– И балкон закрыть! – спохватился Александр Иванович.
Не успел муж сделать и пару шагов, как через распахнутую дверь впорхнул голубь и начал метаться по комнате.
Я не принадлежу к числу людей, которые верят приметам. Если в пятницу встречу на дороге черную кошку с пустым ведром и она нагло разобьет им зеркало, преспокойно пойду по своим делам. Но в ту минуту, глядя, как птица бьется о книжные шкафы, я просто похолодела от страха. Все знают: пернатое, влетевшее в дом, предвещает скорую смерть кого-то из хозяев. К слову сказать, сейчас в наш особняк в Подмосковье летом постоянно залетают глупые синички, а еще они вьют гнезда на трубах и на внешних частях кондиционеров. Один раз я мыла плиту, и мне буквально на голову выпал из вытяжки перепуганный птенец сойки. Хорошо, что я уже сняла с конфорки сковородку с жареной картошкой и погасила огонь. Привыкнув к пернатым гостям, я спокойно беру ошалевшую пташку, выношу ее в сад и отпускаю безо всяких отрицательных эмоций. Но, согласитесь, собираясь уезжать в клинику, где тебе предстоит несколько операций, не очень приятно наблюдать за сизарем, который шарахается по квартире.
Похоже, Александр Иванович тоже здорово перепугался, он сильно побледнел.
Первым опомнился Володя и понес какую-то чепуху:
– Голубь – символ мира, он приносит удачу.
Но мне от слов Цехновичера сделалось лишь хуже. Не заревела я лишь по одной причине. Накануне вечером приказала себе не плакать ни при каких обстоятельствах. У нас с онкологией идет война, я не имею права показать болезни свой страх или слабость, не боюсь рака, пусть он боится меня.
В конце концов голубя поймали, отпустили с балкона. Наша компания села в машину, доехала до Волоколамского шоссе, и вдруг раздался характерный звук – лопнуло колесо.
Володя полез за запаской, я отошла к газетному ларьку и старательно делала вид, будто увлечена разглядыванием обложек. В голове вертелась лишь одна мысль: ох, не стоит ложиться в клинику, похоже, живой мне оттуда не выйти, судьба подает недобрые знаки – сначала птичка, теперь покрышка, вероятно, лучше вернуться домой.
Но тут подошел мой муж.
– Надо купить журналов, будешь читать в палате. Ну, какие взять?
Я подавилась непроизнесенной фразой «давай поедем назад» и произнесла совсем другое:
– Берем те, что рассказывают о моде.
Шестьдесят вторая больница является московской, но расположена в области, на краю большого леса, и мало похожа на клинику, скорей уж на дом отдыха или санаторий. В 1998 году там еще не построили современный, комфортабельный многоэтажный корпус, я лежала в старом. Светло-желтое здание с большими белыми колоннами очень напоминало увеличенный в несколько раз Дом творчества писателей в Переделкине, и я вдруг успокоилась. Откуда-то пришло понимание: все непременно будет хорошо.
Я не верю ни в черную, ни в белую магию, мне никогда не встречался человек, передвигающий взглядом диваны, и я всегда посмеиваюсь, если вижу на экране телевизора обвешанного цепями мужчину с хрустальным шаром в руках, вещающего о будущем. Я ни разу в жизни не пила «заряженную» воду, не клала у голубого экрана тюбики с кремом, не приклеивала фотографии целителей к больным местам. Фразы «почистить ауру», «оздоровить карму», «изгнать из квартиры злых духов» вызывают у меня недоумение: неужели существуют люди, которые на самом деле уверены, что, пройдя по дому с зажженной свечой, они станут умнее, красивее, богаче и счастливее?
Но, надо признать, в некоторых зданиях начинаешь ощущать дискомфорт, тревогу. Там может быть богатое убранство, но все равно очень неуютно. Сейчас я довольно часто посещаю онкологические клиники и отделения и, честно говоря, в некоторые палаты захожу с трудом. Очень уж там тяжело, словно бетонная плита опускается на плечи, появляется чувство безнадежности, тоски, делается не по себе, как-то тревожно.
