Если, правда, охране не дан приказ не вмешиваться. Ее ведь, как Лана поняла из реплик Старовойтова, должны сломать в этой камере.
Шана побледнела, отчего прыщи выделились еще гаже, глазки, и без того крохотные, сузились до малозаметных щелочек, все остальные сокамерницы притихли. Правда, из дальнего угла, от окна, послышалось что‑то похожее на одобрительное хмыканье. А может, просто горло прочистили.
— Ну все…, ты меня достала, сука! Вот! — старательно хрюкнув, бабища харкнула на грязный затоптанный пол. — Слизывай…!
— Извини, дорогуша, но это блюдо не входит в список моих кулинарных предпочтений, — отмахнулась Лана, деловито направляясь обратно к двери. — Ты уж сама как‑нибудь, а я пойду, позову портье, пусть мне дадут другой номер. Здесь слишком много нечистот.
— Умничаешь, стерва…?! — рассвирепела лесбиянка. — Грымза, Булка, держите ее!
Тоже мне, нашла надзирательниц! Одна пухлая и неповоротливая, а другая, хоть и жилистая, но с координацией движений — беда. Чифирьку надо меньше пить, или что они тут употребляют в качестве допинга.
Ринувшуюся к ней толстуху Лана остановила небрежным тычком в болевую (очень болевую, поверьте!) точку, после чего Булка порадовала утонченный слух сокамерниц истошным визгом, изредка перемежавшимся подвываниями. И выбыла из игры.
Грымза оказалась поопытнее в искусстве ближнего боя, но не намного. Ее ведь бывший спецназовец не учил. И вскоре грязнуля присоединилась к катавшейся по полу толстухе, только она не выла, а нудно, без фантазии материлась.
— Вот зараза, ноготь сломала, — раздраженно констатировала Лана, разглядывая руки. — И чего людям не хватает…
Договорить не удалось, трудно беседовать с собой, любимой, когда на тебя несется вонючий прыщавый квадрат с невесть откуда взявшимся ножом.
Вот это уже гораздо хуже. Но, спасибо Кравцову, тренер из него получился неплохой, от первого удара Лана ушла легко и ловко. И от второго тоже. И даже успела пнуть в коленную чашечку ногой, но это стоило ей ботинка. Без шнурков обувь в драке не держится, увы.
Боль в ноге вовсе не утихомирила Шану, поток матерщины усилился, грозя утопить наглую девку в словесном дерьме. С яростью и упорством истыканного бандерильями быка на корриде бабища снова и снова бросалась в атаку, размахивая ножом, но ни разу пока не сумела даже задеть верткую красотку.
— Какого… сидите, б…?! — завопила наконец она, окончательно вымотавшись. — А ну, навалитесь все разом, иначе я вас потом так…, мало не покажется.
С нар начали спускаться остальные обитательницы камеры. Правда, не все, набралось человек восемь, а всего здесь сидели, как успела заметить Лана, не меньше двадцати женщин.
Остальные предпочли нейтралитет.
Но и восьми свежих, не вымотанных беготней теток, среди которых были особи довольно внушительных габаритов, было достаточно на одну, пусть и обученную, но — по‑прежнему худую и подуставшую девушку.
Стучать в дверь с криком «Хулиганы зрения лишают!» было бесполезно. Драка и так происходила возле самой двери, к которой Лана предусмотрительно стояла спиной, шум и вопли не услышал бы только глухой, но никаких движений с той стороны не ощущалось.
Оставалось одно — держаться до конца, ни в коем случае не позволяя скрутить себя.
И Лана держалась, отбиваясь изо всех сил. Еще три тетки присоединились к Булке и Грымзе, но остальным удалось‑таки завалить девушку своими тушами. Завалить на пол. И даже ноги прижать, хотя без утерянных в бою ботинок узкие ступни тридцать пятого размера ощутимого урона нанести никак не могли.
