Нет, хорошо воспитанным девушкам так поступать не положено!
– Поздно уже, – сказал я. – Не хочу стеснять тебя.
– Да ничего. – Наташка дернула плечиком и робко шагнула ко мне. – Я ложусь поздно. А тебе что, завтра утром надо куда-нибудь ехать?
Завтра утром мне надо было опять отправляться на свой наблюдательный пост. Следить за обосновавшимися у меня на даче ментами.
– Нет, никуда мне ехать не надо. Я тоже в отпуске.
– Вот видишь. – Наташа застыла напротив меня, дожидаясь, когда я возьму ее за хрупкую талию. И начну целовать. – Вот видишь… – Она подняла ко мне личико. Похлопала густыми ресницами. Призывно раздвинула губки.
– Но все равно мне пора.
– Тебя разве дома кто-нибудь ждет?
– Я же тебе говорил, что я здесь один. Как, впрочем, и ты.
– А я уже не одна. – Ее руки цепко обвились вокруг моей шеи. Всем телом она крепко прижалась ко мне. – Вернее, я очень на это надеюсь, что не одна. С тобой… Останься, Денис! Не уходи! И поцелуй меня… Ну же!
У меня на лице появилась самодовольная улыбочка победителя. Не мытьем, так катаньем, но я своего добился: хорошо воспитанная Наталья отбросила к чертям условности и сама сделала первый шаг к разрешению щекотливой проблемы.
– Ну, Денис!
Я нежно захватил губами ее язычок – она вцепилась в довольно длинные волосы у меня на затылке. Я жадно облапил Наташку за упругую попку – она еще крепче прижалась ко мне животом. Я с трудом втиснул ладонь между нами, чуть сместил ее по пояску халата, добравшись пальцами до узла – светловолосую нимфу тем временем начала пробирать легкая дрожь.
Узел на поясе оказался довольно тугим, пришлось провозиться с ним не меньше минуты, а Наталья пока делала все возможное для того, чтобы к завтрашнему утру мои губы распухли и посинели. И даже и не подумала хоть немного помочь мне в неравной борьбе с неприступным халатом. Впрочем и препятствий при этом мне не чинила. Одним словом, сам ввязался в игры на раздевание, сам и выпутывайся. Сумеешь раздеть – и флаг тебе в руки, не справишься – какой же тогда ты мужчина! Так, слабое подобие – и не более. Срамотища! Позорище!
Евнух!
Ну не-е-ет! Уж этим-то я никогда не был. И со вставшими у меня на пути препятствиями в виде хитроумных застежек и тугих узелков всегда расправлялся если и не шутя, то успешно.
Справился и на этот раз. Пояс упал к нашим ногам. Следом за ним одна за другой сдались три пуговички, легко проскочив в свободные петли. Наташка на секунду отцепилась от моей шевелюры и опустила вниз руки, чтобы позволить халату соскользнуть вниз. И вновь притиснулась ко мне бедрами, продолжила взбивать колтун у меня в волосах и жадно кусать мои губы. В одних только узеньких трусиках. Вся такая горячая! Вся такая доступная!
Я слегка оттянул резинку ее трусов, коснулся пальцами копчика, скользнул ладонью чуть вправо. И еще чуть-чуть… И еще… Словно по направляющей, моя рука по резинке медленно огибала бедро – чуть выпирающая косточка таза… за ней глубокая впадинка… дальше вновь должна начаться небольшая возвышенность, выпуклый бугорок лобка.
Наташа оторвалась от моих губ, судорожно втянула в себя воздух и слегка отстранилась назад, чтобы мне было удобнее. Переступила на месте, чуть-чуть расставила ноги.
Она ждала. Но я уже решил, что пока не оправдаю ее ожиданий. Не все то хорошо, что делается на скорую шаловливую руку.
А мою руку при этом никак нельзя было назвать скорой. И уж тем более шаловливой – она, лишь коснувшись мягких пушистых волосков на лобке, на миг замерла и, словно испугавшись того, что преступила границы дозволенного, осторожно выбралась из-под резинки и медленно заскользила вверх по мелко дрожащему животу. Лишь чуть касаясь гладкой горячей кожи, пальцы описали широкую окружность вокруг пупка, снова вернулись к узкой полосочке трусиков, перебрались через нее, не замедляя своего и без того ленивого хода, сползли вниз по бедру, достигли коленки и, словно срикошетив от нее, опять устремились вверх.
