— Я не хочу домой, — сказал он женщине, — и я не дурак.
— Кто же ты тогда? — спросила она.
— Лапидус, — ответил Лапидус.
— Это что, имя?
— Имя, — гордо ответил Лапидус, — так меня назвали мама и папа, а вас как зовут?
— Меня? — спросила женщина и вдруг начала смеяться. Она начала смеяться, закашлялась от дыма сигареты, затушила ее, и все смеялась, смеялась, а дождь все шел, все лупил по крыше машины, по капоту, по лобовому стеклу, по боковым стеклам, по багажнику, по дороге, по тротуарам, по стенам и крышам домов, по газонам, по скверам, по паркам, по центру и по пригородам. А в нескольких километрах от того места, где у обочины дороги мокла под дождем машина с брюнеткой за рулем и Лапидусом на переднем пассажирском месте, все еще стоял у пустого перекрестка мужчина под зонтом, держа подмышкой черную неброскую папку с большим белым пакетом внутри. По крайней мере, так казалось Лапидусу.
— Как меня зовут? — переспросила женщина. — А какая тебе разница?
— Я же сказал, как меня зовут, — обиделся Лапидус.
— Хорошо, — ответила женщина, — ты сказал, как тебя зовут, значит и мне надо сказать, как меня зовут, только зачем, все же, тебе знать, как меня зовут?
— Не знаю, — честно ответил Лапидус.
— Эвелина, — внезапно сказала женщина. — Меня зовут Эвелина, повтори по слогам!
— Э–ве–ли-на! — повторил по слогам Лапидус.
— Правильно, — сказала Эвелина, — теперь ты успокоился?
— Да, — сказал Лапидус и внезапно спросил: — Ты очень расстроилась? Может, там все еще ждут?
— Там уже никто не ждет, — проговорила Эвелина, — это день такой, с самого утра… Машина долго не заводилась…
— В троллейбус сел не тот, — добавил Лапидус.
— Выехала из гаража — дождь начался.
— Сумасшедший этот в переходе…
— И ты тут еще, без пакета…
— Нет у меня пакета, — обреченно проговорил Лапидус, — я его никогда и не видел!
— И зря, — сказала Эвелина, — если бы ты его видел, то он был бы у тебя. Так?
— Так, — согласился Лапидус.
— Так, тогда продолжаем…
— Продолжаем, — продолжил Лапидус.
— Если бы он был у тебя…
— Кто — он? — решил уточнить Лапидус.
— Пакет, — недовольная тем, что ее перебивают, сказала Эвелина, — пакет, повтори по слогам…
— Па–кет! — повторил по слогам Лапидус.
— Хорошо получилось, молодец, — похвалила Лапидуса Эвелина и продолжила: — Так вот, если бы он был у тебя…
— Если бы он был у меня… — эхом вторил Лапидус.
— То ты бы отдал его мне ровно через десять минут…
— Ровно через десять минут…
— После того, как сел в машину.
— После того, как сел в машину. Ну и что?
— Ты точно дурак, — рассмеялась Эвелина. — У кого бы сейчас была сумка, знаешь?
— У кого? — переспросил Лапидус.
— У тебя! — и Эвелина внезапно повернула ключ. Машина завелась, тронулась с места и вновь оказалась на дороге.
— Куда мы едем? — встревоженно спросил Лапидус. — Ты хотела отвезти меня обратно!
— Я решила отвезти тебя к себе, — сказала Эвелина, переключая скорость и добавляя газу. — Если ты не хочешь домой, то должна я тебя куда–то же отвезти, а то вымокнешь совсем…
— Дождь кончился, — сказал Лапидус.
Дождь действительно перестал также внезапно, как и начался. Над дорогой, над улицами, над городом опять голубело безмятежное июньское небо.
— Десять часов, — сказала Эвелина, взглянув на часы. — Мы с тобой торчим в этой машине уже сорок с чем–то минут.
— Сорок пять! — въедливо уточнил Лапидус и внезапно добавил: — А к вам я не поеду!
— Почему это? — удивилась Эвелина.
— Я не езжу домой к малознакомым женщинам, — торжественно и неожиданно громко для себя самого возвестил Лапидус.
— Пригнись, — вдруг скомандовала Эвелина и еще увеличила скорость.
— Как это — пригнись!
— Нагни голову, дурак!
Лапидус решил послушаться и начал, вот только как–то очень медленно, наклонять голову, успев при этом посмотреть в окно в сторону Эвелины.
— Быстрее, идиот! — закричала Эвелина, еще увеличивая скорость.
