Легко сказать – стрелой, а пусть попробует нынешний нивх убить нынешнего медведя из лука! Во-первых, медведи стали большие и злые, опять же мало их, вывелись. А луки нивхи давно разучились делать. Ну, с луками кое-как выкрутились. Написали в какое-то материковское «Динамо», и оттуда прислали лук, спортивный. Со стрелами, конечно. Но тут вторая загвоздка – будь ты хоть какой нивх, но ни председатель колхоза, ни участковый милиционер не позволят тебе рисковать собственной жизнью. И кто решится на медведя идти с луком?! Это же смешно... Да и нивх уже далеко не тот. Образование у него, специальность, жизненные планы, если можно так сказать... Технику безопасности изучал...
Решили – медведя надо растить самим. Так и сделали – стали выращивать медведей в клетках. Малышами из берлог берут и каждую зиму по одному убивают во славу предков. И нивх цел, и обычай сыт. Правда, пока медведь вырастет, он ручным становится, по поселку свободно разгуливает, и, в общем-то, жалко его убивать, но обычай суров...
И вот наступает праздник. Железными цепями приковывают разнесчастного медведя за четыре лапы к столбам, а самый сильный и отважный нивх начинает из лука в него стрелы пулять. Но ведь спортивный лук не каждый растянет, тут сила нужна, а нивхи – народ, надо вам сказать, не очень-то рослый... И получается, что стрела только шкуру медведю пробивает, не больше.
Что начинается! Медведь ревет, представители северных народностей сами не свои от радости, а храбрый воин знай стрелы пускает. Выпустит полный колчан, мальчишки стрелы подберут, из медведя повыдергивают, а воин опять их в дело пускает. В общем, зрелище не для слабых. Кровища хлещет, бубен бьет не переставая, фотографы от азарта шалеют! А ты думал! Чем не Африка?! Ну что, районные и прочие представители не выдерживают первыми. Уходят оленям морды чесать...
А медведь... Что медведь, добивают его потом ножами. Шкура, конечно, подпорченной оказывается, но зато желчь в полной сохранности. Самому большому начальнику, самому почетному гостю на празднике отдают и шкуру, и желчь... Как, зачем? Шкуру под ноги стелят, а желчь – лучшее средство от ревматизма, радикулита и еще чего-то, не помню уже. Несколько капель на полстакана коньяка, и будь здоров. Как рукой!
– Кстати, о медведе... Был у нас начальник четвертого участка Фетисов. Так вот, пошел он однажды весной на рыбалку. Забрался по речушке за пятую или десятую сопку, пристроился и начал ловить. Место глухое, рыба непуганая. Сидит Фетисов, не нарадуется. Поймал рыбку – и через себя, поймал еще одну – туда же...
Подожди, не перебивай. Никакой это не анекдот. Жизнь, можно сказать. Речка там горная, быстрая, шумная, просидел он час – и уже ни шуму, ни вообще ничего на свете не слышит. Сколько времени прошло, не знаю, только чувствует он – кто-то в спину ему дышит, густо так, горячо дышит. Оборачивается Фетисов спокойно так, даже взгляда от поплавка не отрывая, а над ним – медведь. А росту в нем – как сарай. Клыки – что у меня пальцы, язык вывалил, морда в чешуе, а лапы на животе свесил – рыбы ждет.
Не знаю, как кто вел бы себя в таком случае, но только наш Фетисов заорал таким благим матом, что эхо, наверно, до сих пор по сопкам гуляет. И только он заорал, в горле у него что-то оборвалось. Ну, а медведь посмотрел, посмотрел на него, как на дурака последнего, покачал так головой да и пошел вперевалочку. Но самое смешное – начальник четвертого участка Фетисов до сих пор слова сказать не может, сипит, и все. Как проклятье какое на него нашло. А начальник участка без голоса – сами понимаете... Ему, может, тот голос нужнее, чем певцу какому. Я сам как-то замещал его... Нет, уж лучше буду киркой вкалывать...
