Тенгиз выплюнул креветку, которая показалась вдруг покрытой волосами, и молча уставился на Илюшу. Вот тебе и молчаливый мальчик. Как Карелин, понимаешь... И президенту приветствие пошлет...
– Я знал, что вы одобрите, Тенгиз Георгич. Всем ведь ясно, что я – только для виду, а на самом деле это вы здесь главный. А для клуба, да вообще для всего нашего дела это даст большую пользу!
– Да, перспективы кардинально расширятся... – влез было с научным обоснованием Сеня, но Тенгиз его прервал движением руки.
– Знаешь, Илья, давай отложим этот разговор. Что-то у меня опять печень прихватило. А это дело сначала хорошо обмозговать надо. Всэсторонне...
На следующий после стычки вечер, когда Максим закончил пробежку и упражнялся в древолазании на окраине деревни, снизу послышалась ехидная реплика:
– Ну что, япона мать, китайский городовой! На осине скрываемся?
Внизу топталась небольшая толпа – вчерашняя компания плюс еще человек пять. Сельская молодежь впечатляющей комплекции.
– Ну что ты такой невежливый... Люди с тобой здороваются, а ты от них, как обезьяна без понятия. Слезай, разговор есть!
Лидирует вчерашний чернявый. Его придется вырубать первым. Затем вон того бугая в десантной тельняшке. Минут на двадцать, если хорошо попасть. Под сердце или в основание черепа. А этого, сухопарого, под кадык...
– Ну хорош бздеть, слезай, тебя люди ждут!
Сейчас... Сейчас он слезет.
И тут Максим почувствовал, что надо избежать боя любой ценой. Эти ребята не те противники. Под сердце, под кадык... Нет, этого нельзя делать.
С чернявым разговора не получится, а вот этот в тельняшке... Он старше остальных и, судя по всему, наиболее тренирован, скорее всего служил в ВДВ. Лицо обветренное, но загар явно не южный. Попробуем, главное, чтобы не ударили сразу...
– Привет! Какая встреча! – сделав удивленно-радостное лицо, Максим раскрыл объятия предполагаемому десантнику. – Ты откуда здесь? Живешь, что ли, рядом?
Головы оторопевших корешей невольно повернулись в сторону парня в тельняшке. Лучший момент для атаки, мелькнуло в голове у Максима. Нет, нельзя, попробуем по-хорошему.
– Ну, чего молчишь-то?! Здорово, корефан! – Максим выставил вперед открытую ладонь и шагнул вплотную к «десантнику».
Тот морщил лоб, разглядывая «корефана», остальные стояли молча. Такого от приезжего они никак не ожидали, и это был главный козырь Максима.
– Давно из наших курортных мест? Десять месяцев зима, остальные – лето комариное... Не то что здесь – ни дождика нормального, на недельку, ни снежку выше крыши...
– Путаешь, землячок... – проговорил наконец сквозь зубы десантник. Недоверчиво, но – незлобно произнес.
– Как же путаю?! Да ты чего, братан? Не признал, Андрюха?! – Максим даже отступил на полшага назад, держа в поле бокового зрения остальных, особенно чернявого.
Кажется, ему повезло. Попал в точку! А еще говорят, что зряшное это дело – наколки. Если бы не синенький парашютик, изображенный на тыльной стороне ладони между большим и указательным пальцами, и выколотое под ним имечко – мог бы и пролететь со своей импровизацией.
Теперь – побольше междометий и вопросов, поменьше конкретных ответов. Главное – не молчать, не отдавать инициативу...
– У тебя фотографии-то целы? Мы ведь на одной вместе должны быть. Помнишь, когда всей командой снимались? Нет? Ну ладно, это не суть. Обмыть бы встречу надо, да мне нельзя, тренируюсь перед соревнованиями. Сухой закон, совсем режим замучил. Сейчас еще кросс, потом – спарринг, тренер заест, если что не так... Ну ладно, ребята, бывайте, будем встречаться, на соревнования приходите болеть!
