— Надеюсь на это.
— Хороший ты, Гаэлен. Очень хороший.
— Рад, что ты так думаешь. Что ж, пойдешь ты за Лейна?
— Нет, — тихо ответила девушка. — У меня другая судьба. Когда я родилась, одна старая лудильщица предсказала, что я стану матерью королей.
— Чудеса, да и только. Каких таких королей?
— У нас в горах их нет, но в дальних странах, сказывают, живут короли и принцы. Один из них должен прийти сюда, и я стану его женой.
— Мне этого не понять. Подумаешь, большое дело — родить короля. А как же любовь, Дива? Как же счастье?
— Конечно, тебе не понять. Ты сирота и еще недавно был вором, хоть твоей вины в этом и нет. А я буду жить во дворце, и мое имя прославится на веки веков.
— Я женился бы на тебе хоть сейчас, — помолчав, сказал Гаэлен, — и жизнь положил бы на то, чтобы сделать тебя счастливой. Я мечтаю об этом с тех пор, как впервые тебя увидел. Вот только дворец я тебе предложить не могу.
Ей вдруг захотелось заключить его в объятия и отказаться от мечты, которую она лелеяла с самого детства, но мечта оказалась сильнее.
— Я люблю тебя, Гаэлен. Говорю это без утайки, но придется тебе подыскать себе другую невесту. — Сказав это, она, к собственному удивлению, почувствовала внутри пустоту и даже испугалась немного.
— Больше спрашивать я не стану, — сказал он и поцеловал ей руку. — Пусть предсказание сбудется, Дива. Пусть твой король придет за тобой.
Касваллон вел свой народ в горы, выслав воинов под началом Бадрейга и Оника на северо-восток и на запад. Еще пятьсот человек шли в арьергарде, служа прикрытием от возможной аэнирской погони. Ему очень хотелось бы получить какие-то вести от Ларика или Маггрига. Сохранились ли Паллиды как клан или блуждают поодиночке в горах? Он бросил клич, вызывая охотников пойти на юго-восток и разведать, что там к чему. Вызвались многие, в том числе Агвейн, Лейн и Гвалчмай. Касваллон отобрал пятерых, в числе которых был Агвейн, и переговорил с каждым. Сына Камбила он приберег напоследок.
— Я искренне сожалею о судьбе твоего отца, — сказал Касваллон, положив руки на плечи юноше. — Он был человек великой чести и благородства.
— Он был глупец, но я все же любил его. Сильней, чем он сам полагал.
— Знал бы ты, как любил тебя он. Когда зверь гнался за вами и мы шли по вашим следам, он сказал мне, что, если ты погибнешь, он уйдет из Фарлена. А глупцом его не считай. Это воинствующая глупость аэниров ввела его в заблуждение. Камбил рассуждал верно: разумные люди пойдут на что угодно, только бы избежать войны. Не учел он лишь того, что там, где война неизбежна, разуму места нет. Ум — палка о двух концах. Умный человек всегда рассматривает вопрос с обеих сторон, чтобы не поступать наобум. Твой отец был именно таким человеком и верил, что аэниры судят обо всем не менее здраво. Только в этом он и ошибся.
— Хотел бы я в это верить… Ты вот тоже умен, но аэнирам себя одурачить не дал.
— Не дал, — признал Касваллон, — но ведь на мое суждение не влияли тысячи зависящих от меня жизней. Камбил знал, что война будет стоить нам огромных потерь. Вот в чем главное различие между нами, Агвейн.
— Спасибо тебе, родич, за эти слова. Я подумаю над ними, как ты советуешь. Что от меня требуется сейчас?
— Найти Маггрига и собрать как можно больше Паллидов. Привести их к восточному берегу озера над Атафоссом. Там мы решим, как покончить с врагом.
— Ты веришь в нашу победу?
— Верь и ты, Агвейн из Фарлена.
— Постараюсь, — усмехнулся молодой горец.
Касваллон отвел его в сторону, и они сели на склоне. Звезды сверкали, как драгоценные камни на бархатном платье.
— Ты знаешь, что мы с твоим отцом выросли вместе. Знаешь и то, что друзьями мы никогда не были. — Глядя на Агвейна, Касваллон с грустью отмечал его сходство с Камбилом. — Он не любил меня, но я его не виню за это. Никогда не винил. Он видел во мне то, что может погубить клан: себялюбие, пренебрежение к связующим нас обычаям. Теперь мне это ясно как день. Я сожалею, что не могу сказать об этом ему, и хочу высказать все тебе, его сыну. Клан жив, пока мы заботимся друг о друге. Клан — не только происхождение, это еще и образ мыслей. Без этого мы бы ничем не отличались от аэниров. Камбил это хорошо понимал. Забота о соплеменниках делает нас сильными, придает нам мужества.
— К чему ты говоришь мне все это? — спросил Агвейн.
