Немцы бросили пушку и стали отползать, однако на булыжной мостовой укрыться возможности нет. И Игорь их расстрелял.
Пулемет щелкнул вхолостую, от ствола курился легкий дымок. Хороша машинка, да без патронов бесполезна, пришлось бросить. Таскать тяжело, ведь и свой автомат за плечами.
В город вошел свежий батальон нашей пехоты. С трудом, с боями, но они зачищали от противника каждый квартал, каждый дом. Однако до вечера удалось продвинуться всего на две улицы – немцы сопротивлялись с отчаянием обреченных.
Наши втягивались в город с востока, постепенно захватывая окраины и сжимая кольцо вокруг немцев.
Их солдаты и фольксштурм собрались на территории небольшого завода. Конечно, можно было учинить полную блокаду, сами помрут без еды, воды и подвоза боеприпасов. Но ждать придется долго. У камрадов на карте на заводе была обозначена артезианская скважина, вода использовалась как техническая, но какое-то время она позволила бы противнику продержаться.
Часть советских войск проследовала на Раушен, другие – в сторону Кенигсберга.
Командование размышляло, что предпринять с утра: нанести по заводу массированный бомбовый удар или непрерывно обстреливать его артиллерией. Но после бомбежки, как и после артобстрела, все равно придется посылать в бой морпехов и пехотные батальоны, а это неизменные потери.
К солдатам прибыли полевые кухни, и многие впервые за два-три дня поели. Потом стали занимать под ночлег пустующие дома.
Игорь с двумя братишками выбили дверь квартиры в трехэтажном доме. В двухкомнатной квартире жильцов не было, эвакуировались или спрятались на окраине.
Один из морпехов обошел квартиру, оглядел обстановку.
– Хорошо фрицы живут! Швейная машинка, радиоприемник, в шкафу барахла полно… А у меня до войны одни брюки и одни туфли были, только рубашек три.
– Не завидуй, – оборвал его второй. – Кончится война, начнется мирная жизнь, хорошая житуха будет. И ботинки у тебя будут, и приемник… И войны не будет лет сто, а то и больше. Кому воевать? Гитлера добьем, а больше в Европе и воевать некому. Испания, Италия, Финляндия уже лапки вверх подняли.
– Я на диване спать улягусь! – Игорь упал на кожаный диван. – Давно на мягком не спал…
Морпехи расположились в другой комнате на широченной хозяйской кровати. Заснули быстро, день был трудный.
Уже за полночь в комнате, где спали морпехи, раздался звон стекла, а потом взрыв.
Игорь вскочил, но спросонья не сразу понял, что произошло. С улицы доносились звуки, вроде бы убегал кто-то.
Схватив лежащий рядом автомат, Игорь пробежал комнату, высунулся в разбитое окно и дал очередь веером из автомата. Бегущий человек упал.
Из дома стали выбегать солдаты.
Игорь бросился к морпехам, но они уже не дышали, осколками гранаты посекло всех.
Натянув сапоги, Игорь бросился на улицу.
Рядом с убитым стоял пехотный старшина.
– Кто стрелял?
– Я. В комнату гранату бросили, двоих морских пехотинцев убило. Я стрелял.
Труп перевернули – это был подросток лет четырнадцати-пятнадцати. Вот звереныш! Наверное, в «гитлерюгенде» был, насквозь человеконенавистнической идеологией пропитался.
За ночь таким образом в городке были убиты шесть человек.
Толком выспаться Игорю так и не удалось. Утром в город прибыл представитель СМЕРШа для расследования происшествия, и Игоря вызвали на допрос. Он рассказал, как все случилось.
В это время его и нашел посыльный от старлея Чалого.
– Срочно к командиру!
Во избежание потерь с обеих сторон командование решило послать к немцам парламентера. Выбор пал на майора из пехотного батальона, однако не было переводчика. И тут Чалый вспомнил об Игоре.
Когда ему объяснили задачу, Игорь поверить не мог. Идти к озверевшим немцам и без оружия? Да их уже на подходе расстреляют! Не обидно погибнуть в бою, но самому подставляться под пули… Нет, дураков нет!
У майора лицо было каменным, только желваки на скулах играли. Приказ ему не нравился, но выполнять его надо. Чисто по-человечески и Игорь, и майор понимали – переговоры могут сохранить жизни наших парней. Немцев, конечно, тоже, на них наши злыми были, погибнут – и пусть.
Из черенка лопаты и простыни сделали белый флаг и обоих проводили к заводу, где засели немцы.
– Ведите себя спокойно, – напутствовал их командир пехотного батальона. – Мы пушку выкатили ночью на прямую наводку и два танка поставили. Если немцы стрелять начнут, сразу падайте и ползите назад, мы прикроем.
