Марина только головой покачала. А каково б Десмонд заговорил, узнав, что брат тайно обвенчался со служанкой, дочерью нищего сельского священника, и что у них должен был родиться ребенок?..
– Что с вами, Марион? Неужели вас так поразили мои слова?
– Нет… то есть да… – пробормотала она, повторяя про себя как заклинание: «Не мое дело, не мое!» – Я никогда бы не подумала, что ваш брат…
– Все дело во мне? – воскликнул Десмонд. – Титул слишком ко многому обязывает. А за время странствий я отдалился от родных…
– Но зачем им было… – заговорила Марина осторожно. – Ведь никто из них не выигрывал… впрямую.
Десмонд растерянно моргнул, а потом взгляд его загорелся восхищением:
– Необыкновенно! В вас столько проницательности и ума, Марион! Вы удивительно четко выразили мысль, которая и мне не дает покоя! Если Алистер убит не тем мифическим браконьером, а кем-то из живущих в замке, то никто из них не выигрывает в случае его смерти. Урсула? Ей вообще все равно. Она ищет Брайана, что только и имеет для нее значение. Джессика? Она, наоборот, все потеряла. Сейчас была бы леди Маккол, а не бедной родственницей, которая ежеминутно боится оказаться на улице или быть выданной замуж насильно. Ей на днях сделал предложение один мой друг – кстати, прекраснейший человек! – так Джессика чуть ли не в ногах у меня валялась, умоляя, чтобы я не принуждал ее.
– Урод? Сущее пугало – прекраснейший?! – ахнула Марина.
– Откуда вам сие известно? – вытаращился Десмонд. – Вы ж его не видели.
– Не видела, – с некоторым смущением согласилась Марина. – Но Джессика…
– О господи! Я до сих пор не могу забыть той ночи, когда пришлось даже за доктором посылать…. Так вот, остается только один человек, который хотя бы косвенно заинтересован в смерти Алистера…
– Нет! – воскликнула Марина. – Он болен и не мог этого сделать!
– Вот как? – прищурился Десмонд. – Вы не только угадали, кого я имею в виду, но и о болезни осведомлены?
– Всем известно, что у мистера Джаспера малярия, – быстро сказала Марина.
– А, так вы о малярии? – странным голосом откликнулся Десмонд.
– Ну конечно, – как могла твердо произнесла Марина и улыбнулась.
– О, какая у вас улыбка, Марион. Король и тот смутится.
– Король? Высоко берете, милорд! – вскинула брови Марина. – Не зря, видно, говорят, что у вас сказочная репутация коварного сердцееда.
– Говорят? Кто же такое осмелился сказать? – Десмонд грозно нахмурился.
И Марина затрепетала в ужасе, таком же притворном, как его злоба:
– Ах, сэр, не гневайтесь на меня! Неужели вы обиделись? Ведь тот, кто сказал так, сделал вам комплимент!
– Ну а мне позволительно сделать комплимент? – ласково улыбнулся Десмонд. – При взгляде на ваши волосы кажется, что в них вплетены солнечные лучи. Вы разрумянились, как шиповник, а глаза ваши сейчас – будто нежно-зеленые листочки.
– Потому что я смотрю на зеленую траву, – подхватила новый тон разговора Марина. – И потому, что платье на мне зеленое. У меня глаза переменчивые, а вот у вас они всегда синие-пресиние, как васильки.
– Ва-сил-ки? – повторил по-русски Десмонд. – Но ведь это имя – Бэзил. Разве имена могут быть синими? А имя Десмонд – какого цвета?
– Белое, слепящее, как снег под солнцем! – не задумываясь, ответила Марина.
– Хм, тут, увы, нет ни снега, ни… бэзилкофф.
– Васильков! Цветок и впрямь был назван по имени парня, и случилось это в древние времена. Василий был у матери единственным сыном, был пригож и славился удалью. Глаза у него были синие, как…
– Как у меня? – лукаво повел бровью Десмонд, и сердце Марины дрогнуло.