Парни были в замешательстве – драка не получилась, приезжий оказался вроде свой мужик. Конечно, с него причитается, но раз тренировка – ладно, потом.
– Ну все, мужики... Андрей, рад встрече, еще увидимся. Пока, до скорого! – Максим пожал каждому руку, от души обнял Андрюху и затрусил в сторону леса по привычному маршруту.
Лучшая война – несостоявшаяся. Да и какая радость калечить этих пацанов. Конечно, недомерку и чернявому вложить ума не мешало бы – этих уговорами не проймешь. А вот десантник Андрюха – вполне симпатичный парень. Даже засмущался – неловко стало, что не вспомнил корефана...
– Я, между прочим, присутствовал на том спектакле, что ты разыграл полчаса назад, – сказал Рощин, когда Максим вернулся с пробежки. – Не в первом ряду сидел, правда – у себя во дворе был. Почти ничего не слышал, далеко все-таки, но суть уловил. Ты молодец, Максим. Нашел выход, достойный настоящего бойца.
– Другого-то выхода, по сути, и не было, – Максиму похвала, конечно, была приятна, но если подумать, то другого выхода у него на самом деле не было: ввяжись он в драку, на другой день ему пришлось бы уехать отсюда...
– Это верно. А как со встречей с Коршуновым? Может, тоже найдешь похожий выход?
Максим вскинулся, как от удара.
– Нет, здесь бой неизбежен. И это – тоже единственный выход. Другого я не вижу. И думаю, что к этому бою я готов.
– Морально – да, это я вижу. А вот физически... Не мешало бы еще пару месяцев потренироваться. Но мне неясно, как ты представляешь себе организацию этого боя и какие ставишь себе цели. Встретиться на официальных соревнованиях и выиграть по очкам? – Рощин знал, что Максим, как одержимый, нацелен на другое. И уговоры здесь не помогут. Копье, летящее в цель, нельзя остановить словами, нельзя отвернуть заклинаниями. Парнем движет древний закон справедливости – око за око, зуб за зуб. Смерть за смерть. И он не успокоится, пока этот поединок не состоится, это Рощин понял отчетливо – он не раз пытался прощупать намерения Максима, а тот уходил от разговора. Но дальше тянуть нельзя, нужна ясность. Надо растормошить парня, спровоцировать на откровенность. – Тебя устроит выигрыш по очкам?
– Нет.
– Ты хочешь его убить?
– Хочу. Знаю, что это не по-спортивному, а все равно хочу. Но если будет честный поединок, то моя цель будет не умышленное убийство...
– Ты не знаешь, какова будет его цель.
– Знаю. Мой труп. И если он пойдет на грязные штуки, я в благородство играть не буду. Его надо будет остановить, и я его остановлю. И если мне удастся его свалить – не убить, просто унизить, лишить воли и способности к сопротивлению, сломить его злой кураж – моя цель будет достигнута. У него больше не хватит духу убивать...
Максим замолчал, и Рощин не прерывал это молчание с минуту. Насчет того, что потерпевший поражение Илья поведет себя по-спортивному, он сильно сомневался, но сказать это вслух – значит высказать еще одну заповедь, основанную на древнем понимании справедливости: если враг вышел тебя убивать, убей его раньше...
– А где же состоится этот бой? Это будут официальные соревнования?
– Еще не знаю. Я в курсе того, что устраивается по линии федерации карате. Там сейчас идут разговоры о предстоящих соревнованиях высокого уровня с участием Коршунова. Он сам, говорят, основной спонсор, вернее, не он, а клуб Тенгиза Прангишвили. Но там все схвачено людьми Тенгиза. Кто с кем встречается, уже расписано – колода участников в Тенгизовых руках, он тасует ее, как хочет, и игра пойдет по тому пасьянсу, который он разложит. В смысле, кто под кого будет ложиться. Короче, это не спорт, а какая-то шулерская политика. Мне в этом пасьянсе места нет. Нет и не надо.