Внезапно в машине опять включилось радио. «Never, never, never…», пропел голос на английском языке. Видимо, это был самый конец песни, потому что внезапно наступила пауза, а потом высокий женский голос затараторил: «Ура, друзья, дождь закончился, над Бургом опять ярко светит солнышко, местное время девять часов пятьдесят минут, в эфире…»
Лапидус так и не узнал, кто это так радостно затараторил в эфире, потому что мотор взревел на полную. — Держись, — крикнула Эвелина, — вцепившись в руль с какой–то яростной и неженской силой, побледневший Лапидус начал соображать, за что бы ему ухватиться покрепче, и вот тут–то он и услышал град рассыпающихся, как орешки по полу, хлопков.
— Что это? — изумленно спросил Лапидус.
— Это по нам стреляют, — нервно ответила Эвелина.
«Да, да, да, — внезапно заворковал все тот же женский голос из так же внезапно вновь включившегося приемника, — такое милое июньское утро, как прекрасен наш город сейчас, такой свежий и зеленый после дождя, какое у нас у всех прекрасное настроение…»
— Ну и влип ты, — сказала Лапидусу Эвелина, опять надевая темные очки.
Лапидус 4
«Лапидус влип!» — радостно подтвердил бодрый женский голос из автомобильного радиоприемника, а потом добавил: «Но несмотря на то, что Лапидус влип, в Бурге все еще самое начало июня, второе число, утро, утро после дождя, не послушать ли нам по этому поводу…»
Лапидус вцепился обеими руками в ремень безопасности, Эвелина гнала машину, по машине по- прежнему стреляли.
— Возьми сумку, — сказала вдруг Эвелина Лапидусу.
— Какую? — поинтересовался бледный Лапидус.
— Сумку с деньгами, с заднего сиденья!
— Мне не повернуться! Я привязан! — прохрипел Лапидус.
— Отстегнись, идиот! — в голосе Эвелины появились металлические нотки, Лапидус подумал, что ему стоило бы остаться в той машине, в которой за рулем сидела пухлогубая блондинка.
— Быстрее, — закричала Эвелина, выворачивая руль влево, — они нас сейчас достанут!
Лапидус не стал размышлять над таинственным словом «они», он отстегнул ремень, кое–как достал с заднего сиденья серую спортивную сумку и вобрал голову в плечи.
«Райская птица…» — донеслось из все еще работающего приемника…
— Взмахнула крылами! — прохрипела Эвелина, выжимая газ до отказа.
— Я достал сумку, — сказал Лапидус.
— Выкинь ее, — потребовала Эвелина.
— Как это — выкинь, — возмутился Лапидус, — а деньги?
— Это что, твои деньги, болван? — возмутилась Эвелина. — Приоткрой дверь и выкинь сумку на дорогу, быстрее!
— Мы же едем, — рассудительно сказал Лапидус.
«Птица райская, птица синяя, чьи глаза в поволоке инея…»
«Полный бред, — сказал довольный голос в приемнике, — представляете, глаза в поволоке из инея? Это так же смешно, как и то, что Лапидус влип, но нам пора продолжать нашу программу, ибо время начинает поджимать, уже десять часов утра, слышите?»
Раздались сигналы точного времени: пи–пи–пи…
— Кидай быстрее, — срывающимся голосом проорала Эвелина.
Лапидус, зажмурив от страха глаза, приоткрыл дверь и швырнул сумку в сторону обочины. Затем захлопнул дверь и почувствовал, что он стал еще более мокрым, чем когда стоял под ливнем, тем самым ливнем, который и загнал его в притормозившую машину, за рулем которой сидела брюнетка в темных очках и с ярко накрашенными губами.
Брюнетка внезапно сбросила скорость и сказала: — Не могу больше!
— Чего? — поинтересовался Лапидус, чувствуя, как сердце норовит проскочить сквозь ребра.
— Что за бред! — продолжила Эвелина.
— Бред? — переспросил Лапидус.
— Столько денег! — вздохнула брюнетка и вдруг резко повернула руль.
— Куда это мы? — спросил Лапидус.
— С глаз долой, — сказала Эвелина, съезжая на малоприметную боковую дорогу.
Лапидус закрыл глаза и откинулся на спинку сиденья.
«Что, Лапидус, — поинтересовался все тот же женский голос из приемника, — доволен началом дня?»
— Нет! — ответил Лапидус, потом помолчал секунду и добавил: — Абсолютно недоволен!
— С кем это ты? — спросила Эвелина.
— Не знаю, — честно ответил Лапидус, — меня спрашивают, я отвечаю, ты вот отвечаешь, когда тебя спрашивают?
— Когда как, — сказала Эвелина, закуривая очередную сигарету.
— Тогда ответь, — тихо проговорил Лапидус, — кто это был?
— Где был? — переспросила Эвелина.
— Ну, кто стрелял… — уточнил свой вопрос Лапидус.
— По кому стрелял? — Эвелина опять сняла очки и посмотрела на Лапидуса.
