– А чего ты хочешь? Розка же у них главный свидетель, – усмехнулся корсиканец, и Викторина поглядела на него с невольной завистью.
Роза едва заметила автомобиль, как не обратила и внимания на то, что полицейские, оказавшись внутри, почти не разговаривали с ней. По правде говоря, ей хотелось только одного – чтобы все закончилось как можно скорее. Девушку уже стала тяготить роль свидетеля, без которого следствие не могло обойтись.
Они приехали на набережную Орфевр, в главное управление Сюрте, где с прошлого раза почти ничего не изменилось. Все так же заливались на разные голоса многочисленные телефоны, так же сновали служащие с печатью заботы на лицах, кто-то печатал на машинке, какой-то посетитель возмущался, кого-то куда-то вели.
– Сюда, мадемуазель.
Топтун исчез, теперь ее вел только Бюсси. Миновали коридор и оказались в большой, довольно просторной комнате с окном, выходившим во двор. Единственный стол, находившийся здесь, был пуст, а стул – Роза даже не поверила собственным глазам – был точь-в-точь такой же, как в ее комнате: старый, продавленный, с потрепанной обивкой.
– Подождите здесь, пожалуйста, – шепнул Бюсси и исчез.
Девушка села, обеими руками вцепившись в сумочку. Потом ей пришло в голову, что она выглядит так, словно чего-то боится, и появилась злость на себя. Роза машинально залезла в сумочку, ища сигареты, и, само собой, обнаружила, что забыла их в притоне Андреа. Потом понюхала свой рукав и еще больше разозлилась. «Черт! Что за одеколон у этого расфранченного типа? Я вся провоняю легавыми, чтоб им пропасть!»
Желая избавиться от навязчивого запаха, девушка встала и распахнула окно. В следующее мгновение ее, словно ножом по сердцу, полоснул пронзительный детский визг:
– Куда вы его ведете?
Кричала девочка, одетая в прелестное шелковое платье цвета персика со множеством оборок – прямо настоящая принцесса. Но ручки принцессы сжимались в кулачки, а в глазах стояли злые слезы.
– Вы не смеете его забирать! Не трогайте его! Не трогайте!
Ее яростный и совершенно недетский протест был обращен к двум полицейским, увлекающим в сторону управления растерянного молодого человека с военной выправкой. Следом за девочкой бежала длиннолицая гувернантка, явно англичанка, и тщетно пыталась призвать к порядку свою воспитанницу:
– Мисс Ксения… Люди смотрят! Мисс Ксения…
– Не смейте, я не хочу, не смейте! – завизжала девочка еще громче и бросилась к брату.
Люди стали останавливаться, оборачиваться, а Ксения, добежав до Михаила, вцепилась в него так, словно только от нее зависело, уведут ли его в мрачное здание управления или нет.
Полицейские растерялись. Молодой барон Корф наклонился и закусил губу. Как ей объяснить, боже мой, как?
– Куда они тебя ведут? – сквозь слезы спросила девочка.
– Это просто формальность. Я только отвечу на несколько вопросов, и все.
– Неправда! – возмутилась Ксения. – Они тащат тебя, как преступника!
– Нет, нет, нет, – поспешно ответил Михаил и стал осторожно разжимать упрямые пальчики сестренки, которая никак не хотела его отпускать. – Я вернусь к ужину, обещаю! Скажи маме, чтобы приготовили галушки, как у нас дома. Хорошо? Что-то ужасно хочется галушек…
Он говорил глупости, пытаясь успокоить Ксению, хотя у него самого стоял ком в горле.
– Ты должна быть сильной, – совершенно не к месту прибавил молодой человек. – Ты же из нашей семьи! Ничего мне не сделают…
– Правда? – спросила Ксения.
Девочка сомневалась, но ей хотелось верить. Полицейские стояли рядом, старательно пряча глаза.