Шана медленно, наслаждаясь каждым мгновением грядущей расправы над наглой девкой, приблизилась к распятой на полу девушке и присела перед ней на корточки:
— Ну что, допрыгалась…? Интересно, кто тебя научил так лапками махать? Или это сейчас в ваших фитнес‑шмитнес‑клубах преподают? А…? Че молчишь? Че губки сжала? Ты это, давай, открывай ротик пошире, покажи, какой у тебя язычок, такой же ловкий, как и хозяйка?
Сопевшие над Ланой тетки возбужденно захихикали. Одна из них, худая девица лет тридцати с болезненно желтым лицом и гнилыми зубами, облизнулась, глядя на Лану:
— Слышь, Шана, а ты нам позволишь с ней позабавиться? Мы ж тебе помогли. Посмотри, какие у нее сисечки тугие да крепкие, сразу видно — свои!
— Цыц, Репа, слюни‑то подбери! — нахмурилась прыщавая.
— А че, как помогать — так давайте, а как поделиться, так нет! Сама тогда ее и держи!
— Заткнись…! Перо в бок ночью захотела? Не нуди, получишь девку, но только после того, как она меня ублажит по полной программе.
— Грустно, наверное, с такой рожей иметь романтичную душу, жаждущую любви и ласки, — криво усмехнулась Лана, не оставляя попыток вырваться. — Поэтому и эротические фантазии слишком уж буйные. Пусть тебя твоя псарня ублажает, как там клички у этих сучек — Булка, Грымза, Репа? Мило, не скрою. Но как‑то без выдумки, без огонька. А тебя предупреждаю, тварь убогая, посмеешь ко мне прикоснуться — убью.
— Ой, испугала! — ощерила кривые зубы Шана, медленно задирая на девушке свитер. — Интересно, каким же… ты меня убивать будешь? Ноготками, да? Так их уже нет, пообламывались. Зубками? Выбьем.
— На теле у человека есть одна точка, при нажатии на которую останавливается сердце. Я знаю эту точку. А ты когда‑нибудь, да заснешь.
Лесбиянка на мгновение застыла, потом хмыкнула:
— Спасибо, что предупредила, придется тебя на ночь связывать. Ох ты…! Гляньте, девки, какое бельишко на ней!
— Не рви, Шана, я себе лифчик возьму!
— Куда он тебе, у тебя ж минус ноль, а тут полноценная тугая троечка. Мням…
Дрожь омерзения волной прокатилась по телу, когда Лана ощутила прикосновение слюнявого рта к своей груди. Она задергалась еще сильнее, чем спровоцировала лишь возбужденный гогот самок‑извращенок.
— Я убью тебя, слышишь!
— Ага, конечно, — болезненный укус за сосок, и мерзкая лапа поползла к застежке джинсов.
— А ну, убрались все, — раздался вдруг ленивый какой‑то, равнодушный голос. Разглядеть, чей он, Лана не могла, задранный на лицо свитер мешал. — Я кому сказала!
Руки державших дрогнули, но хватка пока не ослабела. Рука, расстегнувшая уже джинсы, тоже не остановилась. Судя по громкому сопению, остановить лесбиянку мог только кирпич:
— Слышишь, Кобра, не лезь, а? Мы вас не трогаем, вы в наши дела не вмешиваетесь. Договаривались ведь, верно? Вот и от…!
И кирпич все же прилетел. Либо что‑то похожее, судя по громкому хрусту кости.
Потом еще пару хлестких ударов — и руки, доводившие Лану до исступления, исчезли. Все. И те, что держали, и те, что лапали.
Девушка одернула свитер и вскочила, немедленно приняв боевую стойку.
— Ну все‑все, хватит воевать, — усмехнулась высокая худощавая женщина лет сорока, чье тренированное гибкое тело действительно напоминало змеиное. — Никто тебя больше здесь не тронет. Обещаю.