– Что же тогда остается?
– Есть одна мысль... Я, чтобы понаблюдать за Коршуновым на тренировках, несколько раз приходил в Тенгизов клуб. Дорого, правда, но хотелось посмотреть. Тренировки очень впечатляют. Надо сказать, там готовят костоломов для боев без правил, причем готовят серьезно. Элиту, между прочим, тренирует сам Коршунов. Сам он как бы играющий тренер, участвует в спаррингах и работает предельно жестко.
– Ты хочешь встретиться с ним на тренировке?
– Нет. Не та атмосфера. Там изредка бывает другое – Тенгиз устраивает что-то вроде отборочных турниров. Чтобы оценить бойцов, как он говорит, по гамбургскому счету. Это значит, что участвуют лучшие из лучших, бои идут под наблюдением самых авторитетных профессионалов. Конечно, никакой публики, никакой прессы, никакого бардака в смысле пьянки, девочек и тому подобного. Обстановка деловая – собираются профессионалы, которые уважают свой профессионализм. Бои идут с соблюдением правил, без поддавков, и если кто-то побит – его числят побитым, усрался – его считают засранцем. Попался на подлянке – значит, среди своих его будут держать за подлеца. Это как надпись на лбу, как паспорт с печатью.
– Да, я знаю. Тенгиз хочет знать настоящую цену товару, за который ему приходится платить, – вот и завел такие порядки. Он не дурак, Тенгиз. Что ж, по гамбургскому счету – это, пожалуй, не худший вариант. И... Нет, давай я лучше расскажу тебе одну старую легенду. Я услышал ее от того парня, у которого была книга о ниндзя – помнишь, я тебе говорил о ней. Парень говорил, что это – быль, а не легенда. Наверное, в ее основе было реальное происшествие. Но история эта несет в себе такой глубокий философский смысл, что исторические частности отступают на задний план. Давай считать, что это все же легенда.
– Да, я знаю. Тенгиз хочет знать настоящую цену товару, за который ему приходится платить, – вот и завел такие порядки. Он не дурак, Тенгиз. Что ж, по гамбургскому счету – это, пожалуй, не худший вариант. И... Нет, давай я лучше расскажу тебе одну старую легенду. Я услышал ее от того парня, у которого была книга о ниндзя – помнишь, я тебе говорил о ней. Парень говорил, что это – быль, а не легенда. Наверное, в ее основе было реальное происшествие. Но история эта несет в себе такой глубокий философский смысл, что исторические частности отступают на задний план. Давай считать, что это все же легенда.
Это легенда о добре и зле. О том, что не всегда очевидна грань между добром и злом... Часто добро, казалось бы неоспоримое добро, становится злом. Зло же... Оставаясь по форме злом, оно по сути своей становится добром.
Максим слушал наставника не перебивая, затаив дыхание. Добро становится злом, а зло превращается в добро... Чудно. Что ж, на то они и ниндзя...
– Вот слушай. В давние времена японские феодалы постоянно вели между собой кровавые войны. Одни содержали многочисленные дружины самураев, другие вербовали целые банды разбойников, и обязательными участниками всех феодальных войн были бойцы различных кланов ниндзя, которые как могли противостояли феодалам. И часто небезуспешно...
– ...Я последний раз спрашиваю, где прячется подлый ниндзя? Последний, ты понял?
Пожилой крестьянин, стоявший на коленях перед молодым самураем, молчал, точно не слышал его вопроса.
– Господин! – К ногам самурая бросилась совсем юная девушка. – Мой отец не может ответить, на прошлой неделе твои люди вырвали ему язык!
– Вырвали язык? – лицо самурая тронула усмешка. – Должно быть, твой отец давно помогает этим подлым, грязным ниндзя! Что ж – не может говорить, пусть напишет, а если неграмотен – пусть нарисует!