– Я вернусь к ужину, – повторил Михаил. – Возвращайтесь с мисс Доусон домой. Я скоро буду, слышишь?
Ксения молча бросилась ему на шею.
– Ну, ну, хватит, – пробормотал растроганный брат. – Ничего страшного не происходит, ничего! Возвращайтесь к маме, я позвоню, как только смогу.
Михаил передал Ксению пораженной, смотревшей на него с недоумением мисс Доусон и в сопровождении полицейских поспешил прочь. Ему было очень больно, но он запретил себе оборачиваться.
В управлении его встретил комиссар Папийон и чрезвычайно вежливо спросил, не откажет ли им господин барон в любезности пройти обычную процедуру опознания. Дело в том, что в ту ночь свидетель видел возле особняка графа человека, по описанию похожего на Михаила. Разумеется, словесный портрет одно дело, а опознание – совсем другое. Полиции придется к нему прибегнуть, так как благодаря чистой случайности выяснилось, что алиби господина барона ничего не стоит.
– Я никогда вам и не говорил, что у меня есть алиби, – холодно промолвил Михаил. – Впрочем, будь по-вашему.
Папийон посмотрел ему в лицо и догадался: офицер действительно не знал о том, что бывшая любовница организовала ему алиби. Затем комиссар, усмехнувшись про себя, велел Мелло привести остальных.
– Прошу вас, сюда. Войдя в комнату, становитесь возле стены. Никаких разговоров, прошу вас.
Шестеро светловолосых молодых людей гуськом вошли в комнату, где на единственном стуле сгорбилась маленькая, рыжая, веснушчатая девушка. Глаза ее смотрели настороженно, пальцы вцепились в дешевую сумочку, лежавшую на коленях. Следом за «кандидатами в убийцы графа Ковалевского» вошел комиссар Папийон. Бюсси, сознавая, что вот-вот на его глазах произойдет развязка драмы, остался стоять в дверях – на всякий случай.
– Мадемуазель Тесье, – негромко промолвил Папийон, – прошу вас подойти сюда. Узнаете ли вы кого-либо из людей, которых здесь видите?
Роза метнула на него хмурый взгляд и поднялась с места.
– Вы можете подойти поближе, – подбодрил ее полицейский.
Девушка сделала несколько шагов вперед и медленно двинулась вдоль шеренги подозреваемых, застывших возле стены. Ни один не шелохнулся, ни один не проронил ни слова. Кто-то смотрел перед собой, кто-то косился на потолок, пытаясь придать лицу независимое выражение. У Бюсси отчаянно зачесался нос, он поднял руку – и тотчас же опустил ее, сердясь на неуместность своего жеста в такой момент. Папийон молчал, и в комнате был слышен только легкий шелест платья Розы, когда она переходила от одного подозреваемого к другому. Веснушки на ее носу обозначились еще резче, углы губ были поджаты, и комиссар почти физически чувствовал исходящую от нее волну напряжения.
Дойдя до Корфа, который стоял в шеренге предпоследним, Роза на мгновение задержалась. Ее взгляд и взгляд офицера скрестились.
«Ну же!» – нетерпеливо сказал про себя Папийон.
Но Роза уже двинулась к последнему кандидату. Внимательно осмотрев и его, она обернулась к комиссару. И решительно покачала головой.
– Нет, – промолвила девушка своим обычным хрипловатым голосом. – Того человека тут нет.
Глава 15 Новая клиентка
– Ничего не понимаю, – признался Бюсси. – У него, как мы установили, нет алиби. Барон был в Булонском лесу, что-то бросал в воду пруда, и это что-то издали могло показаться камешками…
– Причем примерно в том месте, где были найдены часы, – добавил Мелло, обследовавший пруд.
– Само собой, это были вовсе не камешки, – усмехнулся Бюсси, – а улики. Вы больше ничего там обнаружили?
– Нет.