Наташка уже больше не издевалась над моими губами, не пыталась выдрать на память у меня из затылка прядку волос. Она замерла, опустила голову мне на плечо и жарко дышала в самое ухо, иногда перемежая громкие вздохи коротким, чуть слышным постаныванием. Я обнаружил, что у нее две макушки и подумал: «Эта красотка должна быть счастливой. Кажется, есть такая примета», и, уткнувшись лицом в мягкие светлые волосы, вдохнул в себя легкий аромат недорогого шампуня.
Моя ладонь вновь миновала границу трусов, пересекла по диагонали живот и начала восхождение на крутую возвышенность груди. Подушечки пальцев несильно сдавили набухший от страсти сосок, другая рука в этот момент совершала неторопливое путешествие вдоль Наташиного позвоночника.
Я коснулся щекой ее ушка, обхватил губами мягкую нежную мочку, и вдетая в нее маленькая сережка чуть заметно стукнула меня по нижнему зубу. Наташка снова переступила ногами и опять так плотно, как только могла, притиснулась ко мне бедрами. Легкая дрожь, которая еще десяток секунд назад лишь иногда охватывала ее тело, стала стремительно увеличивать амплитуду. Теперь это была даже не дрожь, а небольшой колотун.
Я оставил ухо в покое, провел губами по длинной тоненькой шейке и поцеловал хрупкое обнаженное плечико. Бережно отстранил продолжавшую жадно вжиматься в меня Наташу и, медленно опустившись на корточки, отвел в стороны спадавшие ей на грудь длинные русые волосы.
За короткое петербургское лето красавица умудрилась загореть так, словно провела по меньшей мере неделю на каменистых пляжах черноморского побережья Кавказа, и теперь ее грудь живописно прочерчивал отчетливый след от узкого верха бикини. Так и хотелось зацепить его пальцами и сдвинуть в сторону, но я лишь блаженно зажмурил глаза и, положив ладони Наташе на бедра, опять привлек белобрысую нимфу к себе, уткнулся лицом ей в живот. Мой язык проник в нежную впадинку пупка, моя щека ощутила, насколько сейчас напряжен у девочки пресс, мои пальцы вновь просочились под резинку трусов и потянули их вниз, обнажая круглую попку.
Наташа вновь вцепилась в мою шевелюру, а я уже переключил внимание с пупка на кружевные бордовые трусики, чудом еще продолжавшие удерживаться на уровне бедер, но все-таки слегка приоткрывшие моему взору верхний участок поросшего темными волосиками лобка. Я захватил губами эти волосики, легонько дернул сначала за них, потом за резиночку трусиков и принялся ласкать языком и губами гладкую загорелую кожу стройных Наташкиных ног, постепенно смещаясь все ниже и ниже к белым наклейкам из пластыря на коленках.
А следом скользили бордовые трусики, увлекаемые моими руками вниз.
Наташа переступила ногами, стряхнула трусики на пол. И тут же, утратив контроль над собой, попыталась меня оседлать. Не успел я опомниться, как она ловко закинула ногу мне на плечо и с такой дикой силой привлекла к себе мою голову, что я, похоже, и правда лишился значительной части волос. Уткнулся лицом в пушистый лобок, ощутил губами ароматное влажное лоно. Лишь на мгновение. А потом сумасшедшая нимфа не смогла удержаться в столь неустойчивой позе, которую только что изобрела, и, запрокинув меня на крашеный пол, грохнулась сверху.
Ха! Так сексом я еще не занимался! Что там гитары и арбалеты по сравнению с этим!
– А может, пойдем на кровать? – предложил я, пытаясь устроиться поудобнее под стыдливо застывшей на мне голой Натальей. – Там, пожалуй, удобнее. А то здесь как-то не так.
– Да-а-а, доигрались. – Наталья моментально пришла в себя и смущенно попросила: – Отвернись, дай накинуть халат. Я стесняюсь.
