Полный бред. Кубики Зайцева, подумать только!
Мне бы просто промолчать и приступить к тренировке. Вспомнить о висящем надо мной долге и о правилах хорошего тона, что с невиданным упорством вбивала в меня мамуля... Но меня понесло. И я налетела на пампушку. Наговорила ей немало гадостей, самой мягкой из которых было:
– Да на тебе пробы негде ставить!!
И с мрачным злорадством наблюдала, как стирается с ее лица просветленная счастливая улыбка, как щеки Бэлы бледнеют, а глаза наполняются слезами.
Потом она прошептала:
– Вы... не имеете права! Я буду жаловаться!!
И пулей ринула прочь из зала.
Она действительно имела право жаловаться.
Я бессильно опустилась на мат и стала ждать. Грозного Кирюху, что вкатит мне очередной штраф. Или вызова на ковер к карлику. А то и новой встречи с палачом Воробьевым.
Однако никаких страшных санкций, на удивление, не последовало. Через час ко мне на тренировку явилась очередная клиентка, потом следующая, день завертелся – и я поняла, что пампушка меня начальству не заложила. Или побоялась связываться, или (от этих скромниц, я теперь поняла, можно ожидать чего угодно) готовит более изощренную месть. Ближе к вечеру я и вовсе о ней забыла, потому что в санатории произошли события куда более страшные...
...Еще за обедом я краешком сознания отметила: Степана, который последние дни ко мне со своими ухаживаниями не приставал и вообще ходил, как в воду опущенный (если такое сравнение годится в отношении тренера по плаванию), будто подменили. Выступает гоголем, бросает на меня пламенные взоры. Дорого бы я дала, если б на его месте оказался Константин! Но тот на меня даже не смотрел. Да и с чего бы: у него ведь теперь новый, внезапно вспыхнувший интерес – к детским букварям, просто с ума сойти!
Не будь я настолько разочарована и разбита – ответила бы на Степины ухаживания просто назло Косте. Но он ведь этого, скорее всего, даже не заметит...
Поэтому я побыстрее покончила с обедом и постаралась ускользнуть из столовой. Кобели, предатели, самцы! Неужели мой Максимка, когда вырастет, превратится из ласкового, нежного мальчика в подобного мерзавца? Не допущу, ни за что! Нужно приложить все силы, чтобы вырастить его достойным человеком. Однако мелькнула горькая мысль, что на любого благородного всегда находится какая-нибудь подлая Бэла. Которая сначала притворяется невинной овечкой, лепечет умные слова про Монтессори, а когда мужик расслабляется, незаметно опутывает его своими липкими, паучьими сетями...
...Но от мужчин в тот день было никуда не деться.
На крыльце мне преградил путь один из охранников. На его бейджике значилось: «РЫЧКОВ Петр Архипович». Если не считать черной эсэсовской формы, которую носили местные коммандос, Рычков производил очень приятное впечатление. Лет ему было уже за пятьдесят, с седыми волнистыми волосами, стройный, подтянутый – не иначе из отставников. Причем не бывший мент или «эфэсбешник», а именно военный. Чувствовалась в нем армейская несгибаемая косточка. И лицо красивое, с правильными чертами, даже породистое. Лет двадцать назад девчонки по нему, чувствуется, сохли. Да и сейчас он запросто мог бы увлечь какую-нибудь сорокалетнюю соломенную вдовушку.
– Я слышал, Лиля, у вас неприятности? – тихо проговорил он мне, глядя в сторону.
– Ну, имеются, – буркнула я.
– Вы ведь денег много должны? – продолжал он, по-прежнему не поднимая глаз. Ростом он был с меня, а если я надену каблуки повыше, так и ниже окажется.
– Сколько ни должна, все мое, – лихо ответила я, совершенно не понимая, куда он клонит.
