Николай передернул плечами. Интересно, его вдруг зазнобило от холодной сырости или по причине неопределенного беспокойства, которое так и не унимается?
Мимо крыльца, по крутой и скользкой улице Нестерова, осторожно ползло такси с зеленым огоньком, и Николай неожиданно для себя ринулся вниз по ступенькам:
– Эй! Погоди! До Бекетовки довезешь? Угол Моховой?
– Вай нот? – сказал молодой водитель, и Николай увидел рядом на пустом сиденье «Английский для бизнесменов». – Плиз, сэр.
Ну, плиз так плиз. Николай сел:
– Побыстрее, ладно?
– Но проблем.
Парень, даром что пижон, отлично знал промежуточные пути и не стал тащиться по перегруженной транспортом, утыканной светофорами улице Ванеева, а свернул на Ошарскую и проскочил проходными дворами мимо Лапшихи.
Николай смотрел в окно. Одно время он тоже часто ездил этой дорогой. А вот и Бекетова, маячит впереди родимый перекресток…
Поглядел на счетчик, сунул руку в карман куртки в поисках наличности – да так и окаменел, ощутив в пригоршне целый комок хрустящих бумажек.
Иисусе! Да ведь Гришино имущество так и осталось у него! Он забыл вернуть весь этот мусор по принадлежности! Николай растерянно вынул из кармана кулак, и сразу посыпались семечки, бумажки, жевательная резинка…
– Но смокин! – строго сказал водила, и Николай невольно прыснул:
– Я и так не курю. Ты, наверное, хотел сказать, не сорить?
– Йес, сэр! – осклабился тот.
Николай начал заталкивать в карман весь этот мусор, решив, что стреляйте его, а обратно в больницу он возвращаться сейчас не будет. Тем более Грише деньги в данный конкретный момент ни к чему: капельницу сделают бесплатно! А он, Николай, устал, замерз и проголодался. И вообще…
– На светофоре налево и во двор, – попросил он, методично подбирая с сиденья шелуху и бумажки. Мелькнула порванная облатка от лекарств. Вчитался в буквы. «…зин». Что еще за «зин» такой? Промазин? Да нет, едва ли, это сильное анестезирующее.
Впрочем, не исключено, что и промазин. В каком-то детективе Дика Фрэнсиса бандиты делали жертвам обезболивающий укол промазина, а потом ломали им кости.
Николай криво усмехнулся. А кто знает, сколь далеко простираются профессиональные интересы Гриши! Хотя тут ведь таблетки… Вряд ли это промазин. Какой-то неизвестный ему стероид? Не так уж много он их знает, ретаболил да нерабол.
– Финиш, – напомнил водитель. – Итс ю хоум.
– Мерси, – рассеянно ответил Николай, расплатившись и выбираясь из машины.
Он поднялся на свой второй этаж и позвонил три раза.
За дверью было тихо.
Николай позвонил еще три раза. Прижавшись губами к самой двери, пробормотал:
– Пятое октября…
Однако дверь по-прежнему оставалась заперта.
Тут за спиной что-то щелкнуло, и он обернулся так резко, что чуть не упал.
Нет, это не звук взведенного курка – это открыла свой замок соседка Лариса Ивановна и вышла на площадку.
– Здравствуйте, – пробормотал Николай, торопливо отворачиваясь и смертельно боясь, что словоохотливая соседка, которая занудством могла бы перезанудить даже Славку Свиркина, сейчас прицепится к нему с житейскими откровениями. Или, чего доброго, снова предложит постричь!
Однако Лариса Ивановна, не издав ни звука и даже не поздоровавшись ответно, обошла его по максимально широкой дуге и начала спускаться по лестнице.
Николай оглянулся. Лариса Ивановна шла прямая как палка, и все в ней – даже легонькие седые кудряшки, словно бы приклеенные к голове, даже круглые плечи под потертым плащом, – все выражало глубокое отчуждение.
«Странно», – подумал Николай – и тотчас забыл о соседке.
Он выдернул из кармана ключ и торопливо, трясущимися руками отомкнул замок.