И надо вам сказать, что тот медведь с тех пор повадился к рыбакам пристраиваться. Как увидит человек с удочкой, сядет в сторонке и ждет. Близко уже, правда, не подходит. А если видит, что не замечают его, ревет тихонько так, ветки ломает, камушки с горки пускает, здесь, мол, я. Ну, конечно, это уже не та рыбалка...
– Самую богатую рыбалку я видел года три или четыре назад, когда работал на строительстве ГРЭС... Такой рыбалки больше не будет, да и не было, наверное, до этого. Там что – вода для охлаждения всяких агрегатов идет не прямо с моря, а через отстойник. А что такое отстойник? Маленький такой заливчик, отгороженный от моря косой. С морем он соединяется свободно, разве что волна в нем поменьше...
И вот приходим мы однажды на работу и глазам не верим – весь залив отстойника полон рыбы. Вот вы видели полное ведро рыбы?.. Там было то же самое, только вместо ведра – морской залив. Навага!
Как сейчас помню – день был пасмурный, темный какой-то, холодный, а залив сверкает, будто ртуть там налита. Тут, конечно, не до работы, какая работа! Ребята за ведрами сбегали и давай черпать! Но это все равно что море черпать. Тогда прораб наш, сейчас он в Охе работает, сообразил – подогнал к берегу экскаватор, пару машин и начал рыбу прямо ковшом черпать и в самосвалы грузить. Пока один отвезет рыбу за пятьдесят метров, на землю высыплет, а тут уже второй полон. Такую организацию работ с ходу сочинил, такая производительность получилась – за милую душу! Потом уже он пытался восстановить этот график на рытье траншей – куда там! Ничего не вышло. Огня не было! Куражу не хватало!..
Рыбу? Заморозили прямо в кучах, потом ломами пришлось откалывать. Сдали мы ее в соседний зверосовхоз, песцы сожрали и спасибо сказали. Потом те песцы на валюту пошли... Так что, считай, чистое золото мы тогда ковшом черпали.
Вот чего не пойму – какого черта навага в отстойник набилась? Правда, туда же использованная вода сливалась... Может, рыбе понравились какие-то химические запахи, может, вода теплее была, не знаю... Но наш профсоюз кое-что на этом деле заработал, теннисный стол купили, стулья для красного уголка, шторки...
– Кстати, о рыбе... Это случилось на Кунашире. Надумали ребята на рыбалку съездить. Ну, сделали все, что положено, снарядились, у пограничников отметились, те предупредили их насчет погоды, в общем, отчалили. Катерок у них был небольшой, одно только название, что катер, так, лодка с мотором... Плавали они, плавали, ловили, ловили, что поймали, не знаю, но настало время домой возвращаться. Опять же пограничники подошли, говорят, хватит, ребята, туман сгущается.
Повернули. Плывут. И чувствуют – что-то не так. Туман плотный, низкий, даже носа лодки с кормы не видно. Опять же стемнело, и, как на грех, мотор заглох. Моториста среди них дельного не было, сели они на весла и помаленьку поплыли. Благо, погода тихая, волна небольшая. Ребята не растерялись, навеселе потому как были, но когда поняли, что заблудились, кричать начали и ракеты в воздух пускать. Только покричали – слышат, отзывается кто-то. Они на голос. Потом еще голоса в темноте раздались, с одной стороны, с другой... Оказывается, люди были со всех сторон, только не видать их. Но когда ребята подошли ближе да прислушались – оторопь их взяла. Голоса-то японские! Присмотрелись в тумане – огни видны, лебедка постукивает, якорные цепи звенят... Только тогда и догадались, что в порту они.
Как им удалось все японские кордоны пройти – непонятно. То, что наши пограничники пропустили их – все ясно. Те предупредили их о погоде, опять же убедились, что в лодке свои. В одном поселке живут, не один раз выручали друг друга. Что вы хотите – застава на окраине поселка, а вокруг на десятки километров – ни души. Остров.