Оруженосец самурая подал старику тонкий ореховый прутик. Теперь крестьянин мог начертить что-либо на песке, но он не торопился делать и этого. Молодой самурай бросил быстрый взгляд на девушку, затем на старика.
– Мое терпенье иссякло. – С этими словами самурай выхватил из ножен свой меч и одним движением отрубил старику кисть руки. Ту самую, в которую оруженосец вложил ореховый прутик.
Крестьянин застонал и свалился на бок, обливаясь кровью. Девушка дико закричала и упала на колени перед искалеченным отцом.
– Все знают – самурай всегда поступает по справедливости, – спокойно проговорил молодой самурай, убирая в ножны окровавленный меч. – Я никогда не стану истязать понапрасну простолюдина. Но те, кто укрывает ниндзя и помогает им в их грязном деле, пусть содрогнутся! Ты – глупый старик, – самурай обратил свой взор на стонущего крестьянина. – Мог бы получить от меня десять монет, а лишился руки и языка. Как же ты теперь будешь пахать землю? – самурай вновь усмехнулся, обнажив белые ровные зубы. Ухмылялся и его верный оруженосец.
Выехав из злосчастной деревни, самурай и оруженосец затаились в роще.
– Сейчас кто-нибудь явится сюда получить десять монет, и мы узнаем, где прячется ниндзя, – проговорил самурай, извлекая толстый кошелек из парчи и бархата.
И точно! Не прошло и пяти минут, как в роще появился маленький, озирающийся по сторонам горбун – один из жителей злосчастного поселка.
– Я скажу, где ниндзя, но вы, господин, дадите мне обещанные десять монет, – прошамкал горбун.
– Пять монет. Я слишком долго ждал!
– Хорошо, господин. Пять монет. – Горбун собрал деньги в морщинистую ладошку, убрал их за пазуху и прошепелявил тонким, полудетским голосом:
– Подлый, грязный ниндзя перед тобой!
Спина выпрямилась, горб исчез, глаза засверкали опасным блеском. Немощные морщинистые ручонки сжались в кулаки и застыли на уровне груди.
У ниндзя не было катаны[13] , но от этого он не становился менее опасным. Наверняка в кулаке у него зажаты сякэны и сюрикэны, специальные метательные звездочки и иглы. Один бросок – и железка войдет без остатка в благородную самурайскую грудь. Нет, ждать нельзя! Надо его изрубить, пока он не пустил в ход свои подлые штучки!
Молодой самурай одним движением выхватил меч и бросился вперед...
Катана со свистом рубила воздух. Каким-то непостижимым образом ниндзя уклонялся, точно растворялся в воздухе. Снова и снова сталь клинка должна была поразить тщедушную плоть – и каждый раз молнией проносилась мимо цели... Самурай старался уследить за каждым движением рук ниндзя, но не заметил никаких метательных орудий. Нападающий все больше распалялся – вот оно, коварство ниндзя! Катана уже сто раз проносилась в каком-то миллиметре от его стриженой головы – и ни одной царапины!
Но вот он, миг удачи! Наконец-то подлый ниндзя поскользнулся и упал. Самурай занес катану, чтобы отсечь ему голову, и в этот момент... в руках у ниндзя появилась тоненькая, короткая тростниковая трубочка, и в лицо самураю ударила огненная смесь из красного перца и табака. Катана выпала из рук, и самурай схватился за пылающее лицо, ноги подкосились... Из глаз ручьем хлынули слезы, самурай кашлял, чихал, исступленно мотал головой, не в силах подняться на ноги.
Ниндзя не коснулся противника даже пальцем. А благородный самурай тем не менее оказался перед ним на коленях.