У порога были брошены тапочки – он их сам недавно покупал, а кроссовки, которые стояли здесь, исчезли.
Он обежал комнаты, даже в ванную зачем-то заглянул.
Никого.
Прислонился к косяку.
Да что такое? Куда она могла уйти? Зачем? И с кем?
* * *Окающий водила оказался в деле просто незаменим. Он прилежно висел на хвосте белой «Лады», четко держал дистанцию. Только раз оказался отрезан от «Лады» светофором, однако, не дожидаясь команды Дебрского, лихо проскочил на красный, издевательски присвистнув в ответ на возмущенный сигнал какого-то джипа, которому подрезал нос.
– А хрен ли тебе, иномарочнику! – буркнул он с чувством классового превосходства и покосился на своего седока, который вдруг тихонько застонал. – Укачало, что ли?
Дебрский сердито мотнул головой. Укачало, скажет тоже! Ему вдруг стало отчаянно страшно, когда тупорылый джип промелькнул в такой опасной близости. И столь же стремительно промелькнуло странное ощущение: будто он сидит не в чужой тесной кибиточке, а в просторном автомобиле, который летит не по тесным городским улицам, а по просторному шоссе, по обе стороны которого вздымаются темные стены леса, причем ведет его сам Дебрский, а рядом с ним…
И на этом все кончилось, осталось только чувство безнадежности, глухой тоски, словно бы кто-то назойливо твердил ему: «Все пропало! Все пропало!»
Да что пропало-то? На этот вопрос ответа не было.
Дебрский прошипел сквозь зубы ругательство. Он прекрасно понимал, что это было воспоминанием – вернее, подступом к нему. Крошечной ступенечкой, которая тут же и обрушилась под тяжестью забвения…
– Дальше что, хозяин? – спросил шофер. – Гордеевка. Вон они – наши-то.
Красные огонечки «Лады», покачиваясь на неровной дороге, поворачивали во двор крайнего дома.
Дальше ехать было опасно, слежка становилась слишком откровенной, а Дебрский не хотел, чтобы Инна и ее дружки заметили его.
– Сколько с меня?
– Столько, да еще столько, да еще полстолька… – начал было водитель, предвкушая поживу, однако Дебрский повернулся к нему с таким выражением, что тот мгновенно перестал балагурить и отчеканил: – За дорогу пятьдесят плюс сто сверху, да за скорость надо бы накинуть.
Дебрский вытащил из кармана бумажки, водитель зажег свет. Отсчитал две сотни:
– Возьми, да выключи ты!
Но тот был слишком поглощен созерцанием внезапно свалившейся прибыли, и Дебрский выскочил в темноту с таким ощущением, что вся Гордеевка его видела и теперь оповещена, зачем он сюда приехал.
Хотя кому видеть-то особенно? Редко-редко где светится окошко. Нормальные люди все уже спят, один Антон Дебрский мечется по городу, вчерашнего дня ищет!
А ведь и правда – вчерашнего дня. Того, в котором он был самим собой, а не куклой, небрежно склеенной из обрывков скудной информации, обладал своими, а не чужими воспоминаниями и чувствами. Был человеком, а не марионеткой!
Сцепив зубы, спотыкаясь на ухабинах дороги, Дебрский вбежал во двор и едва успел отшатнуться на тротуар, как мимо него плавно, почти беззвучно прошмыгнула приземистая черная легковушка с темными окнами, с потушенными огнями – сгусток ночи! – и канула в непроглядной бездне двора. И тут же он забыл обо всем, увидев впереди «Ладу».
Вовремя успел!
Из машины как раз выбирался парень, сидевший сзади, в салоне горел свет, и Антон увидел Инну, а также второго парня – в длинном черном пальто. Лица не было видно, однако Антону ни к чему было видеть это лицо, чтобы узнать его.
Жека! Тот самый гад со шрамиком на виске и проворным кулачищем! А второй, в кургузой, словно бы маловатой курточке, – туповатый Кисель.