– Вы не подумайте, что мне чего-то нужно от вас, – промолвил Рычков и стал медленно, мучительно краснеть, – что я чего-то такого от вас хочу или добиваюсь... У меня есть кое-какие накопления... И я готов их вам отдать... Не в долг, просто безвозмездно...
Тут он впервые поднял на меня глаза – его лицо все стало красным, а взгляд таким воловьим, таким преданным, что я все поняла и мысленно ахнула: да он ведь в меня влюбился!
Я тоже смутилась и пробормотала:
– Да что вы, Петр Архипович! Ничего мне не надо...
А про себя – вот ведь я язвительная зараза! – подумала: да какие там у него могут быть накопления? Двести долларов? Триста?
– Вы не понимаете, – горячо проговорил Рычков, – ведь они, наши начальники, если вы долги начинаете отдавать, и сами определенную сумму с вашего кредита списывают. У меня, к примеру, есть пять тысяч долларов, я дам их вам, вы погасите часть долга, и они еще на столько же его уменьшат. Значит, будет над вами висеть уже не тридцать тысяч, а двадцать... Но вы, Лиля, не подумайте, – заторопился он, – что мне от вас чего-то надо... Просто я хочу вам помочь, – он покраснел еще больше, хотя казалось, что больше уж некуда, и докончил почти шепотом, – потому что вы мне нравитесь.
Мне так хорошо на душе стало и так тепло, что я чуть не расплакалась. Я и жалела бедного Рычкова, и чувствовала к нему огромную признательность – поэтому, наверно, от растерянности не нашла ничего лучшего, чем ответить ему почти грубо:
– У вас и правда есть пять тысяч долларов? Или это вы, – я усмехнулась, – для примера говорите?
– А что, – улыбнулся Петр Архипович, и улыбка у него была мягкая и обезоруживающая, – я не похож на человека, у которого водятся деньги?
– Да нет, – смутилась я, – просто как-то неожиданно... Вы меня совершенно не знаете – и будете мне помогать?
Рычков справился с волнением, краска отхлынула от его лица, и он сказал, прямо глядя мне в глаза – как отрапортовал:
– Я уже говорил, почему хочу помочь: вы мне нравитесь.
– Но зачем вам идти на такие жертвы! – воскликнула я.
– Почему жертвы? По-моему, это в порядке вещей: помогать ближнему своему.
– До встречи с вами я думала, что сейчас в стране заведено как раз наоборот, топить друг друга.
– Просто раньше у вас были неправильные знакомые.
Теперь он смотрел мне прямо в лицо, и я видела, как он красив и обаятелен. Я чувствовала его ласку, ценила его альтруизм, но – вот беда! – ничем не могла ответить на его чувства. Если я вдруг возьму его деньги, нам будет неловко обоим, особенно мне – и это противное чувство останется со мной до конца жизни.
– Нет, – я решительно покачала головой, – взять ваши деньги, Петр Архипович, я ни в коем случае не могу.
Он сразу поник. Мне захотелось подбодрить бедного отставника.
– Почему мы с вами должны строить отношения именно на деньгах! – воскликнула я. – У нас ведь и без того найдется много тем для общения, ведь так? Вы же бывший военный, правда?
– Так точно.
– Значит, можете мне многое рассказать, научить чему-нибудь...
Петр Архипович слегка приободрился:
– Ну, чему я вас могу научить... Наводить баллистические ракеты, разве что...
– Почему ракеты? А стрелять из чего-нибудь менее мощного – ружья, пистолета – вы умеете?
– Чемпион полка среди офицерского состава, – улыбнулся Рычков.
– Вот видите!
Что я могла ему дать взамен его альтруизма, кроме дружбы? Наверно, ничего – но, может быть, для него и хорошего отношения, доброго слова будет немало?
– И потом, – игриво продолжила я, – раз вы такой богач, я очень люблю пирожные. Вы, например, можете пригласить меня в выходной в «Ротонду» в Кирсановке – я там живу.
