Осунешься тут, пожалуй…
Но самое смешное, что Антон оказался прав! Ведь в конце концов именно он покончил с Ниной – однако какую ужасную цену заплатил за это… Инна до головной боли искала разгадку той невероятной случайности, что Нина так своевременно оказалась в его машине. Это была какая-то фантастика или дар судьбы! Ведь когда Жека позвонил в ту ночь откуда-то с заволжской трассы и дрожащим голосом сообщил, что они не довезли Нину до Горьковского моря, потому что машину остановил патруль и им чудом удалось бежать, однако Нину менты освободили, – казалось, что все кончено и остается поскорее отказаться от всех своих бредовых замыслов, проститься с несбыточными мечтами.
Антон даже не сказал ничего, выслушав сообщение Жеки. Люто блеснул глазами – и выскочил из квартиры, понесся куда-то сломя голову. Как Инна пережила ту ночь и следующий день, ничего не зная о нем, – даже сейчас страшно все это вспоминать. А потом, вечером, увидела в «Итогах дня» сюжет о катастрофе на Чкаловском шоссе: водитель «Форда» тяжело ранен, а его пассажирка сгорела заживо, так же как неизвестный шофер джипа…
Но вот прошла неделя, а она все еще не знает никаких подробностей об этой ночи. Антон ничего не вспомнил – во всяком случае, он так говорит.
Инна резко отвернулась от очередного зеркала. Она уже и на себя-то поглядывает недоверчиво, что ж странного, если не доверяет Антону?
Нет, это странно! Это дико!
Даже когда между ними впервые встала смерть – нечаянное убийство Соньки, – это их не испугало. Вместе придумали план, вместе уговаривали Риту не менять показания, убеждая, что ей никто не поверит, что все равно придется сидеть, но она только испортит жизнь Антону: его уволят с работы, а это не сможет не сказаться на благополучии Лапки. Ведь Рита не очень хорошо помнит, что произошло с Соней… Может быть, это было так, а может, и не так, кто знает…
Была пьяна? Была. Не соображала, что делает? Не соображала! И даже если она будет стоять на своем, совсем не факт, что суд всерьез воспримет эти новые показания. А вот если промолчит…
Если Рита промолчит, Антон сделает все, чтобы через эти пять лет, которые ей дадут – не больше, точно, что не больше! – она вышла из тюрьмы состоятельной женщиной. Двадцать тысяч долларов – это ж баснословные деньги для женщины, которая захочет начать жизнь с чистой страницы!
Конечно, Антон не мог сказать это Рите открытым текстом. Но ведь Инна была ее адвокатом… Она была хорошим адвокатом и делала все, чтобы облегчить участь этой несчастной в общем-то женщины, к которой у нее сначала не было никакого зла, а даже проблескивала жалость. Она передала Рите предложение мужа и надеялась, что в ее голосе звучит при этом истинное сочувствие.
Инна была готова к тому, что Рита начнет торговаться за свою свободу – это вполне естественно! Они с Антоном решили, что пять тысяч можно будет, пожалуй, накинуть. Где они возьмут эти дополнительные пять тысяч, еще предстояло выяснить. Видимо, там же, где и основные двадцать, – то есть из воздуха. Таких денег у них не было, но ведь всегда легче обещать то, чего не имеешь.
Однако Инна недооценила Ритку…
Она и до этого, и потом не раз сталкивалась с тем, что москвички – а Дубровный, это, по сути, уже Москва, городские окраины уже вплотную подобрались к поселку и грозили его поглотить – поразительно проницательные особы. Они ведь рождаются на свет с убеждением, что Москва – это центр вселенной, обитать в котором мечтает любой нормальный человек. То есть каждый житель российской глубинки готов душу дьяволу заложить, чтобы получить прописку в Москве или, на худой конец, в Московской области, а если этого не делает, то лишь потому, что дьяволу его душа на данный момент без надобности. Москвички в каждом поступке провинциала видят лишь козни, направленные к захвату жизненного московского пространства, к ущемлению прав коренных жителей (в первую очередь – жительниц!). Именно эта врожденная, основанная на инстинкте самосохранения ненависть к «лимите» (а для москвичей, чтоб вы знали, вся остальная Россия не что иное, как огромная, неисчислимая лимита!) наделяет столичных жительниц особой подозрительностью и проницательностью. Уж они-то всех этих поганых провинциалок насквозь видят и всегда готовы вывести их на чистую воду!