— Замечал ты, как природа возмещает нам то, что недодала? Слабейший в помете щенок всегда самый хитрый, в человеке невысокого роста живет боевой дух, некрасивая девушка добра как ангел. Ты сам убедился в этом на Играх. Борак был сильней тебя и бегал быстрее. Он даже сообщником заручился, чтобы обеспечить себе победу. И все-таки проиграл, потому что ему подобные проигрывают всегда. Мужество питается заботой о ближних, а злу не на что опереться. Ты хочешь уверовать в победу, Агвейн? Я даю тебе эту веру. Горцев им не одолеть никогда.
— Мы убегаем от них. Их гораздо больше, и они убили тысячи наших.
— Да, и многим еще суждено погибнуть — но все-таки мы победим. Не думай о том, сколько их. В наших краях это мало что значит. Думай о своем отце с несколькими сотнями человек, среди которых были и женщины. Бьюсь об заклад, что на каждого горца в том бою погибло три аэнира. Думай об этом, ибо аэниры уже задумались. В глубине души они знают правду — узнай и ты. В этой войне мы на стороне Света, хотя мало годимся для такой роли, и аэнирская тьма наш огонь не угасит.
Агвейн, посмеиваясь, оперся на локти.
— Ты в совете недавно, Касваллон, а речи горазд говорить.
— Сам удивляюсь. Но еще удивительнее, пожалуй, что я в это верю. Всем сердцем.
— Веришь, что добро всегда побеждает зло?
— Да, в конечном счете.
— Почему?
— Не могу объяснить. Я знаю это сердцем, не разумом. Отчего в час смертельной опасности к вам пришла королева?
— По воле случая.
— Где ты взял силы, чтобы побить быстрейшего бегуна?
— Не знаю. Почему же тогда низинники пали? Они ведь тоже были на стороне добра?
— Я не говорил, что тьма не одерживает порой мелких побед. Но мы не низинники, мы Фарлен.
— Вот с этим я целиком согласен. Пойду искать Маггрига.
— Ну что, прибавилось у тебя уверенности?
— Сам не знаю, но мне стало легче.
— Уже хорошо, — сказал Касваллон, поднимаясь.
— Знаешь, моя сестра может быть где-то поблизости. Она ушла в гости к Ларсу со своей подругой, Лареной.
— Я велю разведчикам ее поискать.
Клан стал лагерем на северном склоне гряды холмов, чтобы их костры не заметили с юга. Ночью Касваллон, однако, приказал потушить огни во избежание зарева. Талиесен стоял на холме рядом с ним. Старый друид тяжело опирался на посох, под пернатым плащом виднелся длинный белый хитон. Касваллону показалось, что старик смертельно устал.
— Как твое здоровье? — спросил он.
— Не бойся, помирать я покуда не собираюсь.
— Ты не ответил мне.
— Какое уж здоровье у старого человека. — Друид хитро прищурился. — Знаешь, сколько мне лет?
— Семьдесят… или восемьдесят.
— Если скажу, сколько в точности, ты поверишь?
— Поверю. Зачем тебе лгать?
— Так вот, мне перевалило за тысячу.
— Беру свои слова назад: я не верю тебе.
— Тем не менее это правда. Это я когда-то привел сюда Эариса. Мы с ним стояли на этом самом холме, смотрели вниз на Фарлен и радовались.
— Довольно шутить, Талиесен.
— Я не шучу и не пытаюсь тебя поразить. Ты один из всех горцев способен понять то, что сейчас от меня услышишь. У тебя открытый, пытливый ум, и суевериям ты не подвержен. Ты обо всем судишь самостоятельно. Мне больше тысячи лет, и родился я там. — Друид показал костлявой рукой на звезды. — Ты слышал предания о народе древних — я последний из них. Это мы построили Врата, Касваллон. Не могу даже передать тебе, на какие расстояния мы путешествовали. Подумай о муравье, ползущем через Фарлен, умножь в тысячу раз, и это будет лишь первая ступень моих странствий. Отсюда мы распространились по всей вселенной. Там, где нас видели, рождались религии и складывались легенды. А потом случилась беда.
— Какая беда?
— Великие Врата закрылись внезапно, без всякого предупреждения. Все наши связи с домом и дальними империями оборвались безвозвратно. Нам остались лишь Малые Врата, созданные для ученых вроде меня — чтобы изучать примитивные общества в контролируемой внешней среде.
— Многих слов я не понимаю, но в людях разбираться умею и вижу, что ты говоришь правду. Почему ты решил рассказать мне об этом?
— Потому что ты нужен мне. От тебя зависит будущее Фарлена, моего избранного народа. Еще потому, что в грядущие дни ты увидишь много чудес и должен быть к ним подготовлен. Устройства Врат я тебе объяснить не могу, поэтому считай их волшебными сооружениями. Я уже говорил тебе, что нашел для клана убежище — теперь скажу, где оно находится. Это Голфаллин, первая долина Фарлена.