В этот момент из столовой как раз вышел Степан. Проходя мимо нас, он, несомненно, слышал мою последнюю реплику и окинул нас с Рычковым взглядом одновременно высокомерным, насмешливым – и ревнивым.
– Как я понял, – с офицерской прямотой ответствовал бывший военный, – вы предлагаете мне свою дружбу, ничего не получив от меня взамен.
– Как ничего! – с легким кокетством воскликнула я. – Взамен я получу вашу дружбу. А также поддержку и покровительство.
– Что ж, дружба – это очень много, – пробормотал Петр Архипович и вдруг ожег меня откровенным, очень мужским и жаждущим взглядом, у меня аж горячо внутри стало. – Известны случаи, когда приятельские отношения между мужчиной и женщиной превращалась... Отставить! – перебил он сам себя, и глядя прямо мне в глаза, сказал: – Вы дарите мне надежду, Лиля. Не боитесь?
Я видела, как по дорожке парка уходит Степан. Он дважды на нас обернулся.
– Вы благородный человек, Петр Архипыч. Я уверена: вы не сделаете ничего, что огорчило бы меня.
А сама подумала: «Ах, где ж вы раньше были, Петр Архипович... Зачем же я так поздно родилась... Как жаль, что таких мужчин больше уже не делают...Если не считать Кости... Но что я, по большому счету, знаю о Константине? Он красив, нежен, умен, наверняка богат... Но благороден ли? По крайней мере денег мне, чтоб я могла погасить долг, ни копейки не предложил...»
– Итак, до выходных? – вскинул подбородок Рычков (я готова была поклясться, что в армии он дослужился, по меньшей мере, до подполковника). – До встречи в «Ротонде»?
– Так точно, – улыбнулась я.
– Честь имею, – дернул подбородком мой новый ухажер и вошел в столовую.
– Так точно, – улыбнулась я.
– Честь имею, – дернул подбородком мой новый ухажер и вошел в столовую.
...Рычковское объяснение в любви оказалось для меня в тот день не последним. Ах, с какой бы радостью я променяла их все на одно – из уст Константина! Но тот... Он не только не искал со мной встречи – даже не смотрел на меня...
В отличие от Степана.
Тренер по плаванию подкараулил меня, когда я отправилась в столовую на ужин. Как и днем, вид он имел совсем иной, чем раньше: не потерянный, а важный; не побитый, а гордый и даже победительный.
– Что случилось, Степа? – на правах старой знакомой поинтересовалась я.
– А что? – бодро переспросил он.
– Сияешь, как начищенный пятак.
– А ты, кажется, заболела?
– С чего ты взял?
– Не помню только, как болезнь называется... Некрофилия, геронтофилия...
– Не понимаю, о чем ты? – сухо молвила я.
– Имей в виду: старик Рычков каждой новой инструкторше в любви объясняется.
Я не поверила Степе, хотя настроение он мне слегка подпортил.
– Что ж, – усмехнулась я, – этот, как ты говоришь, старик повеселее многих молодых будет.
– На меня намекаешь? – ощерился тренер. – Тогда учти: я квелый был, потому что мои проблемы из головы не лезли. А сейчас...
Он схватил меня за руку и попытался притянуть к себе.
– Но-но! – я выдернула запястье из его захвата и сделала контрприем.
– Ого! Ты и боевое самбо знаешь?
– Хорошие учителя были.
Юрик, бывший десантник, и правда многому меня научил в смысле боевых искусств – поэтому я теперь совершенно спокойно могу гулять одна по ночным улицам. И справиться с пусть даже тренированным приставалой вроде Степана.
– А куда, интересно знать, – спросила я (мне и в самом деле было очень интересно!) – твои проблемы улетучились?
– Пока не улетучились, но вот-вот...
– Ты что, золото в санаторском парке нашел? – улыбнулась я. – Или нефть?
– Нет, не золото, – хохотнул Степа, – а кое-что получше.