Но ему этого никак нельзя было показать, и она уклончиво ответила:
– Ну… очень синие, как синь небесная, были у Василия глаза! Множество красавиц сохло по нему, но он не хотел жениться, потому что боялся, уживется ли его жена с матерью. Однажды он встретил русалку и сразу понял, что перед ним сила нечистая, но не убежал – потому что как поглядел в ее зеленые, как речные омуты, глаза, так и влюбился без памяти.
– Зеленые… без памяти… – эхом отозвался Десмонд.
– Да, – кивнула Марина, вздрагивая под его настойчивым взглядом. – Влюбился – и забыл обо всем на свете. Зацеловала его русалка, замиловала – и с тех пор никто больше не видел Василия. Долго ждала бедная матушка своего сына и пошла искать его по всему белу свету, клича: «Василий! Василек!» Жалеючи ее, мать сыра земля выпустила на волю чудесные синие цветы – точь-в-точь такие, какими были глаза безвестно сгинувшего Василия. С тех пор они и зовутся васильками.
Марина опустила взор. «Хоть бы сказал словечко! – подумала смятенно, страшась тех чувств, что переполняли ее сердце. – Я ведь сейчас…»
– Прекрасная сказка, – заговорил Десмонд, и голос его звучал хрипло и нерешительно, словно и он готов был сейчас… – У нас в роду тоже есть легенда о русалке. Вернее, о фее лесного озера.
– Вот этого? – Марина показала на розовато-серебристую воду.
– Нет, то озеро было расположено далеко от замка, а потом высохло… после тех событий, о которых я вам сейчас расскажу.
Десмонд принял серьезный, даже таинственный вид и заговорил нараспев:
– В то время хозяином Маккол-кастл был рыцарь по имени Малколм, удачно и счастливо женатый. Однажды, охотясь в лесу, сэр Малколм заблудился и очутился на берегу прекрасного лесного озера. Взошла луна, и свет ее озарил воду, из которой выходила красавица. Такой красавицы сэр Малколм никогда не видел и полюбил ее с первого взгляда. Наверное, и она его тоже, потому что ни слова не сказала против, когда сэр Малколм поцеловал ее в уста, а затем до утра не выпускал из объятий. Воротившись домой, сэр Малколм успокоил всех, кто о нем беспокоился. Но настала ночь – и он тайком выскользнул из замка… И так каждый вечер. Миледи сердцем почуяла неладное и проследила за мужем.
На другой день за ужином она поднесла супругу кубок вина с сонным зельем, а когда он уснул, завернулась в его плащ и села на его коня… Похоже на вашу сказку, Марион? – улыбнулся Десмонд.
Но Марина взволнованно пробормотала:
– Пожалуйста, рассказывайте дальше!
– Да что уж рассказывать? Все и так ясно! Миледи приблизилась к фее и нанесла ей удар серебряным кинжалом. Фея упала в озеро, и вода тотчас окрасилась кровью. А миледи сунула кинжал в ножны и отправилась домой. Правда недолго оставалась скрытой от сэра Малколма. Что-то нашептали слуги, о чем-то он догадался сам, да и миледи не стала запираться, когда милорд обнаружил окровавленный кинжал. Сэр Малколм не сказал супруге ни слова. Прошли годы. Миледи родила сына и наследника, дитя подросло и уже не нуждалось в женской опеке. И вот однажды ночью в покои миледи внезапно вошли четверо мужчин в черных плащах с капюшонами, которые скрывали лица сэра Малколма, двух его самых преданных слуг и домашнего лекаря. Женщину схватили, бросили на пол, сэр Малколм вытащил серебряный кинжал, покрытый ржавыми пятнами… «Лесное озеро высохло!» – произнес рыцарь и кивнул своим пособникам. Слуги заткнули хозяйке рот и держали ее крепко, а лекарь тем кинжалом вскрыл ей вены на руках…
– О господи! – в ужасе воскликнула Марина. – Несчастная леди Элинор!
