Запертая дверь находилась в дальнем темном коридоре, куда не заглядывали покупатели. Я выждала момент, когда все продавцы были заняты, шмыгнула в закрытый отсек и увидела кронштейн, на котором висели красные платья разных размеров. Я окинула их взглядом. Ну и ну! Неужели кто-то покупает подобные? По мне так все они вульгарны и ужасны. Короткие юбки либо нарезаны на полосы, либо сшиты из совершенно прозрачного материала, у всех платьев декольте невероятной глубины и широкие пояса с громадными, усеянными стразами пряжками. Может, эту одежду не собираются выкатывать в торговый зал? Нашли в одном из тюков это великолепие и убрали подальше, чтобы потом…
Так и не придумав, для какой цели можно использовать этот кошмар, я без проблем открыла запертую дверь, очутилась в длинном, тускло освещенном коридоре, прошла по нему до конца, уперлась в кирпичную стену и удивилась. Зачем так тщательно закрывать коридор, который никуда не ведет? Может, из-за вещей? У стены стоит еще один кронштейн с такими же красными платьями, как те, что я только что видела. Правда, на сей раз они длинные, в пол. В кармане затрясся мобильный, я вынула его, увидела на экране «Эдя» и прошептала в трубку:
– Что случилось?
– Я такое узнала! Ну, ваще просто, – начала фонтанировать словами девушка, – ты не поверишь. Представляешь…
Дверь, ведущая в коридор, начала медленно открываться, резко запахло дорогим мужским одеколоном.
– Филипп! – раздался голос Лауры. – Ты зачем идешь туда?
– Не твое дело, – грубо ответил баритон.
Я услышала стук каблуков, прервала разговор, метнулась за кронштейн, присела и выдохнула. Спасибо, жуткие платья, что у вас длинные юбки.
– Ты не зашел ко мне, – обиженно сказала Лаура.
Филипп отреагировал коротко:
– И?..
– Нам надо поговорить, – уже тише продолжила управляющая.
– Не сейчас.
– А когда?
– Не знаю.
– Но мне очень надо!
– Я занят.
– У тебя нет ни минутки для меня?
– Нет.
– Почему?
– Занят.
– Неправда! – возмутилась Лаура. – Я знаю, где и с кем ты вчера был.
– И?..
– Нам надо поговорить. Ты не можешь со мной так поступить!
– Как?
– Прогонять, как надоевшее животное. Я не кошка. Скажи!
– Ты не кошка, – повторил Филипп, – у кошки четыре лапы и хвост. У тебя две ноги и хвоста нет. Не мешай.
Лаура всхлипнула.
– Ты меня разлюбил!
– Нет.
– Значит, еще любишь, – обрадовалась управляющая.
– Нет.
– Ответь нормально. Ты меня не разлюбил, но ты меня не любишь. Как это понимать?
– Как сказано. Я тебя не люблю. И не разлюбил, потому что никогда не любил.
– Что? – возмутилась Лаура. – Вспомни нашу поездку в Италию! Мы были как Ромео и Джульетта.
– Ей было тринадцать, а тебе круто больше, – засмеялся Филипп, – отстань.
– Но я… – начала Лаура.
– Заткнись! – приказал собеседник. – Если хочешь сохранить наши хорошие отношения и свой доход, захлопни пасть. Я могу быть другом, а могу и на … послать. Как стану относиться к тебе, зависит исключительно от твоего поведения.
Раздалось цоканье каблуков, потом хлопок двери, управляющая ушла. Филипп рассмеялся, послышался звук шагов, шорох. Я чуть-чуть раздвинула вешалки и увидела широколицего мужика, он стукнул ладонью по тупиковой стене коридора, и почти сразу перед ним возникла полоска тусклого света, она стала расширяться, я поняла, что в глухой стене есть дверь. Филипп двинулся вперед, дверь закрылась. Я выбралась из укрытия и, включив в айфоне фонарик, начала внимательно изучать место, где, как мне вначале казалось, заканчивался коридор.
