Темнота и тишина.
Хотя нет, это лишь поначалу так показалось. Темнота да, была, но в тишине слышалось еще чье-то дыхание и чуть заметное поскрипывание кроватных пружин.
— Эй… — Андрей с трудом узнал собственный голос. — Меня кто-нибудь слышит?
Поскрипывание тут же стихло. Никто ничего не ответил.
В памяти еще бушевало пламя, и Андрей затрясся дрожью пережитого ужаса.
— Ну, ответьте же кто-нибудь!
— Слышь… — сонно отозвался мужской голос. — Ты бы хоть ночью поспал, а? Днем орет, ночью тоже спать не дает…
— Где я? — Андрей мысленно уцепился за этот голос, как тонущий муравей за соломинку.
— В Караганде, — грубо ответил голос. — Завтра с утра придет доктор, у него и спросишь.
Андрей умолк. Из всех реальностей, в которых он побывал после пробуждения, эта понравилась ему больше всего. По крайней мере, здесь не бьют и не сжигают живьем, а то, что грубят, — это мелочи.
Андрей твердо решил остаться именно в этой реальности. Он ее даже полюбил. Было ясно, что здесь его убивать не станут. Он долго ворочался, боясь уснуть и вывалиться из нее куда-то еще, но в конце концов тьма и ограниченная подвижность взяли свое — Андрей уснул.
Птица щебетала почти у самого уха, по крайней мере так казалось. Яркий солнечный свет пробивался сквозь веки алой лавиной, тошнота бродила где-то в районе желудка.
— Ему необходимо промыть глаза. — Андрей расслышал совсем рядом мужской голос. — И повязку можно уже не накладывать. Краснота — это остаточное явление.
Птица цокала и свистела. В приоткрытое окно то и дело заглядывал ветер, трогая волосы на макушке. Если прислушаться, можно было расслышать шум улицы.
— Где я? — осторожно спросил Андрей.
— Точно на этом свете, — усмехнулся мужчина. — Вы глаза-то откройте.
— А можно?
— Можно, можно. Все с вашими глазами в порядке.
Андрей распахнул веки и тут же зажмурился от яркого света.
— Ну, голубчик, а чего вы хотели? Ничего, ничего, привыкнете. После повязки всегда так. Могло быть во сто крат хуже. Несколько стекляшек поранили кожу буквально в миллиметрах от глазных яблок. Вы в рубашке родились, вот что я вам скажу.
Андрей снова открыл глаза, на этот раз получилось значительно лучше. Оказалось, что лежит он на металлической койке, какие ему приходилось видеть лишь в старых фильмах, а полненький лысоватый доктор, чем-то похожий на Вальку Знобина, стоит рядом. Врач, одетый в застиранный белый халат, со стареньким стетоскопом, без намека на электронику, на груди, задумчиво разглядывал Андрея. Позади доктора стояла молоденькая медсестра с блокнотиком и ручкой в руках. Андрей перевел взгляд на потолок и не увидел никакого пластикового покрытия. Потолок был просто побелен, самой обычной известкой с добавлением синьки, так что на свету она выгорела, а в тени наоборот потемнела до серого. Стены были выкрашены унылой салатовой краской почти до самого верха.
Андрея снова охватил страх.
— Где я? — снова спросил он пересохшими губами.
Он хотел еще спросить, какой сейчас год, но что-то его удержало.
— В больнице, — спокойно ответил врач.
Он придвинул к себе деревянный стул и сел возле кровати.
— В Москве? — Андрей решил осторожно выяснить подробности.
— В Москве, голубчик, в Москве. Вас что-то смущает?
— Странная палата. — Андрей поискал подходящее слово. — Устаревшая.
— Ах, устаревшая… — В глазах доктора появился недобрый огонек. — Вот как… Евроремонта не хватает? А нормальную медицинскую страховку купить не желаете? Сначала экономите, а потом удивляетесь, что попадаете в клинику, которая еще в начале двадцать первого века устарела безнадежнейшим образом! Совести у вас нет, голубчик, вот что я вам скажу.
Андрей опешил от такого напора.
— Я не собирался болеть.
— Никто не собирается. Но подобная жадность ничем не оправдана.
— Но я не имею претензий… — попробовал успокоить врача Андрей.
— Зато я имею! — Доктор навис над кроватью, как хмурая туча над городом. — Из-за жадности таких, как вы, все еще существуют занюханные больницы, в которых нет даже нормального рентгеновского аппарата, не говоря уже о сонарах. И зарплата у меня знаете какая?
Андрей решил отмолчаться.
— Молчите… — Доктор победно откинулся на спинку стула. — Ладно бы еще вы были представителем неимущего слоя. В этой больнице девяносто процентов таких. Но вы ученый! Элита… Какая у вас зарплата?