Так вот, начали наши ребята лодку тихонько разворачивать на сто восемьдесят. Молчат, ни гугу, дохнуть боятся. Головы сразу светлые стали, сил прибавилось, и они на весла, на весла! Что-то японцы еще в темноте кричали, а ребята знай гребут. И что бы вы думали – выбрались. Где-то через час услышали катер, по звуку мотора узнали – свой. Подобрали их, конечно. Но шуму было! А что ты хочешь, самовольно за границу смотались и обратно вернулись... Большинство испугом отделались, но один начальничек с ними был, невысокого, правда, пошиба, – того с работы сняли, выговор с занесением вкатили... Но, по слухам, восстановился уже.
– У нас на комбинате с японцами другая история вышла... Пришел как-то в наш порт пароход ихний, за бумагой, ценится вроде у них наша бумага. А может, просто дешевле. Ну, команда, конечно, хочет по берегу погулять, городок посмотреть – мы не против. И надо же было случиться, что капитан этого парохода оказался сыном бывшего владельца комбината. Конечно, от того комбината одно название осталось, технику подновили, производительность подняли... Ну, ладно. Выяснилось еще, что отец капитана еще жив и просил сына своего на комбинат заглянуть – как, мол, и что.
Что делать – надо встречать японцев. Встретили. Показали, что можно было, в Дом культуры повели, банкетом угостили. Деловые отношения на основе полного доверия, никуда не денешься. Пришло их на банкет немало, больше десятка.
Рассадили мы японцев, как положено, через одного. Один наш сидит, другой – ихний, и так через весь стол. Как водится, выпили за хороших мастеров, за верных покупателей, за дружбу народов и так далее. Сплошная дипломатия. Только смотрим мы, японцы вроде того что упоить нас хотят. Знай подливают. Только выпили, а они уж опять за бутылки хватаются. Ничего не остается – поднимаем рюмки, тосты международного значения произносим...
Рассадили мы японцев, как положено, через одного. Один наш сидит, другой – ихний, и так через весь стол. Как водится, выпили за хороших мастеров, за верных покупателей, за дружбу народов и так далее. Сплошная дипломатия. Только смотрим мы, японцы вроде того что упоить нас хотят. Знай подливают. Только выпили, а они уж опять за бутылки хватаются. Ничего не остается – поднимаем рюмки, тосты международного значения произносим...
Правда, надо сказать, что тосты мы произносили первые пятнадцать минут, потом надобность в них отпала. Да и не до тостов уже стало. Не успеваем мы, как надо, закусить, а рюмки опять полные... Ну, думаем, дела! Однако же вызов приняли. Не отступать же перед этими... Японцы-то, в общем, народ мелковатый... Перемигнулись мы, перешепнулись – приняли вызов. Как увидели ребята, что дело международного престижа касается, отрезвели от волнения и, как бы это... от предчувствия победы. Азарт появился, каждый на закуску налегает...
Проходит еще пятнадцать минут, двадцать, и видим мы, что японцы вроде того что пробуксовывать стали. И в рюмку никак не нальет, и вилкой балык подцепить уже не удается. Может, думаем, они палочками привыкли, вилкой им несподручно? Куда там! Они и голыми руками ухватить, что нужно, не могут.
Начальник комбината, мужик предусмотрительный, заметил, что бутылки опустели, отлучился на минутку. Только сел на свое место, смотрим – ящик югославского коньяка несут – по семьсот грамм в каждой бутылке. Мы духом воспрянули, а японцы как увидели ящик, аж глаза свои косые от ужаса позакрывали. Но когда бутылки на столе расставили, опять они к ним потянулись и опять, значит, разливать пытаются. Не очень у них это дело выходит, помогли мы им разлить, а многим и закусить помочь пришлось. Тут, конечно, какая дипломатия? Японцы что-то по-своему лопочут, друг друга не слушают, кто песню свою японскую затянул, кто хохочет без переводчика, а один, смотрим, уж слезами заливается. Кто знает, может, обычай такой...