— Что за нелепица! Ты хочешь, чтобы мы вернулись туда, откуда пришли?
— Да. Но там не будет ни аэниров, ни домов, ни возделанных полей — только девственная земля.
— Как так?
— То же самое я сделал для Эариса. Врата не просто соединяют разные земли — я проведу вас сквозь само время. Мы вернемся на десять тысяч лет назад, когда не было еще ни кланов, ни аэниров.
— Поистине волшебство.
— Мы вернемся туда, но ты останешься здесь. Есть задача, которую ты должен выполнить.
— Какова она?
— Ты должен найти умершую королеву и привести ее вместе с войском в Фарлен. Только это даст тебе надежду разбить аэниров.
— Ты хочешь, чтобы я отыскал мертвую?
— Не забывай о времени, Касваллон. Я отправлю тебя к живой, молодой королеве.
— Но с какой стати она станет нам помогать?
— Есть вопросы, на которые я тебе не отвечу. Скажу лишь одно: постигшие нас бедствия отчасти вызваны одним себялюбцем. Я всеми своими силами стараюсь исправить то, что он натворил.
— Оракул?
— Он самый.
— Он рассказывал мне о своем путешествии, и поэтому я тебе верю. Он сказал, что провел своих людей за Врата, в терзаемый войной край. Там он стал служить королеве и был возвеличен. Он сражался во многих битвах, потом снова ушел за Врата и стал королем, главой многотысячного войска. Но его предали, и он бежал к тем же Вратам.
— Он не все тебе рассказал, Касваллон. Люди не любят говорить о своих ошибках. Он в самом деле стал королем, но ради этого заключал союзы с дурными людьми. Одним из них был Агрист, сущее чудовище. В обмен на его услуги Оракул открыл ему тайну Врат, и Агрист провел через них свое войско, чтобы захватить новые богатства и новые земли. Они приобрели большую силу и стали теми самыми аэнирами, которые сейчас разоряют Фарлен. Врата, которые указал им Оракул, привели их в наше недавнее прошлое.
— Он и об этом сказал мне.
— А рассказывал ли он о той ночи после большого сражения, — улыбнулся друид, — когда он нашел вдову и дочь вражеского военачальника, укрытых в некой пещере? Рассказывал, как овладел матерью на глазах у дочери и как эта благородная дама убила себя?
— Нет, не рассказывал.
— То-то же. Он не сказал и о том, как украл у Сигурни легендарный меч Железнорукого. Как построил собственный трон на крови невинных. Люди, как я уже говорил, редко бывают вполне откровенны, повествуя о своих беззакониях. Я потратил многие годы, чтобы исправить вред, причиненный его гордыней и честолюбием.
Касваллон устремил взгляд на чернеющие вдали горы.
— Я чувствую себя малым ребенком. Он едва научился выводить свое имя, а ему вручают книгу и приказывают: читай. Некоторые буквы я еще распознаю, но слов сложить не умею. Врата… странствия сквозь время… — Он посмотрел в глаза Талиесену. — Если такое возможно, почему бы нам попросту не вернуться на несколько дней назад? Мы первыми нанесли бы удар аэнирам, еще до вторжения, и все бы спаслись.
— А если я скажу тебе, что мы так и сделали? И что это привело Фарлен к гибели?
— Теперь уж я и вовсе ничего не пойму.
— Тем-то и страшен хаос. Слишком много в нем соперничающих реальностей. Скажи я тебе, сколько раз я пытался помешать торжеству аэниров, ты счел бы меня безумцем. Осложнениям и парадоксам числа нет. Армии из одного времени переходят в другое, мертвецы воскресают и достигают величия, матерей великих сынов убивают в детстве. Сами Врата трещат под напором хаоса. Знаешь, сколько таких бесед у нас с тобой было? Нет, не знаешь, зато я знаю: много десятков. А гибель кланов и победа аэниров прошли передо мной сотни раз. Я постарел и сделался слаб, а задача так и остается неразрешимой.
— Вряд ли я смогу усвоить твои уроки, старик, — покачал головой Касваллон. — Ты уведешь кланы в то время, когда они еще не появились на свет, а я отправлюсь искать королеву, которой уже нет в живых. Чем ты еще меня удивишь, Талиесен?
Друид молча смотрел на звезды, мысленно называя их имена. Дойдя до самой дальней, мигавшей, как тусклая свечка, он поднялся с земли.
— Кое-чем удивлю. Если дело, что весьма сомнительно, все же закончится нашей победой, ты претерпишь такие страдания, каких ни один из Фарленов еще не терпел. Не знаю пока, как это произойдет, но знаю, что это будет. Ибо я видел Вечного Ястреба.