Минут через пять мне удалось обнаружить кирпич, который при нажатии уходил в стену, обнажая небольшую нишу. В ней справа горела крохотная красная лампочка и был виден терминал, куда надо вставлять карточку-пропуск. Я сфотографировала «замочную скважину», вернула камень на место, вышла в торговый зал и налетела на старшую продавщицу Марианну, которая незамедлительно принялась отчитывать меня:
– Где шляешься? В кабинках шмотья горы! Покупательницы жалуются, что им вещи мешают. Уволю!
Я прикинулась испуганной.
– Ой! Не надо! Мне очень работа нужна. Честное слово, я бегала к кладовщику, относила вешалки, и сразу стала коридор мыть, отдраила его до блеска.
– Вот теперь точно за дверь выставлю, – объявила девушка.
– За что? – всхлипнула я.
– Врать не надо. В коридоре ты не была, я только что оттуда, пол сухой. И грязный, – отрезала вредная начальница.
Я показала рукой налево.
– Там посмотрите, пол сверкает.
Марианна уперла руки в боки.
– Молодец. Утром чем меня слушала?
Я шмыгнула носом.
– Ушами.
– Ногами, – передразнила меня продавщица, – я сказала четко и ясно: моешь полы только до этого коридора. Дальше не шастай.
– Почему? – удивилась я. – Там пыли полно было! Кронштейн с вешалками стоит, еще платья запачкаются.
– Лаура приказала то помещение не убирать, – неожиданно мирно объяснила Марианна. – Надеюсь, ты вещи не трогала?
Я прикинулась полной идиоткой.
– Не-а. А надо было?
Марианна закатила глаза.
– Боже, на какой грядке растут такие кадры? Там шмотье, которое Лаура для випов подобрала. Тряпки специально подальше откатили, чтобы кто-нибудь из дур-продавщиц их кошкам с улицы не продал. У нас среди випов много знаменитостей, им лучшее из каждой закупки отваливают.
– Машка! – крикнул кто-то из зала. – Подойди.
Противная девица поморщилась и пошла на зов, возмущаясь:
– Людмила! Я не Машка! Я не из деревни. Меня зовут Марианна!
– Так и хочется ей вмазать, да? – спросил тоненький голосок.
Я повернулась и увидела худенькую женщину с туго набитым черным мешком для мусора в руках.
– Машка противная, – продолжала она, – ты новая уборщица?
– Да. Таня, – представилась я.
– Роза, – улыбнулась тетушка, – гладильщица.
– Давайте выброшу мусор, – предложила я и потянулась к пакету.
Роза засмеялась.
– Там вещи.
– Платья? – спросила я.
Гладильщица развязала узел, стягивающий горловину мешка.
– Вот.
– Все скомканы, – удивилась я, – кое-как запихнуты. Думала, дорогие красивые наряды возят иначе.
– Ты никогда прежде в магазине не работала? – предположила Роза.
Я начала переминаться с ноги на ногу.
– Это первый опыт. Мне понравилось. Вот смотри, что покупательницы дали.
Я полезла в карман и вытащила приготовленные, ждущие своего часа две тысячные купюры.
– Вечером сдам их Марианне. Пока не отдала, может, меня еще денежками угостят.
В глазах Розы мелькнула тень зависти.
– Повезло тебе.
– Да, – кивнула я, – одной тетке помогла платья застегивать, а другой вещи приносила, консультант куда-то смылась.
– Мне никогда ничего не перепадает, – грустно протянула Роза, – машу весь день утюгом, в зале не показываюсь. Вчера видела в булочной коробку конфет с орешками. Тысячу стоит. А где ее взять? У меня после оплаты коммуналки едва на жизнь остается. Забери деньги себе, не неси Марианне, у нее и так жизнь сырная-жирная. Она сюда, как ты, уборщицей нанялась и за пять месяцев карьеру сделала.
– Вот бы мне так, – ахнула я.