Именно этим «московским» взглядом Рита посмотрела на Инну и тихонько сказала:
– Мать твою… да как же я сразу не допетрила?! Сонька ж мне русским языком говорила: глазищи черные, локоны черные, талия тонюсенькая… И адвокатша вдобавок. Да ведь это ты – Кошка? Ты сама?
Хорошо, что она тогда сидела за столом, потому что наверняка ноги подкосились бы.
Она вцепилась в край стола, пытаясь спрятать глаза от изумленных серых глаз Риты. Инну трясло так, как никогда в жизни больше не трясло, ни до того, ни после: что она теперь сделает, эта сумасшедшая? Поднимет крик, выдаст их с Антоном? Тогда – всё, тогда на их грандиозном замысле, который в то время уже довольно четко вырисовался, даже сложился в план, сразу можно поставить большой и черный крест. Или Ритка набросится на Инну, начнет рвать ей волосы, царапать возмутительно красивое, ненавистное лицо? Еще, чего доброго, и шарахнет об стенку головой, как шарахнула не в меру болтливую Соньку!
В ту минуту она даже позабыла, что это сделала отнюдь не Рита…
Конечно, Инна могла бы возмутиться, начать все отрицать, но она по-глупому растерялась, натурально лишилась дара речи. И выдала себя так же явно, как если бы пришла сюда, нацепив на грудь этикеточку с надписью: «Кошка».
Тишина тянулась нестерпимо долго… И вдруг Рита веско произнесла:
– Вы дадите мне пятьдесят тысяч баксов. Не двадцать, а пятьдесят! По десятке за каждый год, на который ты меня намерена запихать в тюрягу. Завтра привезешь заверенную нотариусом расписку на имя моей матери: мол, взяла у нее деньги в долг. Это первое. И второе: чтоб Дебрский не пытался подавать на развод и на лишение меня родительских прав! И не вздумайте наврать Лапке, мол, твоя бедная мамочка умерла, боженька ее забрал к себе. Я уехала, уехала, понятно? Но вернусь! И если услышу, что вы хоть одно из этих условий нарушили, – можешь не сомневаться, что мигом язык развяжу. Поняла, курва? Трахайся с ним сколько влезет, пока меня нет, но я выйду – и еще посмотрим, с кем он захочет жить. Я ведь буду богатая женщина, глядишь, опять ко мне вернется. Он ведь по жизни кошек терпеть не мог, так что, думаю, и с тобой это у него ненадолго!
Но уж в этом Ритка ошиблась, Инна была уверена, что ошиблась! Но последнее время все чаще думала: может быть, ошиблась вовсе не Рита, а она сама?
Телефон зазвонил снова, и ее словно током прошило.
Господи, хоть бы позвонил Антон! От него ни звука со вчерашнего вечера, с тех пор, когда они так бурно расстались на Звездинке. Инна потеряла над собой контроль, это было понятно, однако сейчас она проклинала себя за то, что сорвалась. Нашла время! Сейчас, когда вся жизнь вдруг натянулась, словно струна, и вызванивает тоскливую, но в то же время такую угрожающую мелодию, надо держаться настороже, чтобы самой не сорваться и не завыть в лад, будто обезумевшая от страха черная кошка…
– Алло!
Опять далекий вздох, опять на том конце провода положена трубка, опять слышны только короткие, издевательские гудки.