Ай да Инна… Выходит, не только Алика послала она этим вечером к своему ненаглядному Антону, но заодно и эти две странные, явно криминальные рожи. Видимо, им тоже была поставлена задача пробудить в Дебрском память. Однако из-за его несговорчивости дело застопорилось, тогда Инна взялась за дело сама, однако и ей не повезло.
Что же это такое? Что он забыл, если воспоминаний об этом нельзя спокойно подождать – доктор Федор Иванович уверял, что память вернется к нему так же внезапно, как исчезла, надо только набраться терпения, – а их надо во что бы то ни стало срочно пробудить? Любыми средствами!
Он шел на цыпочках, почти прижимаясь к голым веткам каких-то пышных высоких кустов, разросшихся на газоне, хоронясь в их тени и сам не слыша звука собственных шагов.
Дебрский замер так близко от «Лады», что до него доносился легкий запах бензина и знакомый аромат Инниных духов.
– Дубровный, Дубровный… – послышался задумчивый голос Жеки. – Это еще от Москвы пилить сколько?
В эту минуту Кисель хлопнул дверцей и заглушил часть ответа Инны.
– Ничего страшного, – донеслось до Антона. – Только сначала побеседуете с ней по телефону, иначе она вас и на порог-то не пустит.
– Нас? Не пустит? – хохотнул Кисель. – Да мы ее узлом завяжем!
– А вот этого не надо, – резко ответила Инна.
Дебрский не мог разглядеть ее в темноте, но все равно – словно бы видел, как она мгновенно повернула к Киселю голову, как взлетели темные тяжелые локоны – и упали на плечи. Дикое чувство пронзило его – тоска по Инне, смешанная с таким острым отвращением к ней, что он даже покачнулся.
– Нас? Не пустит? – хохотнул Кисель. – Да мы ее узлом завяжем!
– А вот этого не надо, – резко ответила Инна.
Дебрский не мог разглядеть ее в темноте, но все равно – словно бы видел, как она мгновенно повернула к Киселю голову, как взлетели темные тяжелые локоны – и упали на плечи. Дикое чувство пронзило его – тоска по Инне, смешанная с таким острым отвращением к ней, что он даже покачнулся.
– Не надо, понял? – так же резко произнесла Инна. – Хватит, уже навязали узлов! Напороли столько, что я не знаю… Ничего от вас не требуется, кроме как сказать: вы от Антона, он в больнице, но беспокоится о Ритке и спрашивает, не было ли от нее каких вестей. Уж если кто что о ней знает, то только родная мать.
– Она, может, и знает, но захочет ли нам сообщить? – задумчиво поинтересовался Жека. – Предположим, нет, – что тогда?
– Тогда…
Инна замялась.
– Знаешь, что надо делать, если не помогает паяльник? – вкрадчиво спросил Кисель. – Взять еще один паяльник!
– Нет! Сказала же! Ничего не делайте!
Голос Инны сорвался рыданиями, потом раздался быстрый перестук ее каблуков – и хлопнула дверь подъезда.
– Псиша, – обескураженно проворчал Кисель. – А чего я такого сказал?
– Ладно, не бери в голову, – буркнул Жека. – Главное, деньги мы получили, а впереди еще больше светит, тачку нам Инка свою дала…
Что-то громко звякнуло. Жека выругался.
– Чего это? – забеспокоился Кисель.
– Да ключи уронил.
– Руки как крюки!
– Поговори у меня! – огрызнулся Жека и вдруг охнул, ойкнул – и затих.
Послушался шум, звуки ударов.
– Да вы че, му… – прорвался возмущенный писк Киселя, но оборвался слабым стоном.
Потом до Антона донесся шуршащий звук, словно по асфальту волокли что-то тяжелое. Потом хлопнули дверцы, и мимо него почти беззвучно прополз темный, без единого проблеска света, приземистый автомобиль, похожий на сгусток ночи.
Тот самый!
Дебрский стоял ни жив ни мертв. Во дворе царила полная тишина, только ветер осторожно перебирал лишенные листьев ветки, и со всех сторон доносился чуть слышный деревянный перестук.