– Ну, если готова со всеми начальниками в кабинетах запираться в любое время, когда им приспичит, то флаг тебе в руки, – фыркнула Роза.
– Ой, нет, – поежилась я.
– Я тоже брезгливая, – кивнула Роза, – значит, бегать тебе со шваброй, а мне утюгом размахивать, и никогда нам больших денег не заработать.
Я протянула Розе тысячу:
– Держи.
– За что? – поразилась она.
– Ты единственный человек, который мне сегодня козью морду не состроил, – объяснила я, – несправедливо получается, я сразу две штуки в первый день работы огребла, а ты тут давно и ничего не имеешь. Господь велел делиться.
Роза взяла ассигнацию.
– Спасибо. А ты единственная, кто со мной чаевыми поделился. Давай попьем кофейку? У меня вафельный торт есть.
– С удовольствием, но Марианна увидит, что меня нет, и уволит, – грустно сказала я.
Роза приложила палец к губам:
– Тсс! Я скажу, что надо лейблы пришивать, и Машка тебя ко мне отправит часа на три.
Я изобразила непонимание.
– Лейблы? Это что такое?
Роза засмеялась.
– Все потом объясню.
– Погоди, – остановила я ее. – А нам не влетит?
– За что? – не поняла Роза.
– Здесь повсюду камеры, – залепетала я, – увидит секьюрити, что мы чайком балуемся, и дадут нам пинок под зад.
Роза опять приложила палец к губам:
– Тсс. Видела мужика в форме у двери? Это мой старший брат. Я всю правду про охрану знаю. Камеры фейк, они никуда не подключены. Пульт на стене, якобы сигнализация, тоже имитация. Там одна коробка с кнопками. В «Ласке» один секьюрити, мой Гена. Он только до конца рабочего дня стоит. Ночью здесь никого нет.
– Ну и ну, – поразилась я. – А почему так?
Роза развела руками.
– Фиг его знает. Может, хозяин из жадности тратиться не хочет? С другой стороны, чего тут переть? Товар? Так он весь застрахован. Все думают, что у нас охрана крутяшная, видела на окне, на левой витрине и на двери здоровенные наклейки: «Под наблюдением о/п «Рокс»?
– Тсс. Видела мужика в форме у двери? Это мой старший брат. Я всю правду про охрану знаю. Камеры фейк, они никуда не подключены. Пульт на стене, якобы сигнализация, тоже имитация. Там одна коробка с кнопками. В «Ласке» один секьюрити, мой Гена. Он только до конца рабочего дня стоит. Ночью здесь никого нет.
– Ну и ну, – поразилась я. – А почему так?
Роза развела руками.
– Фиг его знает. Может, хозяин из жадности тратиться не хочет? С другой стороны, чего тут переть? Товар? Так он весь застрахован. Все думают, что у нас охрана крутяшная, видела на окне, на левой витрине и на двери здоровенные наклейки: «Под наблюдением о/п «Рокс»?
Я показала на стену.
– Вот она! Объявления повсюду, в кабинках, в зале, у кассы, с голографическими наклейками.
Роза рассмеялась.
– Это туфта! Джинса! Вранье. Просто бумажонки. Но все считают, что вау, какая крутая охрана! Если чаевые давать будут, бери смело, не бойся, что секьюрити увидят и доложат, что ты их в общий котел не сдаешь.
– Спасибо. Сразу тебе пятьдесят процентов притащу, – пообещала я.
Глава 29
– Ты такая бледная, прямо синяя, – заметила Эдита, когда я вошла в зал совещаний.
– Оказывается, весь день бегать по магазину, наводя в нем порядок, очень тяжело, – пожаловалась я, плюхаясь в кресло, – ноги отваливаются.
– Заварить тебе чайку? – предложила Буль.
– Да, – простонала я.
– Хочешь бутер с сыром? – спросил Крапивин.
– Он очень калорийный, – засомневалась я, – на часах десять вечера, в это время хорошо бы съесть куриную грудку на пару и огурец.
– Извини, этого нет, – развел руками Валера.