В шестьдесят второй больнице ничего подобного я не чувствовала. Никогда ранее и ни разу после завершения лечения в клинике мне не встречались врачи столь же внимательные, заботливые, предупредительные. Сразу оговорюсь: в год операций я еще не стала Дарьей Донцовой. Первые книги про Дашу Васильеву были написаны как раз в палате шестьдесят второй больницы – за ручку я взялась, чтобы занять массу свободного времени, которым раньше никогда не располагала. Так что не подумайте, будто приветливость медперсонала как-то связана со звездностью пациентки. И моя семья не заплатила за лечение ни копейки.
Ныне в Интернете полно сообщений от разных специалистов, которые утверждают, что Дарья Донцова выжила благодаря их усилиям. Неправда! Когда-то в советские годы мой коллега-журналист Давид Гай, человек крайне ехидный, подсчитал, сколько людей сообщило в своих воспоминаниях о том, что они несли вместе с Лениным бревно на субботнике в Кремле. Сейчас не помню точную цифру, но вроде этих большевиков около пяти сотен. Причем основная масса из них родилась в начале 30-х годов (если кто не знает, В. Ленин скончался в 1924 году). Вот и со мной, как выясняется, тащили, образно говоря, бревно десятки самых разных «специалистов». Донцову, оказывается, оперировали в Москве, Новосибирске, Питере, Казани, Владивостоке, Нью-Йорке, Мюнхене, Тель-Авиве, Париже… И почему-то никого не смущает, что лечение проводилось практически весной-летом 1998 года. (Хорошо, что я, бедняжка, не скончалась, летая безостановочно туда-сюда по свету. Надо, наверное, потребовать от «Аэрофлота» золотую карту VIP-пассажира за такое количество миль, проведенных мною в небе.) А еще меня, если верить тому же Интернету, ставили на ноги колдуны, экстрасенсы и знахари всех мастей. И я лопала горстями разнообразные БАДы, лекарства, которые недоступны простым смертным (миллион долларов за курс). К тому же жила в тайге у травника-отшельника и в то же самое время лечилась в Бурятии у тамошнего шамана. Получается, я освоила удивительный трюк – научилась клонироваться и рассылала свои «копии» по всему миру.
Дорогие мои, жизнь простой преподавательницы немецкого языка, бывшей журналистки, спасли в 62-й московской больнице. Бесплатно! Уходя домой, я принесла медсестрам торт, а хирургу Игорю Анатольевичу Грошеву, большому любителю чтения, мой муж подарил несколько книг. Это все. Ой, забыла про маленькие шоколадки, которые раздала девочкам-практиканткам из медучилища. Они выглядели чуть старше моей Маши и всегда успокаивали меня, когда я сидела перед перевязочным кабинетом.
И вот еще что. Пожалуйста, не надо тратить большие деньги на пилюли «Вытяжка из копыта уральского жирафа» или «Мумие океанических рыб», если вы видите статью, в которой написано: «Дарья Донцова принимает эти препараты регулярно». Никогда не принимала. Не принимаю. И даже приближаться к ним не стану.
Не так давно сын Оксаны Денис вместе с моей Марусей поехал на Птичий рынок. Первым, что они увидели, была большая корзина, в которой копошились милые щеночки, плод страстной любви неизвестных родителей. К плетеной ручке оказалась прикреплена моя фотография, вырезанная из какого-то журнала, с надписью: «Щенки от Дарьи Донцовой». Так вот, собачат я не рожала. А вылечили меня традиционными методами в простой клинике обыкновенные, но очень хорошие врачи.
