Вопрос был из разряда (как нам литераторша школьная вдолбила) не требующих ответа, то есть риторических, поэтому я промолчала. Хотя была, конечно, не согласна. Иногда старание и нацеленность на победу творят чудеса, и новичок любого суперпрофессионала может за пояс заткнуть.
– Поэтому давай, учись, совершенствуйся, – продолжал нудить карлик. – Книжки какие-нибудь по шейпингу, что ли, почитай, а то сразу видно, что ты самоучка. Мы кустарей в нашем коллективе не держим. У нас персонал, особенно на таком ответственном участке, как твой, должен быть высокопрофессиональным.
Вот и пойми его: то ли похвалил, то ли прибил, то ли уволить грозиться.
Однако закончил директор так:
– Ты некоторую сумму нам задолжала... Что ж... За старание и отсутствие замечаний можем скостить тебе... – он задумался, будто прикидывал сумму – хотя наверняка заранее все решил, а теперь просто на нервах моих играл. – Ну, я думаю, тысячи три. Да, три тысячи долларов.
Он остановился, видимо, ожидая изъявления благодарности. Руку мне ему, что ли, целовать?
Я пробормотала:
– Спасибо.
И с облегчением подумала: «А Бэлка-то меня точно не заложила!»
– Зайдешь завтра к Кириллу, перепишешь у него свою расписку. Скажешь, я велел, – продолжал раздавать указания седой карлик.
Снова пауза. Я рассыпаться в благодарностях не стала. Что за мерзавцы: сначала выбивают из людей бабки, потом начинают милостиво возвращать. А мы их еще и благодарить должны! Хотя, если честно, в душе я все равно испытывала радость. И, вот гадство, признательность ему.
– Теперь скажи, – просверлил меня глазками карлик, – ты знакома со Степаном, тренером по плаванию?
Я растерялась. При чем здесь Степа и что мне на предъяву отвечать? Наверно, правду. Однако далеко не всю правду.
– Да, мы знакомы, – пробормотала я.
– Тебе известно, что у него проблемы, аналогичные твоим?
– Ну да, известно, – сказала я неуверенно.
– Как он собирается их решать?
Я дернула плечом.
– Откуда я знаю?! Это ж его проблемы – не мои.
Надеюсь, голос меня не выдал. С чего, интересно, седой карлик задает мне вопросы о Степане? Они что, его подозревают?
Директор еще полминуты молча буравил меня взглядом, потом вынес вердикт:
– Ты очень дерзкая, Лиля. Это может помешать тебе жить.
Не дожидаясь ответа, развернулся и, не прощаясь, вышел из спортзала.
Я бессильно опустилась на маты. После разговора с начальником внутри у меня все болело, как после трех спаррингов по карате. Вот уж действительно дал понять, кто здесь, в санатории, хозяин.
...В итоге на свидание к Степану я шла совершенно без охоты. Можно сказать, будто из-под палки. И оделась небрежно, в кроссовки и спортивный костюм, и укладку делать не стала. Захватила с собой фонарик – старая часть парка действительно похожа на лес, освещения туда не провели. Однако фонарь мне не понадобился. Взошла луна, и сияла так ярко, что видно было все, только в странном серебристом свете. И от меня, и от деревьев падали на землю резкие черные тени.
Никто не встретился мне на пути. Похоже, и отдыхающие, и персонал смиренно спали или укладывались по кроваткам.
В ночном лесу было совсем не страшно. В итоге в беседку я пришла тютелька-в-тютельку, ровно в одиннадцать.
Степана на месте не оказалось. Уж мог бы на свидание с любимой, как он утверждает, девушкой заранее примчаться. Хотя бы продемонстрировать свою заинтересованность.
Впрочем, мужики сейчас хуже баб. Вечно опаздывают, ноют, огрызаются, как будто у них постоянный, непроходящий ПМС. И Степа, конечно, не исключение. Да и бывают ли они вообще на свете, эти исключения? Костя? Но много ли я знаю о нем, кроме того, что он здешними кадрами заведует и водит машину с московскими номерами?