– Вы и впрямь о многом наслышаны! – усмехнулся Десмонд. – Pазумеется, разве могла бедняжка Урсула не просветить вас относительно дамы, к которой бог весть почему так страстно привязана. Мне же она не больно-то по нраву!
– А мне ее просто жаль, – вздохнула Марина. – Верно, она безумно любила мужа. И с ней поступили очень жестоко.
– Да, месть изощренная, в духе Шекспира и античных трагедий. А вот вы, Марион, совершенно не похожи на миледи. Вы напоминаете мне прелестную фею, из-за которой потерял голову мой предок. Особенно сейчас, когда ветер гуляет в ваших волосах. И… озеро рядом!
Марина оглянулась, бросив взор на розовато-серебристую гладь воды.
– Удивительно! – тихо сказал Десмонд. – Я совсем забыл, что куда-то спешил, забыл о времени. Мне почему-то очень легко говорить с вами, Марион. Как ни с кем другим! Может быть, оттого, что нас с вами связывают… особые узы?
Марина испуганно моргнула. Сердце вдруг застучало часто-часто.
– Вы имеете в виду… – шепнула она.
– Я имею в виду, что мы с вами супруги, – так же тихо произнес, перебив ее, Десмонд. – Но почему же мы так далеки друг от друга?
Марина закрыла глаза, не в силах вынести его взгляда, оступилась, покачнулась… Десмонд поддержал ее – и Марина оказалась в его объятиях. Ни слова больше не было сказано меж ними. Она только коротко, испуганно вскрикнула, и ее губы очутились в плену его рта. Oни целовались как безумные, как умирающие от жажды, которые наконец-то припали к источнику. Их руки сталкивались, беспорядочно гладили друг друга, иногда они на миг прерывали поцелуй, чтобы глотнуть воздуху, шепнуть, задыхаясь: «Десмонд!», «Марион!» – и вновь предаться ошеломляющему поцелую.
– Я имею в виду, что мы с вами супруги, – так же тихо произнес, перебив ее, Десмонд. – Но почему же мы так далеки друг от друга?
Марина закрыла глаза, не в силах вынести его взгляда, оступилась, покачнулась… Десмонд поддержал ее – и Марина оказалась в его объятиях. Ни слова больше не было сказано меж ними. Она только коротко, испуганно вскрикнула, и ее губы очутились в плену его рта. Oни целовались как безумные, как умирающие от жажды, которые наконец-то припали к источнику. Их руки сталкивались, беспорядочно гладили друг друга, иногда они на миг прерывали поцелуй, чтобы глотнуть воздуху, шепнуть, задыхаясь: «Десмонд!», «Марион!» – и вновь предаться ошеломляющему поцелую.
Так кремень ударяет о кресало – и высечена искра, пламя занялось. Одно мгновение страсти – и полное владение миром, вечностью, друг другом…
Они могли бы вечно лежать, прижимаясь друг к другу, медленно обретая себя после взрыва чувств, как вдруг… невдалеке раздался звонкий голосок:
– Милорд? Ау-у! Где вы, милорд? Отзовитесь!
Десмонд стремительно вскочил на ноги.
– Я здесь, – растерянно отозвался он и тут же зажал себе рот, спохватившись.
Марина лежала, не в силах шевельнуться, не в силах вздохнуть от ошеломления.
– Да где же вы, милорд? – снова капризно позвал голосок.
И Марина узнала его – голос Агнесс! Она подскочила и, мгновенно одернув юбку, в ужасе уставилась на Десмонда, который смотрел на нее растерянно и непонимающе.
Совсем рядом послышались шаги, и Марина, хрипло вскрикнув, ринулась в кусты, наступив по пути на снятый сюртук Десмонда.
Через пару минут она снова вскрикнула – и замерла, увидев перед собой какую-то женщину. Каштановые волосы играли под солнцем, выбиваясь из-под шляпки, темно-бордовая амазонка облегала миниатюрную фигурку, как перчатка.