Любой человек накануне операции нервничает. Я не исключение. Поэтому, когда ко мне в палату пришел анестезиолог, я налетела на него с вопросами. Остальные женщины, лежащие на своих кроватях (между прочим, уже удачно прооперированные), замолчали, слушая нашу беседу.
– Мне не будет больно? – завела я.
– Нет, – пообещал врач, – вас погрузят в наркоз.
– А если его дадут меньше, чем надо? – забеспокоилась я.
– Это невозможно, – терпеливо ответил анестезиолог.
– Ну, вдруг, – не успокаивалась я, – в целях экономии введут не всю ампулу, а половину?
Доктор достал из кармана очки и посадил их на нос.
– Агриппина Аркадьевна! Если вам станет больно, вы будете лежать тихо?
– Конечно, нет, начну вертеться и заору так, что потолок рухнет, – пообещала я.
Анестезиолог поднял указательный палец.
– Вот! И хирурги мне голову оторвут. Как им работать в таких условиях? Двое вас держат, третий зашивает? Исключительно ради удобства своих коллег, чтобы сохранить с ними хорошие отношения, я загружаю пациентов препаратами по полной программе. Совершенно не хочу ссориться с Игорем Анатольевичем.
Женщины в палате захихикали. Но я восприняла слова доктора всерьез и слегка успокоилась. Ну да, зачем Грошеву на столе отбивающаяся от него пациентка? Ясное дело, я буду крепко спать. И тут же появился новый вопрос:
– Я проснусь после операции? Не умру во время нее?
– Естественно, нет! – уверенно ответил главный по наркозу.
– Почему вы так считаете? – наседала я.
До сих пор не понимаю, как можно быть таким терпеливым с женщиной, которая несет глупости? А врач и не подумал выйти из себя. Он снял очки, вернул их в карман и произнес:
– Есть много причин. Первая: в случае летального исхода на столе нас очень ругают, лишают премии, а впереди отпуск…
Мои сопалатницы захохотали в голос, даже мне стало смешно. Анестезиолог улыбнулся.
– Вас здесь пять человек. Четверо уже прошли через операцию и, по-моему, в момент моего прихода спешно спрятали в тумбочки не очень полезные для них пирожные. В соседней палате большинство женщин тоже встали на ноги. Далее. Оперблок у нас в конце коридора, наверное, вы видели, как Игорь Анатольевич и другие хирурги оттуда каждый день выходят. Не слышали, о чем они говорят?
Я напрягла память. Действительно, вчера я гуляла по галерее и приметила, как из большой двери, над которой прикреплено предупреждение: «Посторонним вход запрещен», показалась группа мужчин и женщин в голубых «пижамах».
– Сделала бы ты, Надя, нам кофейку! – попросил один из врачей медсестру.
– И пошарь у Зинаиды в закромах, – добавил другой, – она точно пирожки с вареньем заныкала.
Я замерла на кровати. М-да, навряд ли хирурги, у которых на столе скончалась пациентка, стали бы мечтать о пирогах…
– Наверное, я выглядела полной дурой, – вздохнула я, когда врач ушел.
– Не переживай, – сказала лежащая у окна Наташа, – все больные такие. Как вспомню, чего сама натворила, так стыдно Игорю Анатольевичу в глаза смотреть.
– А что ты сделала? – поинтересовалась я.
Наташа скривилась и промолчала.
– Сейчас расскажу, – подала голос с другой кровати Раиса Николаевна. – Натка переобщалась с бабой Аней. Видела ее?
– Старушка, которая всем рассказывает, что отсюда живыми не уходят? – поежилась я. – Она ко мне в первый день подошла и завела рассказ про то, как в отделении «люди мухами мрут, а врачи трупы прячут». Жуткая бабулька!
– Нет, – захихикала Раиса, – это Ирина Львовна. Она еще причитает: «Ох, как мне тебя жалко! Нам-то, пенсионеркам, хорошо, дожили до семидесяти пяти, уже пора на тот свет убираться, а ты… Молодая, и умрешь! Ай-ай-ай!»