– Ни ключа, ни статуэтки…
– Нет. Мы все обшарили. Нашли только пару коряг и голову старой куклы, но эти предметы отношения к делу не имеют.
– Значит, остальные улики убийца выбросил где-то еще, к примеру, швырнул в Сену, – подытожил Бюсси. – Что ж такое? Все сходится, а наш свидетель его не признает!
Папийон молчал и хмурился.
Они разговаривали в кабинете комиссара, которому пришлось после опознания извиняться перед бароном за причиненное беспокойство. Михаил даже не стал говорить, что этого так не оставит – просто смерил полицейского презрительным взглядом и удалился, не попрощавшись.
– Он не мог как-нибудь запугать свидетеля? – безнадежно спросил Бюсси.
– Наши люди не выпускали ее из виду ни днем, ни ночью, да и его тоже, – отозвался комиссар. – Барон даже не приближался к ней.
– А через третье лицо? Мог, к примеру, кого-то подослать и посулить девице денег? – предположил Мелло.
– Теоретически – да, – кивнул комиссар. – Хотя Андреа смекнул, что для его же блага Роза должна находиться под присмотром, и держал ее чуть ли не под замком. Но дело не в том. Думаю, мы слишком полагаемся на показания свидетеля, который видел убийцу лишь пару секунд, да еще ночью.
– Полагаете, это был все-таки Корф, просто при свете дня девица его не узнала? – спросил Бюсси.
– Не исключено. – Папийон устало потер рукой лоб.
– Почему же вы так легко его отпустили?
– Потому что у меня не выходят из головы удары, нанесенные каминной кочергой, – отрезал комиссар. – Что-то тут не сходится. Офицер не стал бы так действовать.
– А Булонский лес?
– Н-да, Булонский лес… – Комиссар задумался. – Тулонжон здесь?
– Н-да, Булонский лес… – Комиссар задумался. – Тулонжон здесь?
– Нет, вернулся к себе. Сказал, что хочет отдохнуть.
– Тогда вот что, Бюсси… Поезжай к нему и расспроси, не видел ли он возле пруда еще кого-нибудь. Какого-нибудь прохожего, которому тоже взбрело в голову метать камешки.
– Слушаюсь, патрон. За бароном больше не следить?
– Еще как следить! – усмехнулся Папийон. – С него и с Розы глаз не спускать. Если эти двое сговорились, я выведу их на чистую воду. А ты, Мелло, пока можешь отдохнуть. Потом зайдешь ко мне, я дам тебе новые указания.
Инспекторы синхронно кивнули и поднялись с места.
– Что такое, дождь? – недовольно спросил комиссар, глядя за окно. – Черт! Начался настоящий ливень!
– Скоро пройдет, – философски обронил Мелло, бросив взгляд на улицу и радуясь, что дождь хлынул не тогда, когда он с коллегами и жандармами обследовал пруд в Булонском лесу.
…Роза прижалась к стене под небольшим навесом, чтобы спрятаться от струй ливня. Сколько девушка себя помнила, у нее никогда не было зонтика – ни того, под которым можно спрятаться от дождя, ни того, который защищает от солнца. Как и многие ее коллеги, она привыкла не замечать непогоду и, несмотря на это, простужалась очень редко.
Вдруг среди белесых потоков, лившихся с неба, нарисовалась темная фигура с поднятым воротником, и Роза машинально прижала к себе покрепче сумочку, в которой лежал револьвер.
– Мадемуазель!
К ней подошел Михаил Корф. Роза мрачно поглядела на него снизу вверх.
После неудавшегося опознания комиссар отпустил важную свидетельницу не сразу, задавал десятки вопросов. И она отвечала, злясь на себя за то, что из-за собственной глупости и болтливости влипла в неприятную историю. Но на нет и суда нет – в конце концов полицейскому пришлось оставить ее в покое.
– Я думал, Папийон никогда вас не отпустит, – усмехнулся Михаил.