Рискованно и опасно, немцы могут обоих срезать прямой очередью. И будут ли их после прикрывать пушечным огнем, погибшим уже все равно.
Сказать честно, Игорь трусил. Конечно, вида не подавал, что страшно, однако ноги идти отказывались.
Первым перед проломом в стене встал майор, размахивающий белым флагом.
Прошла минута – немцы огня не открывали. И тогда рядом с майором встал Игорь. Оба они были без оружия. Для человека военного оказаться на войне без оружия – это как очутиться голым посреди многочисленной людской толпы, все взоры будут направлены на тебя.
Из-за пролома в кирпичной стене высунулся немец.
– Мы не стреляйт! Ком! – и махнул рукой.
До пролома идти сотню метров.
И немцы, и наши высунулись из окопов или укрытий и смотрели на парламентера. Игорь чувствовал – кожей, интуицией, – как в воздухе повисло напряжение.
Не доходя полсотни метров, прямо на середине пути и майор, и Игорь остановились. Прошла минута, другая… Игорь облизал пересохшие губы – укрыться на ровной площадке негде.
Наконец в проломе забора показался немецкий офицер. Наверное, все это время он приводил себя в порядок. Китель на нем был повседневный, не парадный, но отутюжен, и аксельбанты на положенном месте, через правый погон. Кобуры нет, безоружен, в руке – небольшой белый флажок. Немец поднял его вверх и пошел к парламентерам парадным шагом, четко печатая шаг.
Несмотря на предельное напряжение, Игорю на миг стало смешно. Блин, ему только монокля и стека в руке не хватает, сразу видно – кадровый офицер. Выправка такая, как после командного офицерского училища, а не после краткосрочных курсов.
Немец остановился в трех шагах, представился:
– Оберст фон Шенхаузен.
Оберст – это полковник по-нашему, а приставка «фон» перед фамилией говорит о дворянском происхождении ее обладателя. А офицер не трус, мог бы и кого помладше званием вместо себя послать.
– Майор Скоблик, – козырнул наш парламентер. – Предлагаю гарнизону города сложить оружие и сдаться во избежание ненужного кровопролития и разрушения города. Кранц окружен, к вылету готовы штурмовики и бомбардировщики, и в случае отрицательного ответа мы начинаем артиллерийскую подготовку. Ваше решение?
Игорь добросовестно перевел.
При первых звуках его голоса оберст насторожился:
– Как могли вы, берлинец, перейти на сторону врага?
– Вы ошиблись, господин полковник, я русский. – C легким наклоном головы Игорь щелкнул каблуками.
– Мне нужно полчаса на размышление, – заявил фон Шенхаузен.
Майор демонстративно посмотрел на часы.
Оберст достал из брючного кармана карманные часы на цепочке.
– Сейчас десять тридцать. В одиннадцать ноль-ноль встречаемся здесь.
Офицеры козырнули друг другу и разошлись.
Когда Игорь и майор вернулись к своим, Скоблик снял фуражку и платком вытер мокрый от пота лоб, хотя погода была прохладной. Все же зима – хотя и мягкая, европейская, без снега.
К майору сразу подошли два командира.
– Кто парламентер, что ответил?
– Оберст Шенхаузен, какой-то фон, мать его за ногу. Кадровый офицер. Просит полчаса на размышления.
– Ха, размышления! Да он по рации со своими связаться хочет.
– Да пусть! Если они запросят помощь, никто не придет, наши уже в десяти километрах от городка этого, пробились. У немцев вся бронетехника под Кенигсберг стянута, им не до гарнизона Кранца.
– Будем ждать.
Офицеры закурили. Майор пустил дым и повернулся к Игорю:
– Ты о чем с ним говорил?
– Он спрашивал, не немец ли я?
– А ты?
– А что я? Коренной русак, так ему и ответил.
– Он, наверное, подумал, что ты перебежчик ихний.
Время тянулось томительно, майор успел выкурить две папиросы «Беломорканал».
Посмотрев на часы, он снова поднял белый флаг:
– Идем!
Игорь и майор вышли в центр площадки.
На этот раз оберст появился ровно в одиннадцать, минута в минуту. Хм, вот она, немецкая пунктуальность!
Офицеры снова козырнули друг другу.
– Каковы ваши условия сдачи в плен, господин майор? – Было видно, как неприятно немцу произносить эти слова.
– Всем сложившим оружие мы гарантируем жизнь. Содержание и питание военнопленных согласно Женевской конвенции.
– Офицерам оставят личное оружие и награды?
– Награды оставят, оружие нет. И сразу предупреждаю – помощи не ждите. Наши войска уже под Кенигсбергом, полагаю – с часу на час начнется штурм. Война вами проиграна, господин полковник.