Проходит еще какое-то время, нам уже хорошо, мы уже во вкус вошли, а гости наши, смотрим, со стульев сползают и даже подняться не пытаются.
Видим, банкету конец. Набили им карманы деликатесами всякими – уж больно ласково смотрели они на все эти балыки, теши да на всякий там семужный посол, сунули им несколько бутылок коньяку, чтоб опохмелиться было чем, погрузили на тележку для перевозки бумаги, подцепили эту тележку к маневровому паровозу и отправили в порт. Двое наших ребят еще поехали с ними, присмотреть, чтобы они от тряски с платформы не сползли...
А уж потом выяснилось, что не было у японцев злой мысли споить нас, что пали они жертвой несовпадения обычаев. У них ведь как – налил в рюмку, и пусть она себе стоит, пока не высохнет, хоть весь вечер. Главное, чтоб она не пустая стояла, нехорошо это. А у нас, если налито, значит, пить надо. А выпил – болтай сколько хочешь. Вот и получилось – они наливают по-ихнему обычаю, а мы тосты поднимаем по-нашему... А потом уж все это дело неуправляемым стало.
– Японцы еще хорошо отделались... А я не рассказывал, как один кореец решил много денег заработать? Нет? Эту историю надо знать... Вы, конечно, слышали анекдот, как один мужик бутылки сдал и машину купил... Так вот, кореец решил эту шутку в жизнь воплотить.
Кто был на Курилах, знает – посуду там не принимают. Вывозить ее оттуда невыгодно, да и народ там не такой, чтоб с пустыми бутылками возиться. Что делает кореец – едва весной навигация открылась, отправляется на Итуруп и весь сезон, до глубокой осени бутылки собирает. Ну, сколько на Итурупе могут за полный сезон выпить, рассказывать не нужно, на машину и в самом деле хватит. И на две тоже хватит. И на три, если уж откровенно. Так вот, весь сезон кореец в мешках к причалу бутылки таскал, забыл я его фамилию, а знал ведь... Ну, бог с ним. Суть в том, что осенью зафрахтовал кореец пароход, тот все равно порожняком в Аниву шел. Погрузил на пароход свою стеклотару и отчалил.
Сколько добирался, не знаю, вроде без штормов обошлось, бутылки, во всяком случае, все целы были. Ну, порт назначения – Анива, показалась Анива. Запрашивает – какой, мол, груз везешь? Капитан отвечает – бутылки. Анива на это говорит, что, мол, не валяй дурака и отвечай как положено, когда спрашивают. Капитан свое гнет – бутылки везу. И уточняет для порядку, что бутылки из-под алкогольных и прохладительных напитков, наши и импортные, называет даже емкости бутылок и все остальное.
Что делает диспетчер Анивы? Он звонит начальнику порта и докладывает обстановку. Начальник порта тоже не знает, что делать, и на всякий случай командует – пароход в порт не пускать.
Задержали пароход с бутылками на рейде. Начальник порта собирает оперативку – что делать? Никогда такого не было, чтоб с Курил бутылки возили. Ну, рыбу, ну, консервы, крабы! Но бутылки! Пустые! Не было такого. И не будет, сказал начальник. И велел пароход принять на заброшенном причале, а бутылки выгрузить. Вся команда неделю выгружала. Кто будет в Аниве, спросите – эти бутылки и сейчас там горой лежат...
Ну, вроде ты сам не знаешь, что за такие вещи бывает! Капитану выговор, корейца, вроде под суд отдали... Как за что?! За нетрудовые доходы! Мало ли что, а попытка? А использование государственного морского транспорта в личных целях?!