Глава 31
— Кобра…, ты че…, в натуре? — прохрипела скорчившаяся на полу Шана, выплевывая на пол сгусток крови вместе с зубом. — Ты войны в камере захотела…? Так будет тебе война, за тобой только трое сук…
— Начнем с того, — процедила нежданная спасительница, брезгливо вытирая окровавленную кроссовку об одежду продолжавшей пребывать в своем болезненном мире Булки, — что суки здесь кучкуются только вокруг тебя. А что касается моего вмешательства — то тебе не кажется, ковырялка, что ты зарвалась? Я ведь тебя предупреждала — похабенью своей заниматься тихо, по ночам, когда я сплю. А ты что устроила…?
— Не твое дело… узкоглазая! — Бабища, отковырнув себя с пола, направилась к умывальнику, помечая путь кровью. Словно кто‑то мог заблудиться! — Ты еще не знаешь, с кем связалась!.. тебе теперь! Но если не будешь больше мешать и прощения попросишь, так и быть, живи спокойно.
— Странно, — пожала плечами Кобра. — Вроде по морде получила, а х… несет, словно я ей по мозгам врезала. Ладно, проехали. Так, слушать всем! — она повернулась лицом к настороженно притихшим сокамерницам. — Девчонка под моей защитой, поняли? Если кто еще посмеет тянуть к ней свои потные лапы, получит сложный перелом этих самых лап. Усекли?
— Да ладно, Кобра, мы‑то тут при чем? — примирительно улыбнулась женщина лет сорока, больше похожая на бухгалтершу какого‑нибудь НИИ, чем на уголовницу. Впрочем, она вполне могла ею, бухгалтершей, быть. Старослужащих, так сказать, имеющих по нескольку ходок, в СИЗО совсем не большинство. — Ты же знаешь, мы не по этим делам. У меня муж дома, дети, у многих — тоже, нам Шанины развлечения также не нравятся. Не собираемся мы девочку обижать, и не собирались вовсе.
— Спасибо вам, — только сейчас Лана почувствовала, как дрожат ноги.
— Спасибо вам, — только сейчас Лана почувствовала, как дрожат ноги.
И ладно бы только это, под джинсами не видно, но ведь предательски затряслись и руки. И задрожал голос. И накатившая внезапно волна дурнотной слабости едва не обрушила Лану на пол.
— Ну‑ка, — Кобра подхватила пошатнувшуюся девушку за плечи и повела в дальний угол, к окну, где, видимо, и располагались ее нары. — Идем, присядешь. Реакция пошла, вижу. Тебе бы седативного чего‑нибудь дать сейчас или хотя бы коньячку, но где тут коньячок взять! Оксана, уступи ей свою койку, а сама пока наверх переберись. Видишь, девчонка сомлела совсем.
— Ну еще бы! — восхищенно сверкнула ореховыми глазами совсем молоденькая рыжая девушка, ловко, словно белочка, запрыгивая на верхний ярус. — Здорово она Шаниных прилипал расшвыривала! Р‑р‑раз, р‑р‑раз, хрямс! А вроде такая слабенькая, нежненькая.
— Что ж ты сидела в углу, на помощь не бросилась, — насмешливо усмехнулась спасительница, укладывая Лану на нары. — Да и все остальные сидели и молчали, пока эта стая над девчонкой измывалась.
— Так я же… — рыжуля густо покраснела. — Ну как я… Вы же с Шаной тут главные, а ты не вмешивалась. А я хотела, но ведь там…
— Ладно, не парься, — Кобра села напротив и пристально всмотрелась в измученное лицо Ланы. — Я все понимаю. Порядок есть порядок, и нарушать его не стоит. И прописки никто из новеньких не избегал. Но надо и край видеть! — повысила голос она, не глядя в сторону охавших и стонавших соратниц бабищи, разбредшихся по своим местам. — Девчонка не дрогнула, не сломалась с ходу, так надо было ее в покое оставить, а не устраивать тут оргию извращенок!