– Что ж может быть лучше золота?
Я почему-то вспомнила свою клиентку Катюху, в одночасье лишившуюся всех украшений.
– Ты не поверишь, заинька, – тренер снова схватил меня за руку, на этот раз довольно мягко, поэтому я вырываться не стала, – я нашел, – он понизил голос и склонился к самому моему уху, – большую, прямо-таки огромную кучу дерьма.
Его дыхание щекотало мне шею. Против ожидания, от Степана очень хорошо, даже соблазнительно пахло: только что вымытыми волосами и дорогим парфюмом. А, может, то был запах успеха, который тренер вдруг стал источать?
– Что за дерьмо ты нашел? – деловито, но с прежней насмешкой, спросила я. – Коровьи лепешки или козьи шарики?
На самом-то деле я сразу поняла, что имеет в виду мой собрат по несчастью: ведь и я мечтала о том же – отыскать нечто дурнопахнущее, что помогло бы мне отбояриться от долга санаторию.
– Так тебе все и расскажи! – ухмыльнулся тренер.
– А почему нет? Раньше ты вроде был со мной откровенен.
– Еще не время, – таинственно изрек Степа.
– И когда оно настанет?
Мой собеседник смерил меня оценивающим взглядом.
– Не знаю... Сегодня, может, и настанет... Ближе к ночи...
– И что должно случиться ближе к ночи?
– А ты приходи ко мне в номер, узнаешь. Все тебе расскажу.
– Ты что, заболел? – довольно грубо отшила я его.
– Чем я хуже Рычкова?
– Да о чем ты!.. – поморщилась я. – Как мы будем в номере о твоей замечательной находке говорить?
– А что?
– Ни секунды не сомневаюсь, – непререкаемо изрекла я, хотя наверняка, конечно, ничего не знала, – что твоя комната прослушивается. Равно как и моя.
– Да?.. Хм... А ведь ты, пожалуй, права... Хорошо: давай тогда встретимся в беседке в старом парке. Знаешь, где она?
Я уже излазила всю санаторскую территорию и упомянутую Степой беседку видела. Она находилась в заброшенной, похожей на лес, неухоженной части парка. Там и днем-то обычно не бывает ни души, а уж ночью... Во всяком случае, я надеялась: ни камер видеонаблюдения, ни скрытых микрофонов, расставленных вездесущей санаторской охраной, в беседке не замаскировали.
– Знаю я, где находится твоя беседка, и очень даже хорошо знаю, – ответила я с вызовом.
– Тогда давай там, в одиннадцать вечера.
– И ты расскажешь мне все, что тебе удалось раскопать? – я решила еще раз прояснить диспозицию.
– Ну, расскажу, конечно... – важно протянул Степа и, словно между делом, обнял меня за плечо. Я его руку опять не отбросила. Возможно, его находка того стоила. – Если ты будешь добра ко мне...
– Если информация действительно важная, я расцелую тебя в обе щеки.
– То, что я обнаружил, моя дорогая, – напыщенно произнес тренер по плаванию, – настолько важно для нас обоих, что ты расцелуешь меня не только в щеки.
«Надейся-надейся, – усмехнулась я про себя, – уж с тобой-то я справлюсь, даже в заброшенном парке. Лишь бы ты мне ценную информацию поведал. Не зря же ты весь светишься. Может, и вправду нашел нечто такое, что может спасти от долговой ямы нас обоих?»
...Не стану утверждать, что я ждала свидания со Степаном с нетерпением. Степан ведь – не Костя. Далеко не Костя. О, если б меня пригласил на рандеву очаровашка кадровик! Тогда б я начала готовиться сразу после работы – а дергаться еще раньше. Пошла бы сделала маникюр с педикюром, укладку – думаю, девочки в санаторском салоне поверили бы мне в долг. Потом валялась бы в ванне, длительно и придирчиво выбирала одежду, красилась... Долго решала бы, на сколько мне позволительно опоздать: на пять минут, десять или пятнадцать – в итоге все равно пришла бы на полчаса раньше и пряталась в кустах, поджидая ухажера... Но Костя!.. Что толку о нем мечтать? Костя не обращал на меня никакого внимания. Ему, как выяснилось, жирные кубики Зайцева милей. Похоже, мне скорее памятник Ленину с главной площади Кирсановки свидание назначит, чем он...
