Хайдеггер и гиппопотам входят в райские врата. Жизнь, смерть и жизнь после смерти через призму философии и шутки - Дэниел Клейн 4 стр.

Бытие, осмысливать собственно его – для этого требуется отвести взгляд от бытия, насколько оно, как во всей метафизике, проясняется и истолковывается только из сущего и ради него как его основание. Хайдеггерти-ПЕС, зиггити-бум, что ты делаешь со мной[16]{4}.

Все понятно? Нам особенно нравится это его брошенное на ходу «как и во всей метафизике». А вот еще:

Время никак не вещь, соответственно оно не нечто сущее, но остается в своем протекании постоянным, само не будучи ничем временным наподобие существующего во времени{5}.

Что тут добавишь? Кроме того, что мы питаем надежду, что его философия звучит в Германии более внятно, на это, похоже, он прозрачно намекает в следующей цитате:

Немецкий язык говорит на языке Бытия, в то время как все остальные – просто о Бытии{6}.

Но в то же время известно и такое его высказывание:

Сделавшись вразумительной, философия подписала бы себе смертный приговор{7}.

Спасибо, Мартин, вы вернули нам чувство собственного достоинства.

Нам нужна любая помощь, Дэрил. Вы понимаете что-нибудь из того, что он говорит?

А?

Как ни странно, существует причина, по которой Хайдеггер играет столь выдающуюся роль в современной философии смерти, и не только потому, что его шедевр «Бытие и время» – экзистенциальное приближение к околосмертному опыту. Нет, важный вклад Хайдеггера в философию смерти состоит в его призыве встретиться с ней лицом к лицу, чтобы жить подлинной жизнью, т. е. честно, понимая, что такое жизнь на самом деле. Без осознания смерти мы живы лишь наполовину. По мнению одного ученого, Мартин действительно высказал это очень ясно:

Если я впущу смерть в свою жизнь, признаю ее, встречусь с ней лицом к лицу, я освобожусь от страха смерти и тщетности жизни – и лишь тогда обрету свободу быть собой{8}.

Хайдеггер подчеркивает то обстоятельство, что только человек знает о своей смертности в отличие, скажем, от киски. Последняя может царапаться и драться, если мой пес Мойша захочет ее съесть, но она не осознает Большую Пустоту, которая ожидает ее, если Мойша достигнет своей цели. Понимание своей смертности – фундаментальное и уникальное свойство, определяющее положение человека в мире.

Тем не менее большинство из нас ухитряется хранить эти знания в темном месте и в разобранном виде. Мы живем в отрицании смерти, а, по мнению Хайдеггера, это вовсе не жизнь. Мы не способны понять жизнь, не осознавая предстоящей смерти. Вот вам пример настоящей королевы отрицания:

Священник предупреждает прихожан о внезапности смерти:

– Еще не закончится день, – возвестил он, – а кто-то из нашего прихода может умереть.

Сидящая на передней скамейке маленькая старушка-ирландка заливается от смеха.

Раздраженный священник спрашивает:

– Что тут смешного?

– Да просто я из другого прихода! – отвечает пожилая леди.

«Слава Богу, вы тут – никогда не могу ничего закончить, пока не наступит последний срок».

Memento mori – одно из тех крылатых выражений, которые вошли в моду еще тогда, когда в Риме говорили на латыни. Мы оба не сильны в разговорной латыни, однако нам объяснили его значение: «Помни, что ты смертен!», или, в современном переводе: «Помни о том, что ты умрешь, приятель!»

Во времена Античности эту фразу повторял мальчик-раб, следовавший за героем войны, который возвращался в Рим с триумфом. Она служила напоминанием: «Отлично, сегодня ты победитель мира, но, как и для всех нас, придет день, когда ты станешь кормом для червей!» Как идея равенства слова memento mori традиционно воспринимаются более весомо, чем такие, например, фразы: «Что ж, как ни крути, и он по утрам натягивает носки», или «Да-с, и королевам случается сидеть в туалете».

В других ситуациях и в иные времена присловье служило скорее напоминанием: лови день, чтобы «есть и пить, ибо завтра умрем» (как сказал пророк Исайя[17]), а в христианскую эпоху призывало вести добродетельную жизнь, потому что Судный день (первый вторник после твоей кончины) близок.