Да что за чертовщина? На Жеку и Киселя кто-то напал… Кто? Почему? Неужели в этой неведомой Дебрскому авантюре участвуют еще какие-то люди? Или это нападение не имеет к нему отношения, это собственные криминальные игры братьев? Не вступил ли в игру загадочный Асламов, который не раз покушался на жизнь Антона Дебрского?
Бессмысленно гадать, все равно не угадаешь. Одна сестра в больнице, из которой он сегодня выписался – неужели это было не десять лет назад?! – любила разгадывать кроссворды и частенько повторяла с обескураженным видом: «Нельзя вспомнить то, чего не знаешь».
Вот именно. Надо не вспоминать – надо узнавать. Причем самому, не полагаясь ни на кого. Да и нет такого человека, на которого он мог бы положиться, которому поверил бы. Если уж Инна…
Антон нахмурился. Среди великого множества переворошенных им обрывков с записями, телефонами, фамилиями и инициалами он видел это слово – Дубровный. Там было еще какое-то женское имя и телефон, но тогда Дебрский не обратил на них внимания.
Ничего. Сейчас он вернется домой, отыщет тот листочек, позвонит – и сам задаст неизвестно кому вопрос о какой-то Рите, о которой почему-то так сильно беспокоится Антон. Вернее, Инна беспокоится о ней – так, что готова послать к матери этой самой Риты двух безжалостных парнишек с крутыми кулаками.
Недалеко от него слабый лучик света пробивался сквозь тяжелые шторы на окне первого этажа. Может быть, Инна живет здесь? Может быть, на этой самой лоджии видела Нина своего мужа?
Инна, Нина, теперь еще какая-то Рита – не много ли женщин вертится вокруг него? Похоже, в своей прошлой жизни Антон Дебрский был преизрядным бабником!
Эта мысль привела его в отличное настроение.
Он постоял, покачиваясь с пятки на носок и чуть ли не посвистывая. Потом присел на корточки и начал прилежно охлопывать ладонями тротуар вокруг «Лады».
Жека стоял вроде бы здесь… Ага, есть! Дебрский нашарил связку ключей и с удовольствием позвенел ими над ухом.
Если Инна увидит утром около подъезда свою «Ладу», на которой Жека и Кисель должны были ехать в Дубровный, она очень огорчится. Поймет, что ее поручение не выполнено, начнет разыскивать Жеку с Киселем, а где она их разыщет? Что-то подсказывало Антону: теперь об этой парочке он услышит очень не скоро… если услышит вообще. Нет, его лично мысль о разлуке с братцами-кроликами, обладателями тяжелых кулаков, совершенно не печалила, он бы приветствовал даже вечную разлуку с ними, а вот Инне это доставит немало неприятных минут.
Ну так зачем огорчать красивую женщину?
Антон открыл дверцу «Лады», скользнул за руль, вставил ключ в стояк и включил зажигание, поражаясь, что делает все безошибочно, что, не отдавая себе в этом отчета, отлично помнит все, что нужно делать. Очень похоже, что ему частенько приходилось водить эту хорошенькую машинку.
Тем лучше.
Наслаждаясь вновь обретенным мастерством, он выехал из двора и немножко покрутился по пустым улицам, наслаждаясь послушной техникой. Ну хоть что-то есть в этом мире, что безусловно повинуется Антону Дебрскому!
Правда, при виде фигуры автоинспектора, привалившегося к патрульной машине, хорошее настроение несколько полиняло. Та же память, которая помогала управлять «Ладой», настойчиво и тревожно шептала о каких-то документах, о правах и доверенности на вождение «Лады», которых у него с собой нет, а без них ездить никак нельзя!
Обошлось. Инспектор говорил по рации и даже не взглянул в его сторону. До дому Антон добрался без всяких приключений, но поставил «Ладу» не около подъезда, а на платной стоянке, которую приметил, еще когда они с Инной топтались на обочине. Если Инна вдруг нагрянет, будет довольно сложно объяснить ей, как здесь оказалась ее машина. А что-то настойчиво подсказывало Дебрскому, что ему еще не раз придется объясняться с Инной…
Он поднялся на восьмой этаж, методично открыл все замки, вспоминая, в каком порядке закрывала их Инна, и с приятным чувством безопасности зашел в свою квартиру. Включил везде свет и начал искать ту пожелтевшую бумажку со словом «Дубровный», которая для него теперь так много значила.