– А вам бы этого хотелось? – прищурилась Роза.
– Конечно же, нет… Я вас ждал.
– Зачем? – спросила девушка, недружелюбно насупившись.
– Не знаю. Хотел вас поблагодарить… за то, что вы сделали.
– А что я такого сделала? – По воинственному тону Розы могло показаться, что она пытается защититься от какого-то обвинения.
– Вы и сами знаете, – снова усмехнулся офицер. – Почему вы не сказали ему, что видели меня в ту ночь?
Действительно, подумала Роза, почему? Потому, что ей не нравилось быть разменной монетой – не хотелось своими показаниями облегчить жизнь человеку, убившему хорошую девушку? Или потому, что у нее в ушах до сих пор звенел пронзительный крик маленькой Ксении? Той было, наверное, столько же, сколько было бы и дочери самой Розы, если бы она дала ей родиться. Отчаяние ребенка поразило ее, и, хотя ночная бабочка в глубине души по-прежнему считала ночного незнакомца мерзавцем, у нее не было уверенности, что его дочь (Роза приняла Ксению за дочь Корфа) должна так страдать. Поэтому, не став ничего объяснять, мадемуазель Тесье лишь протянула насмешливо:
– Так это были вы? Ну надо же!
Михаил густо покраснел.
– По правде говоря, мне все равно, за что вы его ухлопали, – безжалостно добавила Роза. – Не мое дело.
– Я не убивал графа.
Девушка выпрямилась и посмотрела собеседнику в глаза. Как-то уж слишком правдоподобно тот произнес последние слова. Однако кровь на его пальцах в ту ночь не привиделась ей.
– Ясно. Вы просто проходили мимо.
– Нет, я… – Молодой человек поморщился. – Я хотел объясниться с графом и… Впрочем, неважно… Скажите, как вас зовут?
– Роза, – ответила она, буравя своего визави взглядом и ломая голову, что же у него на уме.
– Хорошее имя, – улыбнулся барон.
Увидев его улыбку, она внезапно успокоилась. Это была улыбка грустного, незлобного человека. Уж во всяком случае не убийцы.
– Скажите, Роза, у вас есть какая-нибудь мечта?
– Чего? – Девушка вытаращила глаза.
– Вы когда-нибудь мечтали о чем-нибудь?
– А… Ну да, конечно.
– И о чем же?
– О платье от Дусе. – В ее хрипловатом голосе прозвучал вызов. – И об ужине «У Максима».
– Хорошо. Тогда пошли.
– Куда?
– К Дусе. Закажем вам платье.
У Розы голова пошла кругом.
– А потом к «Максиму»? – осведомилась она, постаравшись вложить в свои интонации побольше язвительности.
– Конечно. Если вы не передумаете.
«Все ясно, – хмыкнула про себя Роза. – Он меня задабривает, морочит мне голову, чтобы заманить куда-нибудь и придушить в уголке. Какого черта я сразу же не сказала комиссару-мотыльку со слоновьей внешностью…»
– Не передумаю! – вырвалось у нее помимо воли. – Вот только у меня нет зонтика.
– Дождь почти кончился. Впрочем, вы правы… Такси! Такси!
«Ни в коем случае нельзя садиться с ним ни в такси, ни в фиакр, – предостерегала себя Роза. – Это же все равно что самой надеть петлю на шею и услужливо позволить убийце выбить из-под ног табуретку. Нет, нет, не настолько я глупа…»
Спасительную мысль девушка додумывала, уже сидя в громадном автомобиле, которым управлял добродушный усатый шофер. Михаил устроился рядом и захлопнул дверцу, бросив водителю:
– Улица Мира, 21.