Ту же роль напоминания образы, отображающие идею memento mori, играли в искусстве, живописи, литературе, музыке. Вспомним картину Франса Халса «Портрет молодого человека с черепом в руках» или рисунки Гольбейна «Пляска смерти» (где скелеты на могилах выделывают фокусы-покусы), разговор Гамлета с черепом Йорика, или симфоническую поэму Сен-Санса «Пляска смерти». Наконец, на кладбище автомобилей в Грейт-Баррингтон, Массачусетс, до недавнего времени покупателей[18] приветствовал выставленный в витрине скелет. И надпись: «Таким, как ты сейчас, когда-то был и я, таким, как я сейчас, ты тоже станешь».

От такого нетрудно впасть в меланхолию.

Ладно, раз нет никакой возможности отрицать смерть, мы можем, так сказать, в ней покопаться. Однако позволим Хайдеггеру развить свою идею дальше. Он упорно твердит, что страх предвкушения смерти, в противоположность взаимодействиям с жизнью, дарует нам «непоколебимую радость».

Минуточку-минуточку! Вы опять какой-то ерундой занимаетесь, парни! Он что, действительно говорит: «Ура, клево, я перестану существовать на веки вечные – черт подери!»?

Честно говоря, Дэрил, Мартин действительно имеет в виду что-то интересное.

Допустим, к примеру, вы – Кевин Гарнетт[19], и это седьмой матч финала НБА. Вы собираетесь играть более активно, более энергично, более живо, чем в тех нудных четверговых вечерних матчах в середине сезона в Шарлотт. Последнее Хайдеггер называет «повседневностью» и трактует ее как предельное бремя. Честно скажем, Дэрил, эта жизнь – здесь и теперь – и есть седьмой матч финала, и какое счастье, что мы тут!

Для Хайдеггера хуже всего было бы узнать, что наши души бессмертны. Это означало бы приговорить нас к участию в никогда не кончающейся серии этих четверговых вечерних игр в Шарлотт.

Заповедь Хайдеггера всегда жить под сенью смерти нашла отзвук в умах многих выдающихся мыслителей. Махатма Ганди сказал: «Живи так, как будто собираешься умереть завтра. Учись так, будто тебе предстоит жить вечно». Не кто иной, как безвременно скончавшаяся кинозвезда Джеймс Дин говорил: «Мечтай так, будто тебе предстоит жить вечно. Живи так, как если бы тебе пришлось умереть сегодня».

Но наш любимый парафраз – из лирического западного хита в стиле кантри Тима Макгро «Живи так, словно ты умираешь». Эта песня – о человеке за сорок, которому врач сообщает, что ему осталось жить совсем немного. В припеве герой говорит другу:

В комедии Роба Райнера «Пока не сыграл в ящик» (The Bucket List) два неизлечимо больных 60-летних человека решили сделать перерыв в своем пребывании в раковом отделении больницы, чтобы исполнить свои желания, пока они живы. Список намеченных дел включал нанесение татуировки, посещение Великой Китайской стены, участие в автогонках, затяжные прыжки с парашютом (наверное, это всеобщее предсмертное желание, только не наше), восхождение на Гималаи и встречу с самой красивой женщиной. По пути парочка распевает слова откровений, снизошедших на них перед лицом смерти, перлы вроде: «Не проходи мимо туалета, не дай пропасть эрекции и ни в коем случае не пукай».

Тут нет духовных поисков, но тем не менее это и есть проявления вкуса к жизни перед лицом смерти. Фильм «Пока не сыграл в ящик» не изображает мужчин, которые живут так, как будто им предстоит вскоре умереть; они действительно на пороге смерти. Но для Хайдеггера тут нет разницы – мы все умрем, а вопрос когда именно – это всего лишь словесные ухищрения и увертки.

Врач:

– У меня для вас хорошая новость и плохая.

Пациент:

– Начните с хорошей.

Врач:

– Ваши анализы свидетельствуют о том, что вам осталось жить 24 часа.

Пациент:

– И это хорошая новость? Какова же плохая?

Врач:

– Я забыл позвонить вам вчера.

Марти отправился проверить здоровье к доктору Льюису. После обследования врач сообщает:

– Боюсь, у меня для вас плохие новости, Марти. Вам осталось жить только шесть месяцев.

Марти лишается дара речи. Через некоторое время он говорит:

Марти лишается дара речи. Через некоторое время он говорит:

– Доктор, это ужасно. И, должен признаться, что сейчас я не в состоянии оплатить ваш счет.