И вдруг что-то задребезжало по стеклу, словно дерево, расшатанное ветром, царапнуло веткой окно. Но поблизости от ее окон нет никаких деревьев, это не ветка. Кто-то бросил в стекло горсть песка.
Антон разыскал ее? Жека и Кисель объявились?
Инна прилипла к окну, но со свету ничего не видела. Щелкнула выключателем и выскочила на лоджию.
Под окнами никого.
Она вглядывалась в темноту до тех пор, пока глаза не начали слезиться от напряжения.
Никого.
Вдруг вдали зазвучали легкие, торопливые шаги. Инна всмотрелась – и, больно ударившись локтем о косяк, отпрянула, влетела в комнату, захлопнула за собой дверь, дрожащими пальцами задвинула шпингалеты, выскочила в коридор. И наконец-то замерла, прижав кулаки ко рту, чтобы заглушить истерический крик, рвущийся изнутри.
Успокойся. Успокойся! Тебе почудилось. Этого не может быть!
Какая-то незнакомая женщина быстро прошла под фонарем, мелькнула – и пропала в ночи. Ну почему ты решила, что это была Нина?!
Телефонный звонок отбросил ее к стене. Инна уткнулась в свой плащ, висящий на плечиках, цепляясь за реальность, которая воплощалась в запахе ее духов и дорогой итальянской кожи, в мягком прикосновении шелковой подкладки.
Чепуха. Ее больше нет. Там была какая-то другая женщина, а сейчас звонит живой человек – хотя бы потому, что на том свете, даже в раю, куда, разумеется, угодила праведница Ниночка, нет телефонов-автоматов. Нету их там!
– Алло?!
– Инна?
Надменный мужской голос, который она слышала не часто, однако не спутает ни с одним другим в мире.
– Алло?!
– Инна?
Надменный мужской голос, который она слышала не часто, однако не спутает ни с одним другим в мире.
– Константин Сергеевич? Вы-ы?! Здравствуйте, как я ра…
К счастью, от последней глупости удалось удержаться. «Как я рада вас слышать!» Хороша бы она была, если бы брякнула такое!
– Узнала? Добрый вечер. – Нет, голос у него не надменный, а просто совершенно безжизненный. Еще бы…
– Константин Сергеевич, как вы себя чувствуете? Как сердце?
– Сердце? Стучит, а что ему еще делать?
– Да, я понимаю… А как Лапка?
– Нормально.
И без того сухой, как бумага, голос стал еще суше:
– Инна, давай избавим друг друга от ненужных любезностей. Я, конечно, глубоко потрясен, что ты ничего не сказала мне, когда звонила в прошлый раз, и об этом кошмаре я узнал от чужих людей…
– Вы узнали про Нину? Гос-по-ди… Константин Сергеевич, извините, я не смогла… у меня не хватило мужества, простите меня…
– Ладно, перестань. Что толку плакать!
Плакать? С чего бы это? Ах да! По бедной Ниночке.
Инна зло дернула углом рта. Не хватало еще! Достаточно того, что Инна больше года терпела ее пребывание в одной постели с Антоном. Это она, она была истинной женой Антона, а Нинка – только временной любовницей, Ритуля же вообще отошла в область преданий. Но хоть Инна была уверена, что Антон не станет шибко усердствовать в исполнении супружеских обязанностей, все равно: стоило представить, как неумелые Нинкины ручонки тянутся к тому, что всегда принадлежало только ей, одной ей… Ну почему, ну почему судьба распорядилась так погано, что именно без этой простодыры Нинки они никак не могли обойтись?!
– А кто вам сообщил, Константин Сергеевич? Наверное, Антон?
– Нет, Антон по-прежнему не удостоил меня ни единым звонком.