– Да, надо уметь смотреть правде в глаза. Хотя, когда солдаты вермахта стояли под Москвой, вы не думали сдаваться.
– Сейчас иная ситуация. Через месяц-два война будет закончена, Германия капитулирует. Вам отвечать за жизни солдат, если вы не надумаете сдаться.
– Раненым будет оказана помощь?
– Обязательно.
– Что будет с фольксштурмом? Поверьте, там подростки и пожилые люди.
– Пусть сложат оружие. После проверки нашими органами всех их распустят по домам. Мы с детьми и стариками не воюем, если они не совершили военных преступлений.
– Мне тяжело говорить, но я как старший офицер гарнизона принимаю условия советской стороны. В двенадцать часов все военнослужащие, подчиненные мне, выйдут сюда же и сложат оружие.
– Я ваше решение передам своему командованию, – кивнул майор.
Козырнув друг другу, офицеры разошлись.
По прибытии к своим к майору подошли командиры.
– Доложите, майор, итоги.
– Сдаются. В двенадцать часов они выйдут через пролом и сложат оружие.
– Это же сколько бойцов теперь нужно, чтобы отконвоировать их в тыл?
– Зато без кровопролития обошлось.
К площади подтянули пехоту. Да и будут ли немцы при сдаче оружия устраивать перестрелку? Если возникнет такое желание, два танка, вставшие на виду, быстро отобьют его. На броне «Т-34» сидели танкисты.
Известие о сдаче гарнизона быстро пронеслось среди наших бойцов.
К двенадцати часам по периметру площади была выстроена цепь из пехотинцев и морпехов.
Из пролома показались первые немецкие солдаты. Они шли боязливо, опасались, что русские сразу их расстреляют.
У пролома стояли наши офицеры, среди них Игорь увидел Чалого.
Солдаты вермахта бросали на землю оружие, снимали пояса с кобурами. У некоторых из них были гранаты. Куча оружия росла на глазах.
Потом появились раненые. Кого вели под руки, других несли на одеялах, кусках брезента. Раненых сразу отводили и относили в сторону.
Потом показалась малочисленная группа офицеров, но оберста среди них не было.
За солдатами пошел фольксштурм. У подростков отбирали оружие и тут же выгоняли с площадки.
– Век! (Прочь!)
Подростки не верили своим ушам. Их отпускают русские, те самые русские, которыми их пугали! Они уходили, боязливо втянув головы в плечи и оглядываясь.
Пожилых фольксштурмовцев отводили в сторону, отдельно от солдат. Юридически фольксштурм не солдаты, и под конвенцию о военнопленных они не подпадают.
Вышли все, поток сдающихся иссяк.
Майор оглядывался по сторонам, явно кого-то высматривая, потом подозвал Игоря:
– Оберста не вижу. Спроси у немецких офицеров, где он? Неужели каким-то тайным ходом скрылся?
Игорь направился к офицерам.
– Мое командование спрашивает, где оберст фон Шенхаузен?
Офицеры переглянулись. Они явно знали, но говорить не хотели.
– Не слышу ответа! – повысил голос Игорь.
Вперед выступил обер-лейтенант:
– Господин полковник застрелился. Приказал нам капитулировать, указал место и время, а потом пустил себе пулю в висок.
Игорь был ошеломлен. Зачем? Любая война рано или поздно кончается, и военнопленных отпускают по домам. Ну, посидел бы какое-то время в лагере, но потом вернулся бы к семье…
Игорь подошел к Скоблику и передал ему сообщение обер-лейтенанта.
Майор был удивлен:
– Старый служака! В отличие от многих имеет представление об офицерской чести. Ты лейтенанта этого не спросил – он сам видел?
– Никак нет, не сообразил. Не думал, что оберст покончит жизнь самоубийством.
– Зови своего немца, пойдем смотреть.
Игорь привел обер-лейтенанта – майор сказал, что хочет лично видеть труп оберста. За ними увязался старший лейтенант из контрразведки, второго отдела.
Полковник и в самом деле был найден мертвым. В правом виске – огнестрельная рана, рядом валялся табельный пистолет.
«Смершевец» сказал Игорю:
– Веди сюда солдат. Надо похоронить его, все же человек, не собака.
– Разрешите офицера взять, он своих солдат знает.
– Валяй!
Когда вышли из дома, в котором застрелился оберст, Игорь сказал:
– Отберите четырех физически крепких солдат с саперными лопатками – у кого они сохранились. Надо оберста похоронить.
– Я не знаю, где кладбище.
– Вы католик?
– Да, а какое это имеет значение?
– Тогда должны знать, что самоубийц на кладбище не хоронят. По Библии – грех это.
От удивления офицер остановился:
– Вы же большевик, разве вы читали Библию?