– Еще есть Галя из двести семнадцатой, – подхватила тихая Зиночка. – Ей сорок лет, а глупая! Бродит по палатам, говорит: «На нас ставят опыты. Все равно помрем, рак не лечат. Вот правительство и написало секретный указ, пробовать на онкологических больных разные таблетки от СПИДа. Я свои лекарства не ем, в окно выбрасываю, и вы так же поступайте».
– Нелогично тестировать средства от иммунодефицита на больных раком груди, – сказала я. – Похоже, Галя сумасшедшая.
– К ней психиатр приходил, – уточнила Зина, – сказал, нормальная.
– Верится с трудом, – хмыкнула Наташа.
Раечка села и подоткнула под спину подушку.
– А баба Аня бегает в розовом халате с перьями, ее ни с кем не спутаешь. Очень она любит вещать о врачебных ошибках, так и сыплет историями о том, как доктора одному человеку вместо больной почки удалили печень, а другому хотели отрезать ухо и убрали нос. Наташка с ней за сутки до операции в лесу гуляла, ну и прониклась старухиной мудростью. Пошла Натуся вечером в туалет да застряла там, вышла с загадочным видом.
– Мы ее спросили, – перебила Зиночка, – чего так долго, а она в ответ: «Вам показалось, я умывалась, как обычно».
– На следующий день Арина Геннадиевна, операционная медсестра, не выдержала и рассказала вот что, – продолжала повествование Рая. – Легла наша Натуська на стол, а у нее на правой груди ярко так зеленкой написано: «Это здоровая».
– Чтобы Игорь Анатольевич не ошибся, не отрезал, чего не следует, – довершила Зина и захохотала.
Я тоже рассмеялась, но тут же осеклась. Сама-то хороша, задала анестезиологу кучу глупых вопросов.
– Да ну вас, – незлобливо отмахнулась Ната, – лучше вспомните про хор. Недавно Грошев оперировал женщину. А муж той где-то вычитал, что звуки музыки убивают в воздухе микробы, притащил синтезатор, установил в холле и начал петь.
– Говорят, зимой сюда шаман с бубном приходил, его кто-то из родственников больного пригласил, – добавила Наташа. – Его внутрь не впустили, очень уж грязный был и бахилы надевать отказался. Во дворе мужик шаманил, плясал и в бубен бил.
– Чего только народ не придумает, – протянула Раечка. – Еще здесь многие ходят с иконами.
– Если человек по-настоящему верит, то он болезнь легче переносит, – заметила Наташа, – ему вера сил придает. Но некоторые считают, что с Господом можно, как с продавцом на базаре, договориться. Добрый боженька, я тебе разочек помолюсь, а ты меня за это быстренько исцели…
Дверь палаты открылась, появилась медсестра Ниночка.
– Сегодня кому цветочек рисовать? – спросила она.
Я не поняла вопроса, но мои сопалатницы оживились.
– Груне, ей завтра на операцию.
Нина подошла к моей кровати, достала из кармана халата пузырек с кисточкой и скомандовала:
– Давай левую ногу.
– Зачем? – испугалась я.
– Мы тебе рассказать не успели, – округлила глаза Раечка. – У Нинуши бабушка цыганка, и она научила ее разным хитростям. Сейчас Нина на твоей щиколотке изобразит ромашку с семью лепестками, и все будет супер.
– Те, кому она картинку рисует, отсюда домой веселенькими убегают, – добавила Зина.
Я не поверила своим ушам. Только что женщины разговаривали здраво, смеялись над шаманом, и вдруг – цветочек-талисман!
– У меня кисточка особая, – пояснила медсестра, – и заклинание я знаю. Ну, где наша ножка?
Я вытащила ногу из-под одеяла. Конечно, я не верю в подобную чушь, но пусть у меня будет волшебная картинка.