Старцев тоже хорош! Встретив его сегодня после обеда, я не удержалась, спросила, как же это он уступил свою даму сердца (я имела в виду толстушку Бэлу) Константину Сергеевичу. Так старый козел смерил меня презрительным взглядом, развернулся и ушел...
Интересно, догадается ли Степа прийти на свидание не с пустыми руками? Хотя бы в буфете шоколадку купить? Или с клумбы пяток нарциссов своровать? Решила: нет, вряд ли. Мужики вроде него обычно считают, что «лучший твой подарочек – это я».
Я глянула на часы. Что этот несчастный тренер себе позволяет! Уже четверть двенадцатого!
Полная луна спряталась за серебристую тучку, и в беседке сразу стало темнее.
Мои мысли приняли другой оборот. А, может, недаром сегодня карлик-директор приходил ко мне и интересовался Степой? Может, тренер и в самом деле что-то разнюхал или, как он изящно выразился, раскопал кучу дерьма? А руководители санатория про это прознали? И они его схватили и пытают в том самом подвале, где из меня выбивали расписку на тридцать тысяч?
Б-рр. По спине пробежал холодок. Надо же, я раньше считала, что ничего на свете не боюсь: ни ночного леса, ни гопников с грязными намерениями... А вот сейчас мне отчетливо стало ясно, что совсем я не бесстрашная. Санаторского начальства боюсь до дрожи в коленках: и карлика-директора, и амбала Кирюху, и особенно того палача, что измывался надо мной в подвале. Боже! Что, если они и меня схватят?
Не надо поддаваться панике, пыталась я успокоить саму себя. Мало ли почему мужик мог задержаться. Сейчас явится с виноватым видом, весь заспанный: «Ой, прости, я нечаянно задремал...»
Я опять посмотрела на часы. Почти половина двенадцатого.
Если б у меня было настоящее свидание – например, с тем же Константином – я черта с два спустила бы ему опоздание. Давно бы сбежала. И уж точно не стала бы звонить. Но когда ты к мужику равнодушна, тебе, по большому счету, совершенно наплевать: придет он или нет, опоздает и на сколько. Вот только... Те обстоятельства, в которые мы со Степой оба влипли, заставляли за него беспокоиться. Я достала из кармана костюма мобильник и набрала номер Степана.
Длинные гудки.
Я долго держала трубку, потом попробовала еще раз. И еще.
Нет, надо отсюда сматываться. Он не придет. Что же случилось?
Об этом я неотступно думала всю дорогу к корпусу для персонала: где Степан? Что с ним стряслось?
Быстрая ходьба немного меня успокоила. В корпус я входила запыхавшаяся, зато трезво соображающая. Я знала, где находится Степанов номер.
На лестнице и в коридоре я не встретила ни души. Степа жил на втором, мужском этаже, дверь в номер рядом с лестницей.
Я подошла к двери и постучала. Нет ответа. Я забарабанила. Тишина. Я застучала что есть сил, но никто не отзывался.
Ну, и где прикажете его искать? Или... Или плюнуть на тренера и пойти спокойно лечь спать? Но я понимала, что заснуть все равно не получится. Тревога за Степана не отпускала.
И тут меня осенило: бассейн! Степа же там вечно пропадает. Для отдыхающих он открыт до десяти, с десяти до одиннадцати в нем может плескаться персонал. А у двери всегда, и днем и ночью, сидит охранник (уж не знаю, что он там стережет – может быть, запасы хлорки?) Во всяком случае, местный постовой сможет мне сказать: когда и куда ушел Степа. Или (в мозгу непрошенно вспыхнула мысль) куда его увели.
Я выскочила из корпуса для обслуги и бросилась к бассейну. Луна, снова выкатившаяся во всей своей красе, и фонари превращали ночь в день, и от того, что на санаторских дорожках не оказалось ни единого человека, стало как-то дополнительно зябко. Да еще на меня надвигалась темная стеклянная громада бассейна.