– Ну ладно, – отвечает доктор Льюис. – Даю вам год жизни.

Французский экзистенциалист Жан-Поль Сартр прочитал Хайдеггера (просидев за книгой шесть дней кряду в кафе Les Deux Magots[20], как утверждал местный официант) и сделал собственный вывод об экзистенциальной значимости смерти. По словам Сартра, смысл смерти в том, что «через смерть для-себя навсегда превращается в-себе в соответствии с тем, что оно полностью перешло в прошлое»[21]{9}.

Есть вопросы? Французы выражаются гораздо более замысловато, чем остальные, не так ли? «Для-себя» (термин Сартра) – это человеческое сознание: он называет его «для-себя», поскольку это не вещь. Если бы оно было вещью, то называлось бы «в-себе».

А почему эти философы не могут выражаться на простом английском языке?

Во-первых, Дэрил, Сартр был французом.

Ну да, и звучит немного в стиле Фоли-Бержер.

Сартр имел в виду, что у человека нет «сущности», нет предустановленной цели, как, к примеру, у резиновой уточки. «Сами по себе» люди – ничто, в то время как резиновые утки являют собой нечто, как любой, кто застревал в ванной на три часа, может подтвердить. По мнению Сартра, радикальное различие между людьми и утками состоит в том, что мы, люди, формируем свою сущность посредством выбора того, какими мы хотим быть. Есть, конечно, и другие различия. Однако люди – самосозидающие существа, они – «бытие-для-себя», а не – «бытие-в-себе», созданное для определенной цели.

Во всяком случае, именно такими мы и должны быть – всегда готовыми переделывать себя. Однако, увы, большинство из нас предпочитают быть вещью – нет, не такой вещью, как стол, светильник, ванна, а вещью, исполняющей роль человека, растворяя свою идентичность в профессии, государственности или репутации игрока в гольф. На этом пути мы соскальзываем в неподлинное существование, своего рода жизнь в состоянии смерти, как у знаменитого сартровского официанта, который убежден, что в обслуживании столов состоит его сущность. Глупый гарсон. Он не способен видеть, что возможность свободы – возможность выйти за пределы того, кем он является, – всегда есть.

Она есть, пока он действительно не умрет. Вот тут мы все становимся вещами. Тогда у нас появляется сущность, заверенная печатью, подобно штампу на мясе.

Утрата бытия-для-себя

– Индейки в вашей морозилке выглядят такими маленькими. Не будут побольше?

– Нет, мадам, они мертвые.

{5} Выберите себе бессмертие по вкусу

Послушайте, парни, показатели моего счетчика страха зашкаливают. Как насчет короткого бодрящего перерыва? Может быть, скажем, вы слышали какой-нибудь свежий анекдот?

Вот так так, Дэрил. Мы не уверены, что экзистенциалисты согласились бы снижать градус страха, как только он поднялся выше красной отметки. Но мы вынуждены согласиться, что маленький перерыв не повредит. Пойдем дальше по списку систем бессмертия Эрнеста Беккера и остановимся на одной из них, которая имеет очевидные и прискорбные недостатки, дающие нам, к счастью, повод от души посмеяться. Мы говорим о так называемом бессмертии в памяти наших наследников.

Для начала – пара слов от мудрецов:

«Почему я должен заботиться о потомках? Что они когда-либо для меня сделали?»

Это Граучо Маркс[22]. А вот еще круче – от его философского крестника, Вуди Аллена:

«Я не хочу продолжать жить в сердцах соотечественников, я хочу продолжать жить в своей квартире».

Эти высказывания подразумевают, что жизнь в сердцах и умах наследников никак не соответствует представлениям большинства из нас о «бессмертии»: тут нет вечного сознающего субъекта. Вы можете продолжать жить в сознании других, но у вас не будет собственного.

Однако кое-что Беккер забыл упомянуть – относительное удобство вечной жизни посредством мемориалов. В отличие от гарантированного местечка на небесах, поминовение на Земле удобно для пользователей и имеет готовую инфраструктуру. Увековечивание памяти о себе – сегодня задачка из простейших; задать, скажем, в Google поиск: «статуя на коне», «город Байонна, штат Нью-Джерси».