Ниндзя застыл точно статуя, он глядел поверх головы на корчившегося врага и совсем упустил из поля зрения оруженосца. Тот же, вытащив кинжал, одним броском послал его в голову ниндзя... Ниндзя обернулся в последний момент и... поймал нож на лету! За рукоятку!
– У тебя дрожат руки, – проговорил ниндзя, глядя на онемевшего слугу. – Дрожат еще больше, чем у твоего господина. – Странно, эти слова прозвучали спокойно, даже с печалью. – Сядь под тем деревом и не двигайся.
Оруженосцу ничего не оставалось, как только выполнить указание. Он уселся под деревом, став таким образом отличной мишенью для ниндзя.
– Зачем ты отрубил старику руку? Ведь он действительно теперь не сможет пахать землю.
Самурай разлепил тяжелые, мокрые веки и увидел перед собой ниндзя, еще пару минут назад бывшего убогим горбуном. Пальцы ниндзя сжимали кинжал, принадлежащий оруженосцу.
Самурай молчал. Что он мог ответить? Да и какое ему дело до какого-то грязного старика. Но неужели ниндзя его, самурая, жалеет? Нет, такого не может быть – ниндзя просто издевается над ним и поэтому задает дурацкие вопросы.
– А воинов моего клана вы называете извергами и убийцами, – тем же негромким, печальным голосом продолжил ниндзя. – Хотя ни один волос не упал с головы простолюдина по нашей воле.
– Мне нет дела до старого оборванца, – откашлявшись, проговорил наконец самурай. И, уняв дрожь в голосе, добавил: – Убей меня поскорее...
Нет, зубы выдали-таки его страх, предательски застучав. Он не готов к смерти, он не хочет, он не должен умирать!
– Убить тебя? – не меняя интонации, переспросил ниндзя. – Если бы это могло вернуть старому крестьянину руку и язык...
И ниндзя замолчал. И снова застыл, точно превратился в статую.
– Я опоздал, – произнес наконец он.
Самурая била крупная дрожь. Что сделает с ним ниндзя? Отрубит обе руки?! Вырвет язык и глаза? О, об этом лучше даже не думать...
– Я не стану убивать ни тебя, ни твоего слугу, – услышал наконец над своей головой самурай уверенный, печальный голос. – Вы оба еще молоды. Но я хочу, чтобы вы осознали, какое страшное зло было совершено вами! Поклянитесь же, дайте слово, что оставите крестьян в покое. Поклянитесь, что уйдете в храм и, приняв монашество, будете замаливать свой тяжкий грех!
От изумления самурай отнял от лица руки и поднял слезящиеся глаза. Куда это клонит ниндзя? Неужели он действительно дарует им жизнь? И он, самурай, будет ЖИТЬ.
...Ж И Т Ь!!!!!
– Я даю тебе слово самурая! Клянусь всем своим родом... – его губы шевелились как бы сами собой.
Лицо ниндзя по-прежнему ничего не выражало. Он выпустил из рук кинжал, и тот упал в траву, рядом с катаной у колен самурая...
Ниндзя удалился быстро, но без суеты и спешки. Просто исчез в лесистых зарослях.
Катана и кинжал остались лежать в траве. Да и у оруженосца, по-прежнему сидящего под деревом, оружие осталось нетронутым.
И тут самурай понял, насколько коварен был подлый ниндзя! Не отрываясь, смотрел самурай на лежащий в траве кинжал. Жизнь была дарована ему для того, чтобы он, как представитель знатного рода... Почему, о почему ниндзя не взял с собой кинжал и меч? Почему не обезоружил оруженосца? Какая подлая хитрость, какое коварство!
– Подлый ниндзя обманул меня – он не оставил мне выхода... – Молодой самурай схватил кинжал и застыл, глядя на свой живот. Какая нежная, какая тонкая на нем кожа...
Застыл в ожидании и его верный слуга-оруженосец. Его побелевшие пальцы сжали рукоятку меча. Он был не намного старше господина и впервые должен был стать участником сеппуку[14] .