Я взбежала по ступенькам. Свет в фойе не горел.
Я дернула дверь – она оказалась открытой. Стол, где обычно помещался охранник, пустовал.
– Ау, – негромко сказала я, – есть здесь кто-нибудь?
Молчание было мне ответом.
Я крикнула погромче:
– Есть кто живой?!
И опять тишина.
Я зажгла свой фонарик и двинулась в сторону раздевалок. Где находятся выключатели в фойе, я не знала, и искать их в темноте мне совершенно не хотелось. Я дошла до двери женской раздевалки (интересно, что даже в такой час я воспользовалась женской).
Вошла, включила в ней свет. Ни души. Лишь льет вода из незакрытого крана, сиротливо висит чей-то забытый купальник. Я прошла сквозь душевую и очутилась в стеклянной громаде бассейна.
Здесь было немного светлее: свет луны и уличных фонарей, падая сквозь застекленные стены, создавал в гулком помещении полусумрак. Вода неспешно колыхалась в темноте. Мои шаги перекатисто отразились от стен, потолка, поверхности воды. Я посветила фонариком в один угол бассейна, потом в другой. Пусто.
И тут краем глаза я заметила, что на поверхности воды что-то лежит. «Мертвый дельфин» вдруг вспыхнула у меня в мозгу первая ассоциация (мертвого дельфина мы видели с Юриком в нашу первую и, увы, последнюю поездку на море). Но откуда, извините, в санаторском бассейне возьмется дельфин, да еще мертвый?! Я направила на воду луч своего фонарика. Я уже предчувствовала самое недоброе. Свет фонаря выхватил слегка качающееся на волнах тело.
Мужчина был в одних плавках и лежал в воде на спине, а его широко раскрытые, не моргающие глаза уставились в потолок. Лицо покрывал слой воды, но ни единого воздушного пузырька не вырывалось из его губ.
То был Степан. Мертвый Степан.
Я отчаянно завизжала и выронила фонарик.
И тут в бассейне зажегся свет.
...То, что было дальше, я помню какими-то обрывками, клочками – как в тот день, когда у меня на занятии умерла толстушка Елена Ивановна.
...Вот меня допрашивает мент – немолодой и бесконечно усталый (кажется, я встречала его на улицах нашего городка). Он притулился в фойе за столом охранника, я сижу напротив. Нет, он не хочет повесить на меня убийство тренера, просто его интересует, почему именно я первой обнаружила труп.
«Почему вы оказались в бассейне в такое время? Ах, вы искали Степана – зачем? О, у вас было свидание, и он не пришел – а вы что, состояли с ним в интимных отношениях? Нет? Почему тогда свидание?»
И так далее, и тому подобное, и каждый мой ответ вызывает новую цепочку вопросов. Но я, естественно, не призналась в том, что Степан что-то раскопал...
Вспоминается еще: вот я стою на бортике бассейна (до допроса это было или после? Кажется, до), и кто-то из оперативников поднимает валяющуюся рядом склянку: «О, снотворное, пузырек на пятьдесят таблеток, пустой. Приобщаем к делу. Надо снять отпечатки». Ему отвечают: «Картина типичная. Накушался реланиума и бросился в воду, чтоб наверняка». Кто-то поддакивает: «У покойного были большие проблемы с деньгами». Вступает третий: «Очевидное самоубийство, и к гадалке не ходи. Впрочем, вскрытие, что называется, покажет».
Я хочу заорать: «Самоубийцы не бывают такими веселыми, как Степа сегодня! Они не назначают свиданий! Не говорят, что нащупали решение и что скоро трудностям с деньгами придет конец!» Но я понимаю, что нужно прикусить язычок...