Ваша статуя размером больше натуральной величины в центре парка – хороший способ достичь этого рода бессмертия. Достаточно позвонить местному скульптору и отдать на депозит в городской сейф какую-нибудь мелочь. Присвоение зданию или бульвару вашего имени – тоже славный трюк. И толстая биография, написанная профессором Йельского университета, с фотографиями и 30 страницами концевых ссылок – тоже круто. Но, к сожалению, не так много свободного пространства в парках и бульварах и не так много йельских профессоров, которые рвутся написать вашу биографию, не говоря уж о том, что с учетом затрат на похороны немногие оставят после себя миллионы на сооружение общественных монументов.

Таким образом, для остальных в качестве носителя памяти выступают некрологи, панегирики, высококачественные похороны, последняя воля, завещание и последние слова. Кроме этих миниследов на песке все, чем мы запомнимся тем, кто нас знал, – по крайней мере, за пределами круга семьи и ближайших друзей, сведется к словам вроде: «Ну и приколист же был этот Дэрил!» А горькая правда состоит в том, что уже ближайшие потомки могут сказать: «А был ли вообще такой парень по имени Дэрил?»

Хочу анекдот, ребята! А то что-то пока невесело!

Держитесь, Дэрил. Будет и юмор. Только анекдот хорош, когда он к месту.

В любом случае удачный некролог или глубокие чувства, сердечные похвалы или удачно сформулированная последняя фраза о многом могут сказать. Именно они главным образом служат потомкам крючком, помогающим им извлечь воспоминания о нас. Поэтому вы вправе пожелать обсудить некоторые практические способы создания маленького кусочка вечности.

Обсудим подводные камни плохо спланированной панихиды:

Умер Стэнли Голдфарб. Родственники и члены общины собрались на молитвенном траурном вечере. Когда пришло время произнести панегирик, никто из прихожан не изъявил желания. Подождав несколько минут, раввин заволновался. Он напомнил пастве о долге найти добрые слова в память о Голдфарбе:

– Кто-нибудь должен сказать о нем что-то хорошее!

После наступившего вновь молчания один старик поднялся с задних рядов и, запинаясь, произнес:

– Я скажу это для старины Стэнли. Его брат Моррис был еще хуже.

Немногим из нас удается быть зрителем на собственных похоронах, но это не мешает продумать все в деталях и как следует подготовиться к ним, в том числе позаботиться о написании хвалебных речей (так называемыми) литературными призраками. У них хорошо это получается.

Заботливый организатор собственных похорон всегда осведомлен о неприятностях, связанных с погребением, начиная с улаживания вопроса о скидке с похоронным бюро.

Умер Мики, и его жена Джуди отправилась в морг. Увидев мужа, Джуди захлебнулась в рыданиях. Служитель попытался успокоить ее. Проливая слезы, Джуди объяснила, что Мики одет в черную одежду, но всегда хотел быть похороненным в голубой. Служитель сказал, что они всегда одевают покойных в черное, таков их стандарт, но он подумает, что можно сделать.

На следующий день, когда Джуди вернулась, чтобы попрощаться с Мики, она улыбнулась сквозь слезы: теперь Мики был в голубом.

– Как вам удалось достать эту чудесную голубую одежду? – спросила служителя Джуди.

– Ну, вчера, когда вы ушли, привезли мужчину с похожими размерами, и он был одет в голубое. Его жена была очень огорчена, поскольку он всегда хотел, чтобы его похоронили в черном, – отвечал служитель. – Осталось только поменять головы покойникам.

Говоря о похоронных приготовлениях, нельзя обойти молчанием некоторые специальные экономические вопросы. Например, если вас будут хоронить во взятом напрокат смокинге, то до какого момента вы можете оставаться в нем?

Перворазрядные похороны должны быть срежиссированы так же безупречно, как постановка «Лебединого озера». Один сбой – и это все, что о вас будут помнить участники траурной церемонии вместо долгих лет добросовестной службы в Охранной ассоциации «зеленых» Байонны.

Скончался Джек, похоронная церемония проходила на Вудлонском кладбище. Дженнифер, бывшая его женой на протяжении более 40 лет, плакала. По окончании панихиды, когда начали выкатывать гроб, тележка случайно врезалась в дверную коробку. К всеобщему изумлению, присутствующие услышали слабый стон, исходящий из гроба. Гроб немедленно открыли и обнаружили живого Джека. Чудо из чудес – настоящее волшебство.