Ниночка быстро намалевала цветик-семицветик и с удовлетворением произнесла:
– Отлично. Удача с тобой.
Мне вдруг стало жарко и захотелось спать. Сделанное чем-то ярко-красным изображение долго не стиралось. И, вот уж странность, при одном взгляде на него у меня поднималось настроение, а в голове появлялась мысль: «Все хорошо». Цветочек работал в полную силу, все отделение ходило с такой «живописью».
В Ниночке явно пропадал отличный психолог. Медсестра догадалась, что больным людям необходимо нечто чудесное, и всегда заходила к тем, кому завтра на операцию. Как вы понимаете, занятия «боди-артом» не входили в служебные обязанности девушки, ей просто очень хотелось помочь людям.
Впрочем, тем же желанием отличались и остальные сотрудники. Ни одна медсестра в 62-й больнице не гавкала на пациентов. Входя в палату со шприцем, девушки в белых халатах ласково говорили:
– Прилетел комарик с укусом. Ну-ка, девочки, кто у нас здесь самый храбрый?
Если кто-то просил у кастелянши вторую подушку или дополнительное одеяло, то всегда слышал в ответ:
– Конечно, сейчас принесу.
Лекарства нам не швыряли на тумбочку, а раскладывали в специальные коробочки с отделениями утро-день-вечер. Один раз я опрокинула на кровать стакан с томатным соком, начала промокать лужу бумажными полотенцами, и тут вошла санитарка.
– Чего случилось-то? – напряглась она, увидав красные потеки.
– Извините, пожалуйста, – смущенно забормотала я, – не понимаю, как стакан из руки выскользнул.
– Напугала-то как! – вздохнула нянечка. – Я подумала, кровотечение началось, надо за доктором нестись. Сейчас поменяю белье.
– Сама справлюсь, просто скажите, где взять чистый пододеяльник, – попросила я.
– Лежи спокойно, – отмахнулась санитарка. – Вернешься домой, навертишься еще по хозяйству.
Как я уже говорила, больной человек всегда очень внимательно относится к словам окружающих. Помнится, я, услышав сказанное нянечкой, обрадовалась. Она ведь могла заявить:
– Незачем еле живой бабе с бельем возиться!
Но нет, она произнесла фразу о предстоящих мне домашних хлопотах, значит, уверена, что я выздоровлю.
Я, конечно, понимаю, что в клинике находились больные с разным состоянием здоровья. Кое-кто, увы, не вернулся к своим родственникам. Но и врачи, и медсестры, и техперсонал, даже гардеробщики изо всех сил внушали пациентам мысль: сюда вы пришли лечиться, а не умирать. И действительно, каждый день кто-то уезжал из клиники со словами:
– Желаю всем поправиться.
Я ни разу не видела в коридорах врача с перекошенным от напряжения лицом или медсестру, бегущую с криком: «Мы его теряем». Да, на других этажах были палаты, где лежали люди в очень тяжелом состоянии, но основная масса больных не пересекалась с ними, наверное, поэтому у нас создалось впечатление, что в нашем отделении смерть не живет. Мы лечимся и рано или поздно уедем домой.
Находясь в больнице, я получила один урок, который запомнила на всю жизнь.
Как-то раз, выйдя в парк погулять, я увидела молодую женщину. Она шла к главному корпусу, ведя за руку девочку лет восьми. Несмотря на аномально жаркий для Москвы май, ребенок был одет в демисезонное пальтишко, плотные колготки, сапожки и шерстяную шапочку. Конечно, россияне обожают кутать детей, мы не немцы, чьи ребятишки до декабря бегают в замшевых шортах, и не французы, которые в январе обматывают шею отпрыска шерстяным шарфом и выпускают его на улицу без теплой куртки. Наши дети парятся в комбинезонах и меховых ушанках с октября по май. Но эта малышка выглядела странно даже для России. На улице тридцать градусов тепла, а несчастная облачена в осеннюю одежду.