И уже напоследок, когда увозят труп и уезжают менты, нас, сотрудников, строит – в буквальном смысле строит в линейку, по росту – карлик-директор. Мы стоим вдоль бортика злополучного бассейна, спиной к воде: я, ночная уборщица, два охранника в черном. Директор тихо, но очень внушительно говорит: «Ничего не было. Постояльцы знать ни о чем не должны. Ни о каком самоубийстве. Тренер по плаванию просто уволен. Кто проболтается, сильно пожалеет. Все ясно?» И от его слов, и от воды за нашими спинами веет холодком...
...Разбитая морально и физически, я возвращаюсь в свой номер в три часа ночи. Не забываю поставить будильник на десять (хорошо же меня тут успели выдрессировать!): в одиннадцать у меня первое занятие, а завтрак – бог с ним, с завтраком. Я падаю в постель и засыпаю, едва успев раздеться. Меня мучат кошмары, я то и дело просыпаюсь вся в поту, снова проваливаюсь в небытие – и окончательно будит меня громкий, настойчивый стук в дверь. Первая же мысль, которая является ко мне спросонья: «Все, за мною пришли».
Однако я, как сомнамбула, накидываю на голое тело халатик и плетусь открывать. Будильник показывает семь утра. «И правда, – почему-то бормочу я про себя, – куда я, на хрен, денусь с подводной лодки...»
Я спрашиваю хриплым со сна голосом, который пытаюсь сделать (довольно безуспешно) грозным и строгим:
– Кто там?!
– Открывайте! – доносится из-за двери игривый мужской голос. Он словно принадлежит давно и близко знакомому человеку, и мне, опять-таки в полусне, кажется, что пришел мой бывший, Юрик, – хотя откуда ему-то здесь взяться?! Тем не менее я отпираю. И едва не падаю без чувств: на пороге стоит Константин. Выглядит он довольно помятым, глаза красные. В его дыхании чувствуется алкоголь, который он пытается заглушить мятной жвачкой. Костя то ли пил всю ночь, то ли явился ко мне с жесткого похмелья. И все равно – он прекрасен. Я обадело гляжу на него.
– Ну, так и будем стоять на пороге? – фамильярно спрашивает он. – Может, разрешишь мне войти?
Про себя я отмечаю, что Костя снова начал говорить мне «ты». Как в ту нашу единственную, одновременно прекрасную и страшную ночь... Когда я сразу после гибели Елены Ивановны побитой собачонкой приплелась под дверь его коттеджа.
Я, как автомат, отступаю в сторону, и он входит в номер, видит мою разобранную постель, одежду, кучкой брошенную на пол. Сквозь незадернутые гардины уже светит утреннее солнце. Костя чувствует себя здесь как дома и с размаху плюхается в кресло.
– Константин Сергеевич, что случилось? – бормочу я. А он с видимым удовольствием осматривает снизу вверх мою фигуру, и я очень остро осознаю, что кроме коротенького халатика на мне ничего нет. Грудь вот-вот выпрыгнет из декольте, я плотнее запахиваю ворот и стискиваю его у горла рукой. И тут наконец понимаю, что вид у меня, наверно, ужасный: нечесаные волосы, расплывшиеся глаза – я вчера даже не сняла с себя косметику. Наверно, бомжихи с вокзала и то лучше выглядят! Все внутри леденеет от стыда, а Костя начинает:
– Я давно хотел поговорить с тобой... Наедине, без свидетелей.
Я перебиваю его: «Извини, я сейчас» – и исчезаю в ванной.
С замиранием сердца смотрю на себя в зеркало и, в общем-то, не нахожу ничего особенно криминального. Да, тушь слегка расплылась, и волосы, конечно, не мешало бы расчесать, и щеки бледноваты – но в целом вид на твердую четверку. Даже на четыре с плюсом. Я пускаю воду и начинаю приводить себя в порядок. За стенкой Костя включает телевизор. Будто у себя дома. Да, он явно человек без комплексов – как все москвичи.