Касваллон хотел что-то сказать, но друид остановил его жестом.
— Ни слова больше сегодня, воевода. Я устал до смерти.
Аэниры в долине забили трех быков и готовили пир. За три дня ни один вражеский воин не нашел пещеры Оракула. Отсюда, сверху, он видел, как умер Дирк. Старик вытащил из-под узкого топчана дубовый, окованный медью сундук, достал заржавленную кольчугу, шлем и меч, завернутый в промасленную тряпицу. Кольчуга висела мешком на его отощавшем теле — человек стареет быстрей, чем железо. Собрав назад белые волосы, он нахлобучил шлем. Опоясался мечом, вышел на солнце и стал спускаться в долину.
Много мыслей он передумал в пути. Вспомнилось детство, первая Охота, тот славный день на Играх, когда он пронес Ворл дальше всех. Вспомнилась любимая Астель, резвушка из Хестена — в их первую зиму вместе она заболела и умерла. Эта утрата причиняла ему боль даже теперь. Он с тех пор состарился, а она осталась молодой навсегда, но это не делало утрату менее горькой.
Лес вокруг стал редеть. Оракул шел дальше, вниз.
…Потом настал день, когда он, дав отпор нашествию равнинных жителей, явился в совет. Его имя гремело тогда по всему Фарлену. Он возмечтал, что его сделают королем, но его отвергли, и он в ярости поклялся, что никогда не вернется в клан.
С горсткой отважных сторонников он отплыл на Валлон и заставил друидов открыть для него Врата. Два года он сражался на стороне королевы Сигурни. Затем он покрыл себя позором — этот случай был глубоко погребен в его памяти, — и королева разжаловала его. Вместе со своими людьми он вновь ушел за Врата, в другой мир.
Что это был за край! Зеленый, плодородный, с прекрасными городами из мрамора. Но край этот раздирала междоусобица: многочисленные вожди и принцы без конца боролись за власть. Дарования Оракула там пришлись как раз к месту. Через два года он стал генералом. Через пять лет повел трехтысячное войско на Вашину, Лисьего Принца, и разбил его в битве при Дункарнине. Еще пять лет спустя он объявил себя королем и был провозглашен от северных гор до южных морей как бесспорный правитель.
Умей он заглянуть хоть немного вперед, он принес бы жителям той страны мир и процветание. Но он был воителем, ничего не смыслил в дипломатии и прощать не умел. Он казнил своих врагов, порождая этим все новых и новых. Подавил два восстания и был разбит, когда вспыхнуло третье.
Раненый, лишенный немногих друзей и сторонников, он бежал на север и попытался собрать новое войско. Три года он вел мелкие войны, но великих побед так и не одержал. В конце концов его выдали врагу собственные помощники. Приговоренный к смерти, он убил двух часовых, бежал из тюрьмы, украл коня и поскакал на юго-восток, к Вратам. Дважды его чуть было не схватили, в спину ему попала стрела. Но в те годы он был силен и добрался до той самой пещеры, откуда впервые когда-то вышел в эту страну.
Друид, сидевший там, выпучил на него глаза. Оракул помнил его по Валлону. Ослабевший от потери крови беглец попросил отправить его обратно домой, и друид сделал это, не споря.
Теперь старик в полной мере вкусил горький вкус плодов, взлелеянных его честолюбием. В родной долине чернели обугленные дома, враги топтали пшеницу на фарленских полях. В общинном доме, охраняемом часовыми, содержались в цепях пленные горянки трех кланов.
Аэниры показывали пальцами на идущего мимо них старца. Их смех разъедал душу Оракула, как кислота. В свое время люди трепетали, видя его в боевом снаряжении. Он обнажил меч, и смех поутих.
— Спасайся, ребята, — выкрикнул кто-то. — Клановое войско идет.
— Кто у вас главный? — спросил Оракул насмешников, заключивших его в круг.
— Гляди-ка, он говорить умеет! Изложи свое дело мне, старина.
— Я ищу пса, а не его дерьмо, — ответил Оракул.
Обиженный аэнир сам выхватил меч и бросился на него. Старик отразил удар и наполовину рассек противнику шею.
Смех окончательно прекратился, сменившись шорохом вынимаемых из ножен клинков.
— Оставьте его, я сам им займусь, — приказал Асбидаг, расталкивая толпу. По правую его руку шел Драда, по левую Тостиг. Вождь остановился шагах в пяти от Оракула, с усмешкой оглядел его ржавую кольчугу. — Главный здесь я. Говори что хотел сказать.
— Не о чем мне с тобой говорить, отродье Агриста. Я пришел сюда умирать. Не желаешь ли проводить меня на тот свет?
— Ты хочешь сразиться со мной, старик?
— Если у тебя духу хватит.
— Хватит, только скажи сначала, куда делся твой клан. Где они хоронятся и что намерены делать?