— Значительная, — признался Андрей.
— А у меня нет. Но если со мной что-то случится, я не буду лежать на коечке с панцирной сеткой. Знаете почему? Потому что, несмотря ни на что, выплачиваю нормальный, достойный, человеческий страховой взнос. Ежемесячно. Так что будьте любезны не жаловаться.
— Я не жалуюсь.
— Вот и замечательно. В десять часов вам будут делать перевязку, промывание глаз и другие необходимые процедуры.
— Какие у меня повреждения? — Андрей нашел в себе силы задать самый важный вопрос.
— Значительные, — съязвил доктор. — Множественные порезы лица, сочетанная травма груди и обширный ожог обеих ног. Плюс к этому ЧМТ.
— Что?
— Черепно-мозговая травма. — Доктор выразительно постучал себя костяшками по макушке. — Сотрясение мозга и, возможно, ушиб лобных долей.
— Понятно. — Андрей попробовал вспомнить, за что отвечают лобные доли, но никаких данных на этот счет в памяти не нашлось.
— Ладно, голубчик, отдыхайте. Основной девиз нашего нейрохирургического отделения: «Покой, покой и еще раз покой». Если бы вы попали в другую клинику, может, вам и предоставили бы более продвинутое лечение.
— Спасибо и на этом, — уныло вздохнул Андрей.
— Не за что. — Доктор усмехнулся и вышел за дверь, уводя за собой медсестру.
В палате стояли еще восемь таких же кроватей, но большинство из них были пусты. Соседями Андрея оказались двое — небритый мужик с пропитым лицом и прыщавый подросток лет восемнадцати. У подростка под глазом красовался отменный синяк — синий, с желтовато-зеленой радужкой по краям.
Оба соседа еще явно до конца не проснулись. Мужик тупо пялился в потолок, повторяя губами беззвучные фразы, а подросток то и дело переворачивался с боку на бок.
«С компанией не повезло», — подумал Андрей и прикрыл глаза.
Через какое-то время в палату вошли двое грузных санитаров в белых шапочках и в халатах с завязками на спине. Они переложили его на каталку и повезли по длинному коридору. Андрею показалось, что он медленно летит над бесконечным белым каньоном, на дне которого располагаются погашенные светильники с дохлыми мухами под плафонами.
В конце коридора перед каталкой распахнулась крашеная двустворчатая дверь с табличкой: «Перевязочная». Андрея вкатили в слепяще-белое помещение, в лицо пристально уставился сорокаглазый хирургический прожектор. Санитары привязали Андрея к каталке кожаными ремнями и вышли, оставив его в тревожном одиночестве. Пустота перевязочной откликнулась на их шаги звонким кафельным эхом и смолкла. Андрей попробовал повернуть голову, но обзор все равно оставался ограниченным — кафельные стены, металлический шкаф с красной буквой «А» на дверце, матовое окно. Где-то рядом с головой звякнули о стекло стальные инструменты. Этот звук превратил тревогу в панический страх боли. Андрей попытался задрать голову и закатить глаза, но все равно ничего не увидел. Из пустоты послышался низкий женский голос:
— Первая перевязочка?
Андрей не мог видеть говорившую, она оставалась в слепой зоне за макушкой.
— Да, — ответил Андрей, не в силах унять дрожь в голосе.
— Ну, не надо же так бояться… У тебя еще обезболивание действует, так что очень больно не будет.
Медсестра вплыла в поле зрения Андрея, и ужас его усилился. Она была огромна — метр восемьдесят, не ниже, а весу в ней было никак не меньше ста тридцати килограммов. Каждая из грудей, обтянутых белой тканью халата, была с Андрееву голову, а ширина плеч просто поражала воображение. При всем при этом на взгляд ее возраст не превышал тридцати лет.
— Здорово же тебя разукрасило… — покачала головой медсестра. — Бедненький… Ну ничего, сейчас размочим твои повязочки…
Она загремела металлической посудой, послышался плеск жидкости и резкий запах.
— Как тебя звать? — заботливо спросила медсестра.
— Андрей.
— Замечательно. Очень мужественное имя. Значит, кричать ты не будешь… А меня звать Галиной.
— Вообще-то я с трудом переношу боль, — сознался Андрей, и его дыхание участилось в предчувствии мучения.
— А я с трудом переношу трусливых молодых людей и крикунов. Знаешь, от меня вообще очень сильно зависит, как сложится здесь твое пребывание. Укольчики, перевязочки, глюкозка внутривенно… Капельницы. Это ведь можно сделать аккуратненько, а можно не очень, — ласковым тоном предупредила Галина.
У Андрея перехватило дыхание.
— Я могу пожаловаться, — сказал он охрипшим голосом.