* * *Разумеется, Лариса Ивановна была не такая дура, чтобы открывать двери кому попало, даже если этот самый «кто попало» клянется и божится, что он врач со «Скорой» и разыскивает Николая Сибирцева, которого срочно вызывают на работу. Сначала Лариса Ивановна пристально оглядела площадку в «глазок». «Глазок» у нее был замечательный – телескопический, то есть позволял видеть все, что творилось на площадке и даже на ближайших ступеньках, а также приближал лицо посетителя.
У данного посетителя лицо было очень симпатичное! Даже красивое: с темными оленьими глазами в обворожительных ресницах, с девичьими, припухшими губами, румяными щеками, а главное – улыбчивое и доброе. Именно такое, по мнению Ларисы Ивановны, и должно быть у врача, который хочет внушить доверие своим пациентам. Не то что лицо Коленьки Сибирцева, на котором будто семь замков понавешено! Коля, конечно, очень хороший мальчик, всегда первым здоровается и даже разрешил Ларисе Ивановне постричь себя, когда ей надо было на ком-то руку набить, учась на парикмахерских курсах, однако с тех пор почему-то начал ее активно избегать. Никогда не остановится поболтать, рассказать какой-нибудь смешной случай из врачебной практики, а ведь у него такие случаи, наверное, каждый день случаются, вон Булгаков целую книжку написал про эти случаи!
Лариса Ивановна не любила жить с соседями по принципу «здрасьте» – «до свиданья». Она любила такие отношения, когда можно неожиданно, без приглашения, зайти – и тебе будут рады. Вон как в телерекламе про порошок «Комет»: эта наглая тетка лезет во все дела своих соседей в любое время дня и ночи, но никто, заметьте, ей не то что пинка не даст, но и смотрят как на благодетельницу и спасительницу. Конечно, такие крайности ни к чему, Лариса Ивановна не стала бы раздаривать направо и налево чистящие и моющие средства или драить чужие раковины. Она просто жаждала общения! Однако народ в этом подъезде жил как на подбор – все вроде Сибирцева.
Когда Николай привел к себе девушку, Лариса Ивановна приободрилась: ну вот, будет с кем поговорить за жизнь, к кому нагрянуть на чаек, посплетничать… Не тут-то было! Николай свою любовницу прятал от всех так, словно боялся, что украдут. Лариса Ивановна ее только один раз и видела, когда она с Колей первый раз пришла и стояла на площадке, воровато озираясь, пока он открывал дверь.
Догадаться о том, что девушка еще там, можно было только по сумкам с продуктами, которые Николай теперь исправно носил домой (раньше-то он питался как попало и где попало), по его ухоженному виду (как-то раз даже при галстуке был!), по тому, что теперь он исправно ночевал дома (а случалось, по две-три ночи пропадал где-то, явно не на работе, и возвращался угрюмый и еще более нелюдимый, чем прежде), – и по еле слышному шебуршанию и легким шагам, которые изредка доносились до Ларисы Ивановны, когда она по полчаса простаивала на площадке, ловя ухом звуки, доносящиеся из-за соседской двери. Да, вот еще что: иногда по ночам, проснувшись в час или два ночи, Лариса Ивановна видела «молодых», как она их про себя называла, гуляющими вокруг дома. То есть Николай старательно прятал свою любовницу, даже «выгуливал» ее только ночами, и Лариса Ивановна с каждым днем все более утверждалась в мысли, что он элементарно увел мужнюю жену и теперь не без оснований опасается преследований со стороны обманутого супруга. Поэтому она бы ничуть не удивилась, если бы в один прекрасный день в Колину дверь начал ломиться какой-нибудь Отелло с кинжалом в зубах. И первая мысль при виде того мальчика, который искал Сибирцева, была: ну, вот оно – началось!