– Марион? Вы здесь? – воскликнула Джессика. – Вы не видели Десмонда? Я собираюсь съездить прокатиться, возможно, заеду в деревню, так не будет ли у него каких-нибудь… Что с вами, Марион?
Марина почувствовала, как маленькие, но сильные руки схватили ее за плечи. Она глянула в испуганное лицо Джессики, черты которого расплывались в обморочном тумане, застилавшем глаза, и с трудом выдавила:
– Ни-че-го.
– Вас кто-то напугал? Bы упали? Да в чем дело? Десмонд! – крикнула было Джессика, но Марина, вмиг очнувшись, выпрямилась, стиснула ее руку.
– Молчите! Не зовите его! Он там… с Агнесс…
Марина отвернулась, чтобы скрыть от Джессики лицо, чтобы не выдать себя, не показать вспыхнувшей ревности! Но покачнулась, рухнула на колени и зашлась слезами.
– Агнесс… – медленно произнесла Джессика. – Вы увидели его с Агнесс? О бедная, бедная моя девочка… Так, значит, вы тоже любите его?
Марина не ответила. Нечего было отвечать!
Еще одна несостоявшаяся прогулка верхом
– Ну-ну, моя дорогая! Успокойтесь, и… вам надо переодеться. Посмотрите, во что вы превратили свое чудесное платье, – с ласковой настойчивостью сказала Джессика.
Марина опустила голову. Платье зеленое, под цвет травы, к тому же она лежала на сюртуке Десмонда… Но ткань кое-где порвалась, когда Марина пробиралась сквозь кусты, а потом она залила подол водой, умываясь у себя в комнате, куда ее привела Джессика. Привела по какой-то обходной лестнице, чтобы никто не увидел состояние кузины Марион, и только иногда глубоко вздыхая. Марине слышались в ее вздохах сочувствие и понимание. И только теперь, помогая Марине расстегнуть шнуровку, Джессика тихо заговорила о том, о чем они обе неотступно думали:
– Ничего нет удивительного, что вы влюбились в него. Но вам лучше забыть его. Десмонд способен вынуть у женщины сердце и забавляться им, как неразумное дитя.
Марина прижала руки к груди и вздрогнула от боли, вспомнив, как колотилось ее сердце и как билось сердце Десмонда. Теперь у нее в груди пустота, тоска. А у него все так же стучит сердце? Или он уже закончил свои игры с Агнесс?
– О, будь он проклят! Я его ненавижу! – скрипнула она зубами.
– Не надо его ненавидеть, не надо проклинать, – рассудительно сказала Джессика. – Вы богаты, красивы, вдобавок отличаетесь пылким нравом. Забудьте о Десмонде, найдите себе другого. Женщине, у которой есть любовники, совсем не нужен муж, ей даже не нужны дети.
Марина, повернув голову, через плечо вытаращила на Джессику глаза. Настоящая леди не должна даже слова такого знать – «любовник», не то что высказывать столь неприличные мысли! Впрочем, ее слова и мысли не шли ни в какое сравнение с тем, о чем думала сама Марина.
– Я вас опять шокировала? – задиристо глянула Джессика. – Этого я и добивалась. Теперь вы не позволите Десмонду себя снова мучить.
– Легко мучить тех, кто не может защищаться! – Марина отошла под прикрытие дверцы огромного платяного шкафа и принялась спускать с плеч платье.
– А вы защищайтесь! Наслаждайтесь каждым днем своей жизни! Вы свободны, а Десмонд обременен Агнесс, которая липнет к нему, как…
– Как банный лист, – хмуро сказала Марина, выпутываясь из мятой юбки.
– Что-что?
Марина спохватилась: она ведь заговорила по-русски.
– Я хотела сказать, как пиявка.