– Не сердитесь на него. Вы просто не представляете, в каком он состоянии. Ведь он после сотрясения мозга практически ничего не помнит, даже… – Она опять вовремя прикусила язычок, ухитрилась не брякнуть: «Даже меня не помнит!» – Даже Лапку, даже Нину толком не помнит. Гибель жены воспринимает как-то отстраненно, по-моему, он еще не был в морге, я ведь сама опознавала… ну, в общем, мне пришлось…
– Да. Я знаю. Мне сказали.
– Кто?
– Милиция, кто еще? И патологоанатом, с которым я сегодня беседовал в морге.
– Вы там были?!
– А что прикажешь делать? – резко спросил Бармин. – Скоро девять дней отводить надо, а Ниночка еще и не похоронена. Это же… я просто не знаю, что такое! Даже в том состоянии, в каком находится Антон, он мог бы позаботиться о погребении жены, хотя бы формально проявить человечность! Ладно, бог ему судья. Я все это беру на себя. Похороны послезавтра, я тебе официально объявляю. Надеюсь, ты почтишь нас своим присутствием? Нине это было бы приятно.
Инна благоразумно оставила свое особое мнение при себе.
– Конечно. Конечно! Боже мой, что вы обо мне думаете, Константин Сергеевич…
– Да мне сейчас вообще не до размышлений о тебе, – сказал он с отвратительной откровенностью, и в голосе его прозвучала сварливая нотка. – Однако нужен твой совет. Как ты знаешь, у нашей семьи на кладбище в Марьиной роще есть свой участок. Там лежат Ниночкины мама и отец, а также ее бабушка Евгения Ивановна, моя покойная супруга. Увы, участок маловат, осталось узехонькое пространство, на полмогилки… Я там сегодня был – и загоревал, увидев это убожество. Однако рядом есть такой пятачок метра в три, не больше, и если его присоединить к нашему, на нем можно было бы и Ниночку упокоить, и меня уложить, когда срок придет.
Инна булькнула что-то неопределенное.
– Да… – Бармин тяжело вздохнул. – Помню, когда жену хоронил, думал: неладно это, она ведь моложе меня была, а ушла раньше. Потом дочку с зятем провожал, ну, думал, опять несправедлива судьба. Надеялся, Ниночка меня хоронить будет, а вышло-то…
– Судьба! – изрекла Инна, чувствуя себя совершенно по-дурацки.
– Судьба! – веско согласился Бармин. – Так вот, просьба у меня к тебе, Инна. Не могла бы ты завтра побывать со мной на кладбище и посмотреть на этот участок? Не зря ли я все это затеял? Тот пятачок вроде бы как в низинке, сыровато там… Может, уж лучше взять новый надел, ну что нам тесниться, будто в коммуналке? Какое, если уж на то пошло, имеет значение, кто в каком конце кладбища лежит, ведь это тлен и прах… Придешь, Инна?
В голове замельтешили десятки, сотни отговорок – приличных, убедительных, просто неотразимых, – но ни одну из них нельзя было пустить в ход. Нужно поддерживать хорошие отношения со стариком! С ним нельзя, ни в коем случае нельзя ссориться. Какая она была дура, что больше не звонила ему, что увлеклась выяснением отношений с Антоном! Как бы сейчас все ни растрескалось между ними, это наладится, рано или поздно Антон вспомнит и ее, и все остальное, все само собой встанет на свои места, а вот Бармина надо держать на коротком поводке.
– Конечно, Константин Сергеевич! Я с удово… – О-о, дьявольщина! Откусить язык, что ли? – Я обязательно приду. Где мы встретимся? Во сколько? В городе где-нибудь? А может быть, мне за вами приехать в Карабасиху? Хотя… у меня же машину угнали, представляете?
– Кошмар. – Ледяная ирония в его голосе – не послышалась ли она Инне? – Ну это просто кошмар! Разумеется, до города я доберусь сам. С Лапкой посидит соседка, я уже договорился. Встретимся завтра в Марьиной роще в одиннадцать утра. Тебе это удобно?
– Да, разумеется, во сколько скажете. Где именно?