Это был вечер рассказов. Как и каждый вечер, они продолжались до глубокой ночи. О том, как жена, перепробовав все способы борьбы с выпивками мужа, однажды ночью сожгла ресторан, где он иногда задерживался, как на Итурупе цунами смыло местный банк, и люди несколько суток сетями отлавливали деньги, а потом сушили их в бане, о том, как отомстили какому-то подонку, облепив его во время сна сотней пиявок, и те высосали из него всю кровь до капли, о нравах и обычаях тунеядок, чье вольное поселение было расположено где-то в центре Острова... И еще много историй, верных и придуманных, тех, что на самом деле случались с рассказчиками, и тех, которые попросту очень уж понравились.
И никого не интересовало – происходило ли все это на самом деле. Рассказы были в характере Острова и вполне заменяли приключения тем, кто по роду своей работы был их лишен.
ВЕЧЕР КАКОГО-ТО ДНЯ. Положив подбородок на ладони, Дина с бездумным вниманием смотрела, как капли стеарина рывками скользят вниз по свече, наплывают друг на друга, срываются на столик и мутнеют, покрываясь мелкими морщинками. Ею овладела приятная, ноющая грусть, которая всегда почему-то связывалась с болью заживающей ранки, когда хочется, приподняв корочку, посмотреть на тонкую розовую кожицу, а потянув сильнее – убедиться, что она еще не зажила, что из-под нее вот-вот покажется маленькая, застывающая, как стеарин, капелька крови.
От резкого стука в дверь Дина вздрогнула. И даже ответить не успела – зеркало с ее тусклым силуэтом и огоньком свечи отъехало в сторону, и она увидела Сашу. И заволновалась. И обрадовалась своему волнению.
Дина понимала, что с этим парнем у нее ничего не получится, и удивилась, заметив, как вздрогнули ее пальцы, ощутив неровные удары сердца, будто оно с этой секунды гнало кровь только вверх – к лицу, щекам. Ничего не получится, повторила она про себя. Все это пошло и ненужно... Тут нужна готовность идти на что угодно, забыть обо всем. Нужно быть бесшабашной, глуповатой, наивной. Короче – молодой. А вот как раз этого-то у нее и нет, считала Дина. Есть настороженность, трезвость, неверие...
И все-таки, и все-таки... Дина хотела попробовать. Больше того, эти недостающие чувства она готова была попытаться вызвать в себе, даже сыграть их. Авось получится, авось что-то проснется в ней.
А Сашка, опершись плечами о дверной косяк, явно не рассчитанный японскими конструкторами на его телосложение, молча смотрел на женщину.
– Привет, – сказал он наконец.
– Добрый вечер, – ответила Дина и тут же поняла, что ответила плохо. Вышло церемонно и чуть ли не с превосходством.
– Не помешал?
– Входи.
– Отчаянная ты девка! – Сашка задвинул за собой дверь и сел напротив. Некоторое время они молча смотрели друг на друга через огонек свечи. Чувствуя, что не выдерживает ее взгляда, Сашка улыбнулся.
– Слушай, а ты замужем?
– А тебе-то что?
– Да вот интересно стало... Жениться время подошло... Мало ли. Так как же все-таки?
– Нет, не замужем.
– Я так и знал.
– Это почему же?
– А кто тебя возьмет? Уж больно завалящий мужик нужен. Ты не обижайся – за меня тоже не идут.
– Отчего бы? Завалящим тебя не назовешь...
– А знаешь, я чуть было не женился.
– Что же помешало?
– Понимаешь, ребята на охоту собрались, а тут свадьба... Пришлось отложить.
– Охоту?
– Нет. Свадьбу. Невеста обиделась. Слушай, ну а ты хоть целовалась?
– Да... Но сказать, чтобы мне очень это понравилось...
– Значит, плохо целовалась, – убежденно сказал Сашка. – Пьян, наверно, был мужик-то твой?
– Наверно. И спать ему пора было.