А Степа? Степа – вариант моего Юрика, только ухудшенный... Поэтому о тренере я почти забыла. Тем более, что на моем последнем в тот день занятии случилась история удивительная, почти необыкновенная.
Со своими клиентками я теперь старалась обращаться максимально бережно. (Бэла – не в счет!) И потому, что желала обезопасить себя, и потому (никогда раньше не замечала за собой!), что хотелось хорошо сделать свою работу, чтобы меня заметили, хвалили в глаза и за глаза, приводили ко мне новеньких... Теперь я занимающимся по три раза давление и пульс мерила: до нагрузки, во время и спустя пять минут после занятий. Определяла вместе с ними их проблемные зоны. Подбирала каждой индивидуальную программу тренинга...
Хорошо мужикам! У них жир только в одном месте откладывается – в животе. И, если он себя уж совсем запустит, в ряхе. А у нас, девушек, лишние килограммы где только ни обнаруживаются: от самого проблемного места, внутренней поверхности бедра, до плеч и рук. Теперь я составляла для каждой индивидуальный комплекс, чтобы точечно воздействовать конкретно на ее излишки.
Так я поступила и с новенькой москвичкой, что пришла ко мне на последнее в тот день занятие. У нее, несмотря на тридцать пять лет, лишнего веса после рождения дочки набралось килограмм пятнадцать, и все они, как у мужика, ушли в живот. С ней мы, естественно, больше внимания решили уделить прессу. Тренировались под музыку вместе – я подавала клиентке пример, дышать ее учила. Трижды прерывались, чтобы пульс с давлением измерить. А когда занятие уже заканчивалось, в зал вдруг ввалился директор санатория. Один, без сопровождения, без охраны. И сразу – к москвичке. Отвел ее в сторонку, мило ей улыбается, глазками сверкает, лебезит... Явно – тетенька какая-то ВИП. Потом он вдруг ее спрашивает – вроде бы понизив голос, но я-то почти рядом, каждое слово слышу:
– Ну, как вам наша новенькая инструкторша по шейпингу? – то есть, значит, я.
Та стала отвечать снисходительным тоном. Москвичи обо всем, что есть в провинции, от архитектуры до кухни, и даже о красотах природы, всегда отзываются снисходительно – я их убить за это готова. Так вот, моя клиентка высокомерно директору отвечает, и даже в полный голос:
– Ничего, старательная... Конечно, недостаток опыта и образования сказывается, но, в общем и целом, я этой девочкой удовлетворена.
Что ж, спасибо и на том. Могла бы с грязью смешать.
– Ну, не смею вас больше задерживать, – светски поклонился директор животастой корове. Она ушла в раздевалку, а он направился ко мне.
Подошел вплотную – ниже меня на голову, но от него такие флюиды властности исходят, что хочется по стойке смирно вытянуться. И кажется: если прикажет тихим своим голосом раздеться и лечь – покорно разденешься и ляжешь, безо всякого насилия и принуждения.
Однако директор только глазками своими магнетическими меня побуравил и изрек:
– Лиля! Клиенты о тебе в целом неплохо отзываются. Продолжай в том же духе. Но старание не заменит мастерства, верно?
Вопрос был из разряда (как нам литераторша школьная вдолбила) не требующих ответа, то есть риторических, поэтому я промолчала. Хотя была, конечно, не согласна. Иногда старание и нацеленность на победу творят чудеса, и новичок любого суперпрофессионала может за пояс заткнуть.