— Да, конечно. — Галина наложила на левую ногу мокрый тампон. — Если хотите, можете прямо сейчас закричать.
Она ненавязчиво натянула бинт на другой ноге, и у Андрея моментально выступили слезы — боль была неимоверной. Он стиснул зубы, но все равно не удержал стона.
— На меня многие жалуются, — вздохнула она. — Но наш доктор сам не любит трусливых крикунов. Да и работать кто будет? Так что ты подумай.
Она отпустила бинт, и Андрей смог перевести дыхание. Медсестра наложила тампон на другую ногу, и боль растворилась в теплой влаге.
— Видишь, как хорошо. Всегда может быть так хорошо.
Андрей стиснул зубы от злости. «Жирная сучка… — подумал он. — Ты еще не знаешь, с кем связалась… Привыкла иметь дело с алкашами… Я тебе устрою райскую жизнь… Садистка хренова…»
Перевязка прошла гораздо менее болезненно, чем он ожидал, хотя пару раз все равно не смог удержать стона.
— Ну что ты, что ты… Терпи, — нашептывала Галина, явно получая удовольствие от процесса. — Я очень стараюсь, чтоб не было больно.
Андрей обливался потом. Не от боли, а от страха, что боль может внезапно и катастрофически усилиться. Особенно пугали кожаные ремни, стянувшие тело. Беспомощность.
Когда бинты были полностью заменены новыми, Галина принялась промывать ему глаза. Это у нее получалось мягко и даже приятно.
— Какой молодец… — шептала она. — Настоящий мужчина. А то понавезут одних алкашей и подростков…
Когда санитары привезли Андрея обратно в палату, он мысленно утер пот со лба. Захотелось есть.
— Во сколько тут завтрак? — спросил Андрей у подростка.
— Сейчас принесут, — успокоил тот. — Где это вас так угораздило? Оранжерею головой пробили?
— Нет. На машине разбился, — ответил Андрей. — Что, сильно лицо пострадало?
— Сильнее, чем у меня, — усмехнулся парнишка.
Алкаш по-прежнему пялился в потолок.
— Подрался? — отеческим тоном поинтересовался Андрей.
— Иди ты… — почему-то обиделся подросток и отвернулся к стене.
Палату снова заполнила тишина, из-за окна доносился приглушенный шум улицы и непрекращающийся щебет птиц.
— Как тебя зовут? — все же спросил Андрей.
— Володя, — не оборачиваясь, ответил парень.
— А меня Андрей.
— Ну и что?
Андрей замолчал, не зная, что на это ответить. Дверь в палату распахнулась, и пожилая санитарка вкатила столик с завтраками.
— Так… — Она выставила тарелку и стакан на Володину тумбочку. — Тебя перевели с пятой диеты на седьмую.
— Наконец-то. — Парень сел на кровати, и в его глазах мелькнула неподдельная радость. — Ух… С сахаром?
— С сахаром, с сахаром, — улыбнулась санитарка и покатила столик дальше.
Алкаш на это никак не отреагировал — лежал и глядел в потолок, словно еда его совершенно не волновала.
— А у вас пока будет диета номер один. — Она поставила на тумбочку Андрея стакан с бульоном.
Андрей поморщился:
— А пожевать ничего нет?
— Да куда тебе жевать? Места живого нет на лице…
Санитарка приподняла Андрею голову и помогла выпить теплый бульон.
— Ну вот… — Она вытерла ему рот салфеткой. — Ты не грусти, через несколько дней доктор обычно меняет диету.
Володя позвякивал ложкой, ему явно было что пожевать. Алкаш к еде прикасаться даже не думал.
Санитарка забрала стакан и тихо сказала:
— Если судно понадобится, ты меня позови, а по-большому тебе вряд ли захочется в ближайшее время.
Андрей кивнул в знак того, что расслышал, санитарка улыбнулась и вывезла столик за дверь.
— Эй… — Андрей тихонько позвал Володю.
— Чего?
— Этот что, вообще ничего не ест?
— Дядя Коля? У него депрессняк после белой горячки. К тому же теща его утюгом по башке огрела. Переживает лежит. Его привезли два дня назад, пока ты в отрубоне валялся. Так и лежит с тех пор.
«Так это я больше двух дней без сознания?» — испугался Андрей.
— Понятно, — сказал он вслух. — Есть он не будет?
— А… — Володя усмехнулся и привстал с кровати. — Ты его пайку хочешь заточить? Давай раскидаем.
Парень заговорщически подмигнул и разделил содержимое чужой тарелки поровну.
— Как жрать будешь? — спросил он. — Могу покормить.