— Ну, — сказал Лапидус, — мы ехали ведь…
— Ехали…
— И по нам стали стрелять…
— Стали…
— Так кто стрелял? — опять спросил Лапидус.
— Не знаю, — грубо сказала Эвелина, — наверное те, кому тоже был нужен пакет.
— Господи! — вздохнул Лапидус, — Опять ты про этот пакет, скажи, что хоть в нем было?
— Не знаю, — честно ответила Эвелина, — мне надо было забрать пакет и отдать деньги, я подобрала тебя, так как ты стоял в том самом месте, где должен был стоять человек с пакетом. Но пакета у тебя не оказалось…
— Знаю, знаю, — подхватил Лапидус, — пакета у меня не оказалось, а потом по нам начали стрелять. И мы поехали быстро, очень быстро, так быстро, как я еще никогда не ездил, и ты сказала, чтобы я взял сумку…
«All girls in the world…» — опять взорвался приемник английскими словами.
— Выключи, — попросил Эвелину Лапидус, — голова раскалывается.
Эвелина остановила машину, внимательно посмотрела на Лапидуса и сказала ему: — Выходи!
— Зачем? — искренне удивился Лапидус.
— Выходи, выходи, — повторила Эвелина и добавила: — Приехали!
— Это же лес, — сказал расстроенный Лапидус, — что я тут буду делать?
— Выходи! — угрожающим тоном приказала Эвелина. Лапидус вздохнул и вышел из машины. Эвелина последовала за ним.
Лапидус сделал несколько шагов и вдруг понял, что идти он не может — ноги дрожали, сердце все еще хотело выскочить сквозь ребра. Лапидус посмотрел на небо, голова закружилась, перед глазами поплыли необыкновенно яркие и радужные круги. Лапидус раскрыл рот, вобрал в грудь воздуха и внезапно упал на траву.
Давно уже молчавшая кукушка вылетела из уха и тяжело взлетела на ближайшую ветку.
«Это сосна», — подумал лежащий Лапидус, чувствуя, как веки закрываются, а круги, все такие же яркие и радужные, плывут уже где–то внутри него.
«Это сосна», — еще раз подумал Лапидус и потерял сознание.
И сразу же оказался в том самом подземном переходе, переплывая который он наткнулся на странного человека по имени Манго — Манго. Только теперь переход был пуст. Абсолютно, совершенно, девственно пуст. Холодно светили круглые лампы по стенам, освещая угловатые надписи и беспомощные рисунки.
Самая большая, сделанная черной краской, обозначала странное слово «AUFF». Лапидус догадывался, что слова такого, скорее всего, просто не существует.
Он продолжил свои изыскания, впадая в истеричное состояние то ли гончей, взявшей след, то ли археолога, набредшего на сокровища фараонов.
В переходе было сыро, вязкий воздух першил в горле. Лапидус закашлялся, но осмотр стен не бросил, если слово «AUFF» ничего и не обозначало, то должны быть другие, в которых могло быть зашифровано нечто такое, что пролило бы свет на все события этого утра.
И через несколько метров, чуть наискосок от уже упомянутого «AUFF», Лапидус наткнулся на начертанный красной краской по серому бетону стены глагол «ВЛЯПАЛСЯ».
Это было уже что–то, хотя света в происходящее не добавило.
«Вляпался!» — сказала Эвелина, когда по ним только–только начали стрелять.
«Вляпался!» — подтвердил бодрый женский голос из автомобильного радиоприемника, хотя откуда этот голос мог знать, что, собственно, происходит с Лапидусом в этот самый момент?
«Вляпался, вляпался!» — подумал Лапидус, внимательно разглядывая надпись и опять вспоминая то самое мерзкое ощущение, которое бывает, когда подымаясь по ступеням черного хода, внезапно вступаешь в кошачье–собачье–человечье дерьмо. Или собачье–кошачье–человечье. Или человечье–собачье–кошачье. Все равно, в какой последовательности, главное, что вляпался и надо отмывать ботинки.
Лапидус посмотрел на свои ботинки и подумал, что если бы у него был пакет, то он бы поменял его на сумку с деньгами ни на минуту не задумываясь. Эвелине — пакет, ему, Лапидусу, сумку. Сколько, интересно, в ней было? Сто тысяч, двести, триста? Или больше? Например, миллион? На ботинки в любом случае бы хватило. И тут Лапидус увидел то, что искал.
«INDILETO», было написано на стене под самым потолком. Причем — синей краской, как и на том зеленом заборе. Манго — Манго был не прав, надпись сделана именно синей краской, даже дальтонику ясно. Лапидус пожалел, что у него нет с собой фотоаппарата — задокументировать, оставить на пленке вещественное доказательство. На цветной пленке, естественно, на черно–белой цвет надписи различить нельзя.
— Эй, — услышал он за своей спиной, — ты чего это делаешь?