– Могу в буфет сгонять, – предложила Аня, – вдруг там салат «Цезарь» есть.
– Не надо, – остановил ее Александр Викторович, взял трубку служебного телефона, набрал номер и попросил: – Сонечка, у нас начальница весь день волком по городу бегала, три пары железных башмаков стерла, не ела, не пила. Да и мы тоже как савраски. Можешь нас чем-то обрадовать? О! Отлично! О! Тоже подойдет! Сонечка, ты золото. Это не комплимент, а констатация факта. Мы тебя очень любим.
Ватагин положил трубку на стол.
– Сейчас принесут всякое вкусное, горячее, полезное.
– С кем вы беседовали? – не поняла я.
– С Софьей, директором столовой, – улыбнулся Александр Викторович.
– Можно заказать еду в кабинет? – изумилась Аня.
– Нам – да, – ответил Ватагин, – остальным – нет. По этажам обеды-ужины никому не носят. Исключение составляет высшее руководство. Ему подносы притаскивают.
– Чем мы это право заслужили? – спросила Буль.
– Любочка, поговорку «не имей сто рублей, а имей сто друзей» придумали во времена Ильи Муромца, но она по сию пору справедлива, – ответил Ватагин, – мы с Сонечкой подружились. Вот и весь ответ. Софья человек воспитанный, отец у нее был генерал, она понимает, что я один под подушкой ужинать не стану. Поэтому и предложила для всех скатерть-самобранку раскинуть.
– Как вы столько всего о женщине за пару дней выяснили? – удивилась я. – Софью… э… отчества ее не знаю.
– Павловна, – подсказал Александр Викторович.
– Софью Павловну иногда встречаю в лифте, – продолжала я, – она мне всегда казалась этакой классической буфетчицей: кудрявая блондинка, куча золотых цепочек на шее, красный лак на ногтях, фиолетовые тени на веках.
– Внешность бывает обманчива, – сказал Ватагин. – Я всегда улыбаюсь незнакомому человеку, потом мысленно говорю: «Я люблю тебя», – затем задаю какой-нибудь малозначимый вопрос, вроде: «Дождь на улице перестал?» Иногда из случайной встречи вырастает дружба. Мне нравится общаться с людьми. А с Сонечкой интересно разговаривать.
– Значит, вам будет интересно и меня послушать, – перебила профайлера Эдита. – Александр Викторович вчера говорил, что в Интернете не все найти можно, лучше поехать на место и все руками пощупать. Образно говоря. И я решила воспользоваться его советом. Прямо с утра рванула к Грушину Алексею Прохоровичу.
Я кашлянула.
– Эдита! Ты мне ничего о своей инициативе не сообщила.
Девушка начала оправдываться.
– Вы все разбежались кто куда, вот я и решила…
Я подняла руку.
– Стоп. Начнем от печки. Кто такой Алексей Прохорович Грушин? Его фамилия ранее не звучала.
Эдита открыла рот, но тут в дверь постучали.
– Войдите, – крикнул Ватагин.
В комнату с большим подносом в одной руке и корзинкой в другой вплыла директор столовой.
Александр Викторович бросился к ней.
– Сонечка! Почему меня на помощь не позвали? Вам же тяжело.
– И не такое таскаю, – кокетливо ответила Софья, – я приучена к физическому труду. Собрала вам кой-чего. Тут курочка, рыбка под маринадом, салатик греческий, ватрушечки, пюре, селедочка.
– Вот это да! – восхитился Ватагин и посмотрел на меня: – Татьяна, как вам, а?
Я встала.
– Софья Павловна…
– Для вас просто Сонечка, – смутилась директор столовой, – извините, я вашего отчества не знаю.
– Просто Таня, – улыбнулась я. – Вот это стол! Праздник!
– Да, – подхватил Крапивин, – не помню, когда столько вкусного за раз ел.
– Селедочка, – пропела Буль, – Сонечка, зовите меня Буля, я патологоанатом. Всегда рада вас в морге видеть.