– Вы, верно, влюбились в Десмонда еще в России? Встретились с ним в какой-нибудь романтической обстановке и вообразили, что он женится на вас? Однако браки между кузенами не очень хороши для будущих детей, к тому же…
– Мы не по крови кузены, а по свойству, – зачем-то пустилась в путаные объяснения Марина. – Мой покойный батюшка – брат жены графа Чердынцева, брата покойной леди Маккол…
– Да? – удивилась Джессика. – Помнится, Десмонд представил вас как родную племянницу своей матушки. Но я, наверное, что-то напутала. Впрочем, дело не в том! Будь вы никакой не кузиной, а даже любовницей нашего дорогого Десмонда, на которой он тридцать раз обещал жениться, я бы все равно сказала вам, Марион: держитесь от него подальше! Для любящей, страстной женщины быть рядом с таким мужчиной – саморазрушение. Десмонд – человек холодный. А холодные люди великие эгоисты. В них действует более ум, нежели сердце; ум же всегда обращается к собственной пользе, как магнит к северу. Десмонду нужна жена такая же, как он сам. Женщина, для которой имя и звание леди Маккол важнее всего. Ее удовлетворит власть над великолепным замком, над сонмом трепещущих слуг, над арендаторами… И если даже муж не сможет полюбить ее, он будет в своем роде покорен ей, ведь она будет держать в руках бразды правления хозяйством. И знаете, когда настанет пик ее торжества? Когда она воспитает своего сына, будущего лорда Маккола, в ненависти и презрении к его отцу! – Голос Джессики взмыл до высокой, почти торжествующей ноты и вдруг оборвался коротким рыданием.
Изумленная Марина выглянула из своего прикрытия и увидела, что ее наставница стоит посреди комнаты, безвольно свесив руки, и с омертвелым вниманием разглядывает полунагую нимфу, танцующую на голубом ковровом поле.
– Да вы почти в обмороке, Джессика! – Марина, испуганная ее восковой бледностью, кинулась, как была, неодетая, вперед, подхватила Джессику, подвела к креслу. – А у меня отродясь не водилось нюхательных солей!
– Не тревожьтесь, – едва слышно прошептала Джессика. – Все уже прошло. Просто, Марион, как-то так случилось, что вы – единственный человек, угадавший боль, скрывающуюся под моей улыбкой. Слушайте же… В тот страшный день, когда сгорел мой дом и погибли родители, я была с Алистером. Мы поехали кататься верхом, но конь мой вдруг захромал, и нам вдвоем пришлось возвращаться на коне Алистера. Когда добрались до Маккола, уже стемнело. Алистер предложил мне заночевать в замке, а родителей предупредить письмом. Так мы и сделали и легли спать. А наутро посыльный, заикаясь от ужаса, сообщил, что Ричардсон-холл сгорел и все, кто был в нем, погибли. Говорили, что мне повезло, меня спас божий промысел. Но потом я пожалела, что не умерла, потому что узнала про Гвендолин и ее ребенка… Представляете, каково мне было, дорогая Марион? Если бы Алистер был жив, я бы заставила его хотя бы уважать меня, у нас бы родились свои дети… А так получилось, что Гвендолин одержала надо мной верх, пусть и мертвая.
– Как мертвая? – У Марины от изумления даже голос сел. – Вы же говорили, что она ушла в монастырь.
– Ну да. Однако в монастыре стало известно, что новой послушнице, так сказать, тесен поясок. Ее хотели выдворить, потом христианское милосердие взяло верх и ее оставили, допуская к ней только ее подругу Флору.
– Флору? А, помню, – кивнула Марина. – Вы говорили, что Флора – молочная сестра Алистера и что мистер Джаспер… словом, у них ребенок, дочь.
– Хм, в свете последних новостей неизвестно, кто отец девочки. Джаспер ведь уверял в своем дневнике, что не способен иметь детей. Наверное, Флора с кем-нибудь согрешила, а он простил любовницу. Но это уж их дела, которые меня не интересуют. Мы говорили о Гвендолин. Так вот… Она родила мертвого ребенка, а через сутки умерла от родильной горячки. Флору, бедняжку, это так потрясло, что у нее начались схватки, и она прямо там, в монастыре, родила свою дочь. Джаспер узнал о том, примчался, увез любовницу в деревню…