– У бокового входа, внизу. Знаешь, недалеко от интерната?
– Хорошо.
– Инна, у меня к тебе еще одна просьба… – Голос Бармина звучал устало, беспомощно. Какая там, к черту, ирония?! Он еле дышит!
– Все, что угодно.
– Позвони Антону, передай ему мою просьбу. Я не могу.
– Антону? Да, но…
– Инна, очень тебя прошу. Я постараюсь найти силы встретиться с ним завтра, но сейчас не могу даже голоса его слышать. Ведь если бы не он, Ниночка была бы жива, ты понимаешь?!
– Да, да, хорошо, я все сделаю. Пожалуйста, не надо волноваться, Константин Сергеевич! Вы должны поберечь себя, это нужно Лапке, мне, нам всем!
– Ох, Инна, знала бы ты, что у меня сейчас на сердце… Впрочем, ладно. Так ты позвонишь Дебрскому?
– Позвоню.
– Тогда до завтра.
– До завтра, Константин Сергеевич. Берегите себя…
Инна постояла около телефона, поглаживая левую ладонь, в которую ногти впились так, что оставили на мякоти красные полукружья. Потом походила по квартире, подышала глубоко – и, уже немножко успокоившись, вернулась в прихожую. Набрала номер, и пока ждала – долго, очень долго! – это хрупкое спокойствие разлетелось, как первый ледок под неосторожными шагами.
– Алло?
(Да это слово – просто символ нынешнего вечера!)
– Антон, это я.
– Привет. А я думал, ты меня совсем забросила.
– Пока нет, как видишь.
Надо надеяться, ее слова прозвучали достаточно равнодушно. Ничего, ничего! Пусть Антон еще немножко подергается в одиночестве и темноте своего беспамятства!
– Я уж собрался тебе позвонить, кое-что уточнить. Как найти в Карабасихе дом Нининого деда?
– Что?!
– Что слышишь. Я не перепутал – это местечко называется дивным словом Карабасиха?
– Зачем тебе туда?
– Привет! Ты ж сама мне говорила, что там моя дочь! В конце концов, могли пробудиться у меня родительские чувства?
– Вряд ли.
– Ого! – Антон хохотнул. – Ты не страдаешь избытком дипломатичности. Похоже, я был в своей прошлой жизни не маленькой сволочью! Ну так я решил исправиться. Ощущаю просто-таки неодолимое желание немедленно отправиться в Карабасиху и общнуться с дочерью и ее как бы дедом. Кое-что уточнить надо…
– Да ведь уже десятый час!
– Ничего, я сегодня получил деньги в «Вестерне», на такси хватит, даже учитывая ночной тариф. Надо надеяться, водитель окажется не таким ротозеем, каким был я, и на сей раз обойдется без аварий.
– Подожди до завтра, – быстро проговорила Инна. – Мне сейчас звонил Константин Сергеевич, просил нас с тобой…
– Константин Сергеевич? – удивленно повторил Антон. – А это еще кто такой?
– Как кто? Бармин, дед Нины.
– Да ну? – Дебрский хохотнул. – И что ему нужно?
– Просит нас с тобой побывать с ним завтра на кладбище, посмотреть участок, который он выбрал для Нины.
– Что за чушь? Зачем Нине участок на кладбище?
– Антон! – чуть ли не истерически закричала Инна. – Ты спятил? Или ты там пьешь в одиночку?! Что ты несешь, подумай! Ее же надо похоронить, в конце концов! Константин Сергеевич возмущен, что ни ты, ни я не заботимся об этом, взялся за дело сам…
– Да-а? – протянул Антон со странной интонацией. – Ну что ж, сам так сам, если уж ему не терпится закопать свою племянницу. То есть встреча состоится на кладбище? – Он хохотнул. – Отлично! Когда, где? Во сколько?
– Завтра, в Марьиной роще, у бокового входа. Может, я зайду за тобой, отправимся туда вместе?