– Лучше уж вы к нам в ресторанчик, – хохотнула Софья.
– Могу вам все-все с компьютером сделать, – пообещала Эдита, – только свистните, раздобуду любую инфу.
Минут пять мы нахваливали директрису, она ушла с самым радостным видом, а бригада накинулась на еду.
Когда все тарелки, кроме одной, опустели, Аня направилась к чайнику.
– Заварю на всех цейлонский. Согласны? С ним ватрушки отлично пойдут.
Я взяла плюшку с творогом. Прости, диета, мы с тобой старые добрые подруги, но сегодня нам не по пути.
– Так кто такой Грушин? – вернулся к прежней теме профайлер.
Эдита быстро проглотила кусок булки.
– Помните, взрыв на складе газовых баллонов? Я еще все недоумевала: ну почему всем пострадавшим дали квартиры, а Гале нет? Пришлось ей в институтском общежитии маяться. Татьяна решила, что местные чиновники обманули сироту, забрали ее жилье себе. Я порылась в бумагах и узнала, что почти все, кто остался в живых после того несчастья, уже умерли. Они на момент трагического происшествия были пожилыми людьми. В живых остался один Алексей Прохорович Грушин, ему сейчас восемьдесят, но он бодренький, проживает все в той же двушке, что ему после взрыва досталась. Стоило мне его спросить:
– А почему же девочка Галя Петрова, внучка Анны Сергеевны без квартиры осталась? – как пенсионер воскликнул:
– Так у нее хоромы на кладбище! Галька умерла незадолго до беды. Нехорошая судьба у ребенка. Родители-алкоголики водки напились и в снегу замерзли, их через трое суток только нашли. Бабка тоже бухала почище мужиков. Не вспомню сейчас, сколько Галке лет исполнилось, когда они со старухой в избе угорели. Анька все пропивала, девочку из жалости соседи кормили, а ночевать она всегда в свою избу бежала. Анна зимой печку натопила да заснула, вьюшку открыть забыла. Я их лично нашел. Мы через забор жили, смутило меня, что Анька с утреца ставни не открыла и Галька в школу не подрапала. Она хорошо училась, умная была. До обеда подождал и пошел посмотреть, чего у них да как. Вошел в комнату, а там дышать нечем, бабка и девочка лежат, вроде спят обе, лица прямо бордовые.
– Красный цвет кожи признак отравления угарным газом, – сказала Буля.
– Грушин не мог ошибиться? – спросила я.
Эдита улыбнулась.
– Я предвидела этот вопрос. Нет. Я вернулась в офис, перерыла гору бумаг, километры документов. Без хвастовства замечу, только я могла след отыскать. Архив деревни погиб, в те годы документы хранились в сельсоветах, а по истечении определенного времени передавались в районное хранилище. Но все данные о Гале и Анне Сергеевне должны были остаться в селе. Я уж было приуныла, и тут меня осенило. Пенсия! Старуха ее точно получала. Я залезла в пенсионный фонд. Вот его сейчас все ругают, дескать, офисы себе шикарные построили, а людям копейки дают. Ну, во-первых, они народу платят то, что правительство приказало. А, во-вторых, порядок у них в бумагах идеальный! Все оцифровано, пронумеровано, заполнено, ничего не потеряно. Респект и уважуха им за это. И нашла я запись, что Петрова Анна Сергеевна не будет более получать пенсию в связи со своей кончиной. К документу прилагалась копия свидетельства о смерти. В советские годы в нем указывали причину кончины, у Петровой написано: «Несчастный случай. Отравление угарным газом». А то, что Галя погибла, я выяснила через Министерство образования. Девочка получала как сирота бесплатную еду в школе. И директор написала заявление, что Галина больше не будет получать льготу, так как умерла. Бумага сохранилась в архиве министерства. И кто бы, кроме меня, допер там пошарить? Кто бы еще вспомнил про бесплатную еду? А?
– Наша Галина Сергеевна не Галина Сергеевна, – резюмировала Аня.