— Завязывай, Кобра, — угрюмо проворчала Грымза, с трудом вскарабкавшись на свои нары. — Никакие мы не извращенки, на зоне и не к тому привыкнешь, без мужиков‑то годами! Ты ж тоже не новичок, забыла небось, как медсестрой работала, не один срок отмотала. Неужели никогда с бабой не пробовала?
— Никогда, — сухо процедила та. — Потому что я не самка, а человек. Тебя как зовут, храбрая мышка? — улыбнулась она спасенной.
— Лана.
— Красивое имя. Это полное?
— Нет, полное — Милана.
— Еще красивее. Но здесь Мышкой будешь. Тебя за что сюда?
— Ни за что, — говорить было по‑прежнему трудно. Вернее, стыдно, комок в горле не исчезал, неудержимо хотелось плакать. Слишком уж много всего свалилось за несколько часов, причем ничего хорошего и светлого в этом многом не было.
— Ну‑у‑у, удивила! — рассмеялась Кобра. — Тут каждая ни за что сидит. И в лагерях тоже девяносто процентов ни за что. В чем обвиняют?
— В организации наркотрафика.
— Что‑о‑о‑о? — И без того раскосые монголоидные глаза женщины превратились в совсем уж узкие щелочки. — Наркотики? Зря я тебя отбила, ненавижу тварей, наркотики толкающих молодняку.
— Во‑первых, вас никто и не просил мне помогать! — злости, сколько ни искала, наскрести удалось лишь крохотную жменьку, которая не смогла даже вибрацию из голоса убрать. Меньше всего хотелось сейчас объясняться и что‑то доказывать, хотелось только одного — отвернуться лицом к стене, чтобы никто не видел, накрыться с головой одеялом и выплакать накопившиеся страх и отчаяние. — И убеждать, что меня банально подставили, я не буду. Откуда вам знать, что Красичи никогда не были связаны ни с криминалом вообще, ни с наркотиками в частности. У нас честный бизнес, мы дома строим, и репутация фирмы и моему отцу, и мне очень дорога. И со своей дурацкой честностью мы очень мешаем, вот и решили нас подставить накануне тендера. Вернее, меня, с отцом связываться не рискнули. Да что я говорю‑то, вы все равно ничего не поймете!
Лана прикусила губу и отвернулась.
— Красич? — Лицо сидящей напротив женщины разгладилось. — Так ты — Милана Красич? Ну точно, а я‑то думаю — лицо вроде знакомое! Тогда верю — не врешь.
— А ты что, знаешь ее? — заерзала наверху рыжуля. — Откуда? Артистка, что ли? Фамилию вроде слышала где‑то.
— Конечно знакомая, — улыбнулась Кобра. — Ты что фильмов с участием Яромира Красича не смотрела?
— Ой, Яромирчик! — просияла Оксана. — Смотрела, конечно! Он такой классный, такой красивый, у меня прям сердце заходится, и внизу все ноет, когда его вижу! Так может, однофамилец?
— Нет, я вспомнила, что и Мышку видела на фотках, когда Яромир в Москву приезжал на кинофестиваль. Там еще подпись стояла, что это сестра звезды, Милана. И, кстати, что‑то такое про строительную фирму их отца тоже было.
— И что мешает этой… наркоту толкать, не понимаю, — злобно прошипела Шана, осторожно промокая все еще кровоточащую губу. — Ну, брат звездун, ну, у папашки фирма, и че?
— А то. Сиди там и не возникай, — отмахнулась Кобра. — Еще раз тебя увижу возле Мышки — придушу. Ты меня знаешь.
— И ты меня тоже, — криво улыбнулась прыщавая квадратура. — Я обид не прощаю.
— Слушай, не заставляй меня задуматься о том, почему после утреннего похода к следаку ты такая борзая да довольная вернулась, а? И откуда у тебя сигареты дорогие взялись? Что, заказ ментовский приняла…? Девку попрессовать велели?