– Понятно, – кивнул усач. – За обновками, значит…
Мотор заурчал, и машина вырулила на набережную. Не удержавшись, Роза покосилась на своего спутника, но тот хранил молчание. Только сейчас она заметила, что у него усталое лицо, а под глазами синеватые тени. Молодой человек не делал никаких враждебных жестов, его руки спокойно лежали на коленях. И все же мадемуазель Тесье подпрыгнула на месте, когда шофер объявил:
– Приехали! Припарковаться, как всегда, невозможно, так что придется высадить вас здесь. Уж не обессудьте…
Роза вылезла на тротуар, а Михаил, расплатившись, присоединился к ней. По выражению лица шофера девушка догадалась, что ее спутник оставил щедрые чаевые, и это ей понравилось. Прижимистость и скаредность всегда вызывали у нее раздражение.
– Ну и куда теперь, офицер? – игриво спросила она.
Михаил, удивленно посмотрев, сделал широкий жест рукой:
– Сюда, я же вам говорил.
И двинулся к входу в царство моды, возле которого стоял почтительный швейцар.
Полная недобрых предчувствий, Роза шагала возле своего странного сопровождающего, но если раньше предчувствия касались главным образом того, каким образом Михаил Корф ухитрится до срока положить конец ее дням, то теперь их вызвал особняк с вывеской во всю длину этажа: «Дом Дусе». Как-то сразу мадемуазель Тесье ощутила, что ее платье похоже на линялую тряпку, каблуки стоптаны и перекосились, а маленькая шляпка не похожа вообще ни на что, известное моде. Ее ничуть бы не удивило, если бы швейцар остановил их уже на входе и им пришлось бы с позором вернуться восвояси. Однако тот, знавший сына баронессы Корф в лицо, оставил свои соображения по поводу внешнего вида спутницы Михаила при себе и беспрепятственно пропустил обоих внутрь.
И тут Роза оробела окончательно. Впечатления разом навалились на нее – эти огромные потолки, величественная лестница, старинная мебель, цветы, зеркала. Не помня себя, она вцепилась в рукав офицера, но тут из мешанины цветов, зеркал и консолей на нее надвинулась худощавая дама с широкой приветливой улыбкой, словно прилепленной к устам вечным клеем.
– Ах, господин барон! А мы только недавно видели вашу матушку. Как ее здоровье? Мы звонили ей сегодня и сказали, что новое платье совершенно готово…
Мадемуазель Беттина говорила и одновременно посверкивала остреньким взглядом в сторону уличной мамзели, которую молодой барон Корф не понять для чего притащил с собой. Однако Михаил, ничуть не смущаясь, объявил, что его знакомой нужно самое лучшее платье, и как можно скорее.
– Ну, я не знаю, как можно будет это устроить, – протянула мадемуазель Беттина. – У нас ведь не какой-нибудь магазин готовой одежды, слава богу!
Она призвала для консультации мадемуазель Гренье и, пошептавшись с ней, передала Розу в ее руки.
– Семнадцатая примерочная сейчас свободна, – вполголоса сообщила мадемуазель Беттина.
Если первая примерочная по молчаливому уговору считалась зарезервированной для главных и любимых клиентов дома, то семнадцатая слыла одной из худших – возможно, из-за того, что из ее окон открывался не самый лучший вид. Но Роза ничего этого не знала и побрела за мадемуазель Гренье и Михаилом, чувствуя себя невольником, ненароком угодившим в сады Эдема. На столике в коридоре она заметила вазу, в которой стоял букет орхидей. Роза видела их так близко впервые в жизни и, проходя мимо, не удержалась, потрогала цветы, желая убедиться, что те настоящие.
– Прошу вас, сюда, – сказала мадемуазель Гренье. – Прежде всего, какое платье вам угодно: для посещения скачек, для оперы, вечернее, для визитов, повседневное или…
Многоточие подразумевало множество вариантов, еще не названных, но тут вмешался Михаил и сказал, что им нужно вечернее платье, в котором мадемуазель могла бы, к примеру, сверкать на ужине «У Максима» уже сегодня.