– Каждый культурный человек, даже неверующий, должен прочитать Библию хотя бы один раз. Подберем место здесь, на территории завода. Наше командование отдает должное разумности вашего оберста. Откажись он от нашего предложения – и все те солдаты и фольксштурм вместе с ними сейчас уже мертвыми лежали бы. Вы лучше подумайте, в чем оберста хоронить будете? Он же боевой офицер, человек чести.
– Чести? – Обер-лейтенант снова остановился. – Большевикам знакомо понятие чести?
– По-вашему, я похож на варвара? Вот я говорю по-немецки не хуже вас, а вы русского не знаете.
– В Германии считали, что арийцам не надо знать язык покоренных народов.
– Бесполезный разговор. Пройдет пять лет, вас выпустят из лагеря, и вы вернетесь домой, к семье. А ситуация за это время изменится кардинально. Нацизм осудят, и вы будете изгоями в своей стране.
– Вы так говорите, как будто видите будущее. Мне страшно это слышать.
Игорь усмехнулся – уж он-то твердо знал, что будет.
– Сейчас вы еще не осознали, что служили преступникам – Гитлеру, Гиммлеру, Геббельсу, Герингу. Наверное, гордились этим. С этого дня вы будете стыдиться.
– Я Гиммлеру не служил, в вермахте.
– Наши гестапо и эсэсовцев в плен не берут, расстреливают на месте. Так что вам в каком-то смысле еще повезло.
– Повезло? Замерзнуть в вашей Сибири повезло?
– Поверьте, Сибирь – еще не самое худшее место. Чистый воздух, чистая вода, физический труд на лесоповале. Впрочем, вас это не коснется, офицеров не заставляют работать.
Пока разговаривали, дошли. Офицер сразу скомандовал:
– В шеренгу по два становись!
Игорь и солдаты, стоявшие в цепи вокруг площади, поразились. Только что они видели перед собой людей в военной форме, но уже не солдат. Опущенные плечи, потухшие глаза… А после команды все мгновенно выстроились, расправили плечи, и вот уже в строю стоят не подавленные пленом люди, а солдаты. Разительная перемена!
– Кто имеет саперные лопатки, шаг вперед!
Немцы к амуниции относились бережно. У многих имелись при себе котелки, противогазные и сухарные сумки, пустые патронташи. И потому на приказ обер-лейтенанта вперед шагнула половина пленных.
– Сообщу, кто не знает. Полковник фон Шенхаузен, наш командир, застрелился. Снять головные уборы!
Мгновенно, одним порывом, немцы сняли пилотки, кепи, стальные шлемы.
– Прошу сделать шаг вперед тех, кто желает похоронить своего командира. Приказывать я уже не могу.
И вновь вперед шагнула половина строя.
Обер-лейтенант прошелся вдоль солдат, выбирая физически крепких:
– Ты, ты, ты, ты – шаг вперед!
Четверо солдат шагнули вперед по команде.
Игорь решил добавить еще двух – ведь кроме рытья могилы надо еще найти, в чем похоронить, да опустить в могилу.
– Офицер, еще двоих.
– Ты и ты! – обер-лейтенант ткнул пальцем в выбранных им. – Остальным разойтись!
Шестеро солдат выстроились в колонну. Игорь шел впереди, за ним – небольшая колонна из шести немцев. Сбоку шагал офицер.
– Солдаты прибыли! – доложил Игорь оперуполномоченному СМЕРШа.
– Пусть копают.
– Надо бы показать, где.
– Давай сам, с обер-лейтенантом.
Офицер распорядился:
– Вы двое, у нас были мешки для такого случая. Найдите и доставьте.
В полевых условиях немцы хоронили убитых в крафт-мешках – из многослойной толстой бумаги, в каких у нас возят почту. Мешки были двухметровой длины, даже верзила поместится. Хранились они стопкой, места занимали мало.
Игорь прикинул: все лучше, чем у нас, обернутыми в кусок брезента или плащ-палатку.
Пошли искать подходящее место.
– Вы его соотечественники, подберите место посуше, обозначьте могилу как-то. И хорошо бы кому-то из местных сообщить.
– Я сам так думал, но опасался спросить.
Место они нашли у заводоуправления – там стояла березка.
Офицер привел солдат.
– Копать здесь. Два метра глубиной, два в длину. Приступайте.
Солдаты взялись за саперные лопатки. Копали быстро – опыт был, лопатки острые. Наши солдаты их точили до бритвенной остроты. И копать быстрее, и в рукопашной такая лопатка лучше штыка. Ее можно кидать во врага, ею можно рубить.
Подошли два солдата – они нашли крафт-мешок и кусок веревки.
Обер-лейтенант с Игорем и солдатами вернулись к телу оберста. Наших командиров уже не было.
– Разрешите отломить жетон? Положено так, – обратился к Игорю офицер.