— Не…! — огрызнулась Шана. — Ничего не было!
— И не будет, запомни.
Монструоза заткнуться не пожелала и бурчала теперь что‑то вполголоса, щедро украшая речь матерными тирадами. Собственно, литературными в данном спиче были только предлоги и междометия. Возле нее собрались все соратницы (которые были в состоянии собрать себя в кучу), и свора о чем‑то зашепталась, изредка швыряя в сторону Кобры ошметки мстительно‑злобных взглядов.
— Так что случилось‑то? — защитница пересела на нары Ланы. — Ты расскажи, глядишь, посоветую что.
— А можно чуть позже? — прошептала девушка, едва сдерживаясь.
Теперь, когда все вроде успокоилось и напряжение окончательно отпустило, реветь хотелось неудержимо. И чтобы не выпустить слезный поток, ей надо было просто помолчать, подумать, подремать, если получится.
Набраться сил, в общем.
— Давай позже, — кивнула Кобра. — Поспи пока, принесут пайку, я тебя разбужу.
— Не надо, возьми себе, я не хочу есть.
— Конечно, — крякнула Булка, угодливо поглядывая на Шану в поисках одобрения, — на… ей тюремная баланда, эта цыпа икру жрать привыкла и этих, как их, вустриц, во!
— Точно! — подхватила Грымза. — Филе на вертеле и авокадо на пару!
— Авокадо на пару не готовят, — хихикнула Оксана. — Его в свежем виде едят, в салатах чаще всего.
— А ты откуда знаешь, сикуха? Что‑то не похоже, что из одной корзинки с цыпой!
— Во‑первых, не с цыпой, а с Мышкой, — ехидно уточнила рыжуха. — А во‑вторых, я на повара учусь.
— Училась, — злорадно хмыкнула Шана. — Пока по пьяни в баре мобилку не сперла у соседки по столику.
— Ну и что! Я раскаялась, мне много не дадут, адвокат обещала! — запальчиво выкрикнула Оксана. — Зато я старух не грабила и стариков не избивала, под видом соцработниц к ним вваливаясь! Мобилка, она явно не последняя у той девчонки, а вот гробовые забирать и над бабушками беспомощными глумиться — это только такая тварь, как ты, может!
— Глохни…! — окрысилась бабища. — Можно подумать, Кобра лучше. Я хоть не убила никого, а она человека порешила, причем голыми руками, ниндзя…!
— Не человека вовсе, — холодно уточнила Кобра, разминая суставы. — А гниль болотную. Этот упырь над падчерицей измывался, насиловал девчонку с семи лет.
— А тебе что до того? Мать родная не беспокоилась, а ты ей кто? Или решила деньгами с подельником не делиться, вот и кончила его, а?
— Если бы я знала, что он творит дома, я бы с этим гнусом вообще связываться не стала, желающих работать со мной хватало. И вообще, не твое сучье дело, кто, что и как, поняла? Или опять ментам стучать побежишь?
— Да ты! — праведный гнев у Шаны получился неубедительным. Совсем. — Да ты сама…! Да я…
— Заглохни, сказала, дай девчонке отдохнуть.
— С… я на эту девчонку, я еще до нее доберусь…
Что ответила Кобра, Лана уже не слышала, реальность осточертела ей окончательно и бесповоротно, и девушка с облегчением отправилась в сон.
Глава 32
Проспала она, похоже, довольно долго. Во всяком случае, слабенький февральский свет, с трудом просачивавшийся в небольшое зарешеченное окно, к моменту пробуждения Ланы посинел. То ли от холода, то ли от тоски по заходящему солнцу.
Девушке тоже очень захотелось посинеть от тоски. Потому что, выныривая из сладкого сна, она меньше всего ожидала снова оказаться в душной вонючей камере. Лана надеялась, что все происшедшее окажется всего лишь сном, кошмаром, навеянным общей нервной обстановкой последних дней накануне тендера. И маетой по Кириллу…