Андрею сделалось так стыдно, как не было еще никогда в жизни. Но очень хотелось есть. Он молча кивнул и приоткрыл рот, когда Володя поднес полную ложку к его губам. Рисовая каша с молоком показалась очень вкусной, хотя в ней явно недоставало сахару.
— Ты можешь хлебало разевать шире? — нахмурился Володя. — Половина мимо рта, блин.
Наконец с кашей было покончено, и Андрей осторожно прожевал доставшийся ему кусочек хлеба с маслом.
— Спасибо… — от души поблагодарил он.
— Будешь должен, — усмехнулся подросток.
Он стер полотенцем несколько упавших крупинок каши с груди Андрея и прикрыл простыней большое молочное пятно.
Минут через пятнадцать санитарка вернулась забрать посуду.
— К тебе следователь, — сообщила она Андрею. — Сейчас он у врача распишется и придет.
— Зачем? — испугался Андрей.
— Как — зачем? Вопросы спрашивать. Будто ты не знаешь, зачем ходят следователи, — буркнула санитарка и удалилась.
Андрей умолк, чувствуя, как болезненно бьется сердце в груди.
Следователь оказался пожилым, потрепанным жизнью мужчиной — короткая стрижка, усталое лицо. Стараясь не шуметь, он подвинул к койке Андрея стул, сел на него и достал «комакт» с перьевым вводом.
— Здравствуйте. — Он коротко махнул пластиковой картой с изображением Регалии Исполнительной Власти. — Меня зовут Александр Семенович.
— Здравствуйте. — Андрей моргнул.
— Я по поводу аварии. Вы, наверное, уже поняли.
— Да.
— Что вы можете рассказать?
Андрей задумался, делая вид, что вспоминает неприятные события.
— Я ехал в административный офис нашего университета. В правом ряду. Внезапно со второстепенной дороги выехала машина. Красная. Из этих, новомодных, городских. Я даже притормозить не успел, как ехал, так и врезался. Очнулся уже здесь.
— Понятно. — Следователь проворно записал слова Андрея. — А зачем было перестраиваться в правый ряд?
— Перестраиваться?
— Да. Свидетели так показали.
— Там было свободней, а я спешил.
— Хорошо. — Следователь снова зашуршал пером. — Понятно. Ну, в общем-то, и так все было понятно. Простая формальность. Удар действительно произошел на вашей полосе, так что формально я не смогу предъявить вам обвинений.
— Формально?
— Да. На самом деле я думаю, что вы специально ее ударили. Я выяснял: старая машина, страховка.
— Больница, ожог, сотрясение мозга, — охотно продолжил Андрей.
— Да. Возможно, я не прав.
— Вот именно. Вам не следовало даже говорить этого.
— Извините. А вам не интересно узнать, что стало с девушкой?
Андрей напрягся — память ясно прорисовала лежащее на асфальте тело. Было в нем что-то пугающе знакомое, словно отголосок недавнего сна. И все же нет. Нет, просто похожа цветом волос, не более. Алена одевалась в другой манере, да и должна была сидеть с Валькой в офисе. Сидела. Он так сказал. И машины у нее такой быть не могло. Вообще у нее не было никакой машины.
— Она пострадала?
— Не очень. — В глазах следователя мелькнула мстительная усмешка. — Меньше, чем вы, ее даже не госпитализировали. И машина у нее тоже застрахована. Только она получит страховку, а вы — нет.
— Почему? — осторожно спросил Андрей.
— Ваша машина сгорела. Очень неудачно, надо сказать. Запись контроллера восстановить не удалось. Старая машина плюс сильный перегрев, вот схема и не выдержала. А без этого, сами понимаете… Закон.
Андрей не стал ничего отвечать.
— Ну ладно. Считайте, что вам повезло. — Следователь встал и положил компьютер в карман пиджака. — Уголовное дело мы возбуждать не будем. Всего доброго.
Андрей коротко кивнул и закрыл глаза.
Время остановилось. Не было ничего, только яркий свет из окна и звуки словно из другого мира. Кто-то входил в палату, выходил из нее, окружающее пространство шуршало, поскрипывало, позванивало посторонними голосами.
И снова была еда — такой же стакан с бульоном, но уже не было сил съесть что-то еще. Андрей выпил теплую жижицу, не открывая глаз, повинуясь лишь голосу санитарки.
— Вот так. Ну, еще глоточек. Какой молодец…
Затем пришла боль. Горели ноги, ребра ныли, как нерв прогнившего зуба, лицо мучительно чесалось. Андрей крепче стиснул зубы и плотнее зажмурился. Стало ясно, что человечество его бросило, оставило наедине с бесполезным раскаянием и усиливающейся болью. Где все достижения научно-технического прогресса? Где электромагнитные регенераторы, квантовые заживители, где обезболивающие, наконец?