Лапидус с трудом, но открыл глаза. Эвелина, стоя на коленях, пристально смотрела ему в лицо. — Ты чего это делаешь, — опять спросила Эвелина, — взял да и грохнулся, ноги ослабли?
— Я увидел надпись, — сказал Лапидус.
— Ну и что, — сказала в ответ Эвелина, но потом все же поинтересовалась: — какую это надпись ты увидел?
— Там было написано «INDILETO», синей краской…
— Ты сумасшедший, — сказала Эвелина, — ты всегда такой, с детства?
— Не знаю, — смущенно ответил Лапидус, пытаясь встать и смотря на Эвелину, — только сейчас он смог рассмотреть ее внимательно.
— Чего смотришь? — спросила Эвелина. — Не нагляделся еще?
Лапидус не ответил, он опять закрыл глаза, но подземный переход исчез, будто его никогда и не было. Лапидус открыл глаза — да, все правильно, поляна, сосны, небо, машина, Эвелина, Эвелина, машина, небо, сосны, поляна, поляна…
— Эй, — окрикнула его Эвелина, — смотри, сейчас опять в обморок упадешь!
Лапидус встал и пошел к краю поляны.
Край поляны обрывался, внизу шумела вода.
Лапидус обернулся и посмотрел в центр поляны.
Эвелина уже стояла у машины, дверка со стороны водителя была открыта.
— Ты это… — закричал Лапидус, — вы это… А я! Я‑то как?
Эвелина засмеялась и села в машину. Лапидус побежал, точнее, попытался бежать, но ноги не слушались, он сделал несколько шагов и опять упал на землю.
Он лежал на земле и слушал, как работает включенный двигатель.
— Десять сорок пять, — прокуковала кукушка, сидя на сосновой ветке.
Машина тронулась и начала пятиться в сторону лесной дороги, той самой, по которой они и приехали сюда.
— Эй, — закричал Лапидус и начал ползти в сторону машины, — а я, а меня, что мне тут делать?
— Увидимся! — крикнула ему на прощанье Эвелина через открытое окно, машина развернулась и исчезла среди деревьев.
Лапидус упал лицом в траву, в голове опять поплыли радужные и яркие круги.
Эвелина сняла темные очки и пристально посмотрела в глаза Лапидусу. — Ты меченый, — как–то очень нежно и печально проговорила она, — стоит только на тебя посмотреть, как сразу понимаешь, что ты меченый, откуда ты такой взялся?
— Я вляпался, — ответил Лапидус, отгоняя круги рукой, но они не исчезали.
— Это не то слово, — возразила ему Эвелина, — ведь ты не просто вляпался, ты попался, Лапидус!
— Я всегда жил в зоне неудач, — сказал Лапидус, — я в ней родился и в ней вырос…
— И поэтому ты оказался на этом перекрестке? — спросила Эвелина.
— Шел дождь, — сказал Лапидус, — очень сильный дождь, я промок до нитки, а тут ты остановила машину…
— Тебе не надо было в нее садиться, — жестко сказала Эвелина, а потом добавила: — Хотя кто знает…
Лапидус открыл глаза — солнце припекало, солнце было в зените, если бы кукушка захотела, то она прокуковала бы полдень. Голова у Лапидуса раскалывалась, ему хотелось окунуть ее во что–нибудь очень холодное, например, в холодную проточную воду. Лапидус встал и огляделся.
Он был один, трава, примятая колесами доставившей его сюда машины, уже почти распрямилась. Солнце действительно было в зените, сосны отбрасывали на поляну четкие грифельные тени. Их можно было даже сосчитать, но Лапидус решил этого не делать — и тени, и сосны остались не сосчитанными.
Лапидус почувствовал, что, несмотря на головную боль, он хочет есть. И пить. Вначале даже скорее пить, чем есть. У него с собою ничего не было, он не знал, где он, хотя и знал, как тут оказался. Лапидусу опять захотелось завыть, как тогда, в машине, когда вначале за рулем сидела брюнетка, потом, когда Лапидус закрыл и открыл глаза, то это уже была блондинка.
Лапидус завыл и пошел прочь с поляны. Он подошел к самому краю, сосны остались за спиной, перед ним был обрыв, а под обрывом — берег.
Блондинка опять превратилась в брюнетку, у брюнетки было странное имя — Эвелина. Это Лапидус помнил очень хорошо.
Берег был узким, после весеннего разлива река еще не совсем вошла в берега.
Лапидус вздохнул, поежился, потом опять вздохнул. Обрыв был высоким, а Лапидус боялся высоты. Можно было, конечно, найти пологий спуск, но голова болела все сильнее, и ее хотелось окунуть в воду. Лапидус опять зажмурился и подошел к самому краешку обрыва. Он встал на краешек и осторожно открыл глаза.