычки с Домом лишь усилило нежелание присоединяться к остальным, отчего он снова почувствовал себя дураком. Но еще ему было стыдно за этот вандализм. Он остался на лужайке под дождем, в то время как другие толкались у двери.
Как и остальные трое, он валился с ног. Мокрый, голодный, и абсолютно несчастный. Он просто хотел, чтобы все это закончилось — их мотание из стороны в сторону, дождь, темный неприятный лес. Но они не должны опускаться до вторжения в частную собственность. С этим местом что-то не то. Все ли они продумали? Ведь до того трупа на дереве всего несколько миль. Это нелепо, но им нужно убираться отсюда как можно дальше, пока не наступили сумерки.
Рассудок у всех помутился. Никому больше нельзя доверять. Так или иначе, этого уже не забыть и не простить.
Люк медленно направился к черному дому. На звук голосов. Все были уже внутри и говорили одновременно. Кто-то смеялся. Это Фил. Люк выбросил сигарету в заросли сорняка и решил присоединиться к ним, заставив себя вернуться в братство.
Тут у него за спиной раздался какой-то шум. Оглушительный треск, откуда-то из-за деревьев.
Он обернулся и уставился на стену темного леса, из которого они только что вышли. Кроме листвы деревьев, шевелившейся под серебристым дождем, и папоротника, колышущегося меж толстых стволов, никакого движения не наблюдалось. Но жуткий треск ломающегося дерева по-прежнему звенел у него в ушах. Его отзвук, похожий на глухой стук камня, отскакивающего от древесных стволов, казалось, удалялся все глубже в лес.
Что же могло сломать дерево с таким звуком? Он даже представил себе бледные сочные волокна и щепки, торчащие из-под коры толстой ветви, вырванной из почерневшего ствола.
Глотая ртом воздух и чувствуя себя еще слабее и ничтожнее, чем когда-либо, Люк не мог сдвинуться с места. В ушах стучало. Он стоял неподвижно, дезориентированный от страха, словно ожидая, что из леса выскочит нечто и бросится на него. На мгновение он представил себе ужасающую ярость и силу лесного существа, его жуткий умысел. Представил и чуть было не уверовал.
В небе раздался раскат грома, прокатившись над верхушками деревьев и исчезнув в сырой пелене над домом. Шум дождя в деревьях напоминал уже не барабанную дробь, а натуральный камнепад.
— Эй, дружище! — крикнул Хатч. — Зайди сюда. Ты должен это видеть.
Люк очнулся от транса и удивился сам себе. Это изнеможение доконало тебя. Сыграло шутку с разумом. Темные деревья, среди которых они были весь день и вечер, оставили в его душе неизгладимый след. Негативный налет на все его мыли и чувства.
Ему нужно сохранять активность и сосредоточенность. Он направился к двери. Ступив на порог, он увидел выглядывающее из проема бледное лицо Хатча, и снял кепку.
— Ты слышал это?
Хатч посмотрел на небо. — Знаю. Гром гремит. Не найди мы это место, буря добила бы наших толстяков. Мы б их точно потеряли.
— Достал уже, Йоркшир! — крикнул из темноты хибары Дом.
Несмотря на беспокойство, Люк не смог сдержать нервный смешок. Его рот тоже растянулся в глупой ухмылке. Хатч повернулся, чтобы вернуться в дом, где по темным стенам уже плясали лучи фонариков.
— Нет. Не гром. Деревья. В лесу. Разве ты не слышал?
Но Хатч уже не слушал его. Он вернулся к парочке в дом. — Что там у тебя, Домжа?
Люк услышал, что Дом ответил, — Куча всякого христианского дерьма.
Потом снова бросил взгляд на лес и вошел в дом.
7
Нельзя было сказать, как давно это место было необитаемым. Или что за люди здесь жили.
Желтый свет фонариков с трудом проникал вглубь тесной лачуги. Первое, что заметил Люк, это черепа. А еще распятия.
К дощатым стенам большой комнаты первого этажа были прибиты ржавыми гвоздями пятнистые головки мелких птиц, белок и горностаев. Более крупные черепа рысей, оленей и лосей в основном свалились со стен и разбились о доски пола. Один или два таких все еще ухмылялись из-под низкого потолка, где удалось удержаться их пористым костям.
Среди черепов на стенах висело с дюжину распятий. При ближайшем рассмотрении, хотя никто подолгу не задерживал на них взгляд, сделаны они были из перевязанных бечевкой пучков веток. Большинство из них покосились, а некоторые были даже перевернуты вверх тормашками. С потолочных балок, касавшихся их непокрытых макушек, свисали на крючках две пустые, ржавые масляные лампы, раздраженно поскрипывающие при прикосновении.
Под полом сновали мыши, недовольные тем, что их потревожили. Хотя в их поведении угадывалась какая-то чрезмерная уверенность и смелость.
Хатч вернулся из флигеля в главную комнату. — Там всякие инструменты. Какая-то нехорошего вида коса… Похоже, этому месту лет сто. Он подошел к маленькой железной печке в очаге. Похлопал грязными руками по ее круглому брюху. — Заржавела вся, но похоже, сухая.
Фил проверил на прочность похожий на козлы стол, надавив на него двумя руками, отчего тот заскрипел. Дом занял единственное сидение — грубо сколоченный деревянный стул, стоявший во главе стола — и, морщась, попытался снять ботинки. — Хатч, взгляни-ка. Я не могу шнурки развязать. Боюсь посмотреть, что там. У меня колено как бочонок с гвоздями. Мне нужен тот волшебный спрей, который был у тебя утром. Потом сможешь развести огонь.
Сидя на корточках, Хатч скривился и посмотрел на Дома через плечо. — Я на полном серьезе подумываю оставить тебя здесь утром.
Дом вокруг них скрипел и покачивался, как деревянный корабль, застрявший во льдах. — Этот хибара вообще надежная? — спросил Фил.
Хатч чертыхался над печкой. А потом, не поворачивая голову, ответил, — Я бы не стал проверять ее на прочность.
Люк снова посветил фонариком на стены и потолок. Он был самым высоким из всех, и, стараясь не удариться об низкие балки, приложился головой об одну из железных ламп.
Вся троица расхохоталась. — Ты в порядке, дружище? — запоздало спросил Хатч. — Нехороший звук.
— В порядке. — Люк посветил фонариком на узкую лестницу, ведущую на второй этаж. — Там уже был кто-нибудь?
— С таким коленом, — сказал Дом. — я с места не сдвинусь, пока Хатч не вызовет помощь и в саду не приземлится вертолет шведских ВВС. Разве это нормально, ты, никчемный йоркширский засранец? А своей картой можешь растопить огонь, пользы больше будет.
Все рассмеялись над его словами. Даже Люк не удержался, и снова испытал тепло по отношению к Дому. Он был слишком чувствительным, и эта прогулка по жуткому лесу довела его до отчаяния. Казалось, его ноги продолжали двигаться, словно он все еще карабкался по каменистым склонам и перелазил через валежник. Все просто устали, вот и все. — Не хочу показаться дураком, но…
— Это был бы подвиг, — пробормотал Дом, стягивая второй ботинок. — Хатч, где твой спрей?
Люк посмотрел на Дома. — Иди к черту. — Затем повернулся к Хатчу. — Но я определенно слышал что-то там. В лесу.
Дом скривился. — Не начинай эту чушь. И так тут все хреново и без твоего дерьма.
— Я не вру. Это было похоже на… не могу описать. Какой-то грохот.
Никто его не слушал.
— Хочу себе новые ноги, — Фил встал в одних носках. — Пойду, проверю спальни.