Я смываю пенкой вчерашний грим, умываюсь ледяной водой – в мои лета кожа не только способна вынести подобные измывательства, но и отвечает мне здоровым румянцем. Чищу зубы, расчесываю волосы. После окончания процедур придирчиво рассматриваю себя в зеркало и понимаю, что любому мужчине есть от чего потерять голову. Халатик на голое тело, правда, больше открывает, чем скрывает – но в данных обстоятельствах это скорее плюс. Остатки сна совершенно с меня слетели. Я чувствую себя бодрой – и готовой побеждать.
Когда я возвращаюсь в комнату, Костя, развалившись в кресле, внимательно смотрит утреннее телевизионное шоу. С экрана несутся бодрые голоса. По всей нашей огромной стране народ просыпается, торопится на работу, жует бутерброды, собирает детей в сад и в школу... И только у меня все не так, как у людей: чужой зашарпанный номер для персонала и любимый человек, который явился на свидание незваным в семь часов утра... Да еще и крепко выпил.
– Что ты хотел мне рассказать, Костя? – спрашиваю я. Ничего, я тоже перейду на «ты», будем считать, что мы выпили на брудершафт. Однако он делает предостерегающий жест: тихо, мол! Ну как же: по телевизору передают новости спорта. Наконец он качает головой, уменьшает звук и бормочет: «Черт, „Зенит“ опять выиграл!..» За время, милостиво мне предоставленное, я успеваю собрать одежду с пола и засунуть ее в шкаф.
– Лиля, – взгляд Кости наконец фокусируется на моем лице, – у меня к тебе есть серьезный разговор.
Ох, дорого бы я дала, чтобы в этом разговоре шла речь о нас. О Костиной ко мне любви... Только, увы, нет в его глазах того огонька, который безошибочно сигнализирует: мужчина к тебе неравнодушен. Костя если и хочет меня, то точно так же он хочет апельсинового сока, новую иномарку или чтобы победила его любимая футбольная команда.
Я присаживаюсь на свою неубранную кровать и пытаюсь натянуть полы халатика как можно ниже. Коленки прикрыть, разумеется, не удается – да и большую часть бедра тоже.
– Не рановато ли для серьезных разговоров? – парирую я, а сердце все равно начинает стучать чаще. Я смотрю на Костю. Пусть он выпил, пусть слегка помят, пусть высокомерный, избалованный бабник, и я никогда не буду за ним, как за каменной стеной, все равно я чувствую: он – мой. Этот мужчина создан для меня. Интуиция не просто шепчет, кричит мне в полный голос: тебе с ним будет хорошо. Всегда.
– Слушай, Лиля, – вдруг говорит он. – Давай будем вместе.
– Что?.. – недоуменно выдыхаю я.
– Я хочу быть с тобой, – повторяет Константин. – Я люблю тебя.
Я растеряна. Поражена. Но счастлива ли?
Внимательно смотрю на него. Вроде бы сказано ясней ясного, но нет в глазах той искорки, что порой говорит яснее слов...
Костя тем временем шагает ко мне, касается моего плеча, произносит:
– Лиля... Ты – самая восхитительная. Самая красивая. Самая желанная. Самая сладкая...
Я совсем не уверена, что он говорит от души. Но, тем не менее, каждое его слово проникает в самые потайные уголки души. Обволакивает. Лечит.
Я отступаю на шаг и бормочу:
– Ты просто пьян, Костя.
– Я хочу тебя, Лиля, – мягко произносит он. – Хочу. Прямо сейчас.
И обнимает меня.
Вот так у мужчин все просто. Хочу – и немедленно подай.
Я гневно сбрасываю его руки. И выкрикиваю:
– Хочешь? Что ты сказал?! Ты меня хочешь?! Ты явился сюда пьяный, потому что тебе вдруг приспичило женщину?
– Ты меня не поняла, Лиля, – терпеливо говорит Константин. – Я люблю тебя и предлагаю уехать вместе. Вдвоем. Навсегда.