Отворачиваться мне было некуда, я просто закрыл глаза. И заметил, продолжая лежать на полу:
– Еще полминуты назад ты не стеснялась.
– Я отключилась. У меня поехала крыша. – Наталья поднялась, и я слышал, как она шебаршится рядом со мной, собирая разбросанные предметы одежды: бордовые трусики, халатик и тапочки. – Странно, но раньше такое случалось со мной лишь несколько раз. И только с одним человеком, которого я очень любила. И то не так сразу, как с тобой.
– Значит, ты любишь меня еще больше, – ляпнул я и услышал, как Наташа хихикнула.
– Не-е-ет, Денис! Любовь надо еще заслужить! – с пафосом продекламировала она.
– А я-то уж, глупенький…
– У тебя, глупенького, по последним моим наблюдениям довольно высокие шансы на это. Так что можешь принять к сведению. Вот только не зазнавайся. И открывай глаза – уже можно. И поднимайся. Или будешь валяться на холодном полу до утра?
– Предпочитаю кровать, – нахально заявил я, принимая вертикальное положение. И еще более нахально продолжил: – Надеюсь, она у тебя не очень амортизирует…
Кровать у Натальи оказалась что надо. Довольно широкая для бурных плотских утех, с двумя ароматными, набитыми свежим сеном подушками.
Правда, прежде чем сдаться на мои уговоры и все-таки уложить меня спать, Наталья долго и настойчиво пыталась скормить мне еще одну чашечку кофе. Потом, после того, как я ее еще раз как следует поцеловал, безнадежно махнула рукой, сдернула с кровати цветастое покрывало и, застенчиво улыбнувшись, щелкнула выключателем.
Правда, прежде чем сдаться на мои уговоры и все-таки уложить меня спать, Наталья долго и настойчиво пыталась скормить мне еще одну чашечку кофе. Потом, после того, как я ее еще раз как следует поцеловал, безнадежно махнула рукой, сдернула с кровати цветастое покрывало и, застенчиво улыбнувшись, щелкнула выключателем.
– На хрена?
– А зачем тебе свет? Все, что надо, найдешь на ощупь, не промахнешься. А я при свете стесняюсь, – подвела Наташа черту под обсуждением вопроса об освещении, а я подумал, что скажи она мне еще раз о том, что стесняется, и я сумею в это поверить. Стуча зубами от холода в еще не нагретой постели, я терпеливо ждал, когда эта копуша или свернет в темноте себе шею, или все-таки присоединится ко мне.
Она предпочла второе. Юркнула под одеяло и крепко прижалась ко мне.
– Фу, холодина! Конечно, забыла задвинуть заслонку в трубе и выстудила всю печь. Может, быстренько затопить?
– Ну уж нет. – Я положил ладонь Наташке на грудь, путаясь в волосах, ткнулся лицом в ее нежную шейку, коснулся губами хрупкого плечика.
– Хорошо. Но тогда постарайся, чтобы я не замерзла. – Наташа судорожно вздохнула, одной рукой снова вцепилась в мою шевелюру, а другой активно принялась гладить меня по спине. Задыхаясь, она с трудом пробормотала: – Сделай так, как ты мне уже делал. – И принялась перебирать ногами, стряхивая застрявшие на щиколотках бордовые трусики.
Глава 5 ЧТО У ТРЕЗВОГО НА УМЕ…
Начиная со следующего утра, жизнь для меня привычно разделилась на две диаметрально противоположные половины, и четкий рубеж между этими половинами пролегал как раз по границе Наташиного участка. Выходя за его пределы, я сразу же становился прежним Знахарем-Костоправом, Константином Разиным и Денисом Сельцовым, осторожным и предельно опасным для недругов загнанным волком, идеально обученным отражать неожиданные удары и выкручиваться из безвыходных ситуаций, выживать в жестоком мире воров и бандитов, мусоров и предателей. И столь же легко и стремительно, сколь я становился объявленным в розыск опасным рецидивистом, происходило и обратное перевоплощение в Дениса Павловского, нежного и уютного, жизнерадостного и беззаботного, стоило мне только перешагнуть порог гостеприимного Наташиного дома.
Две личины. Две ипостаси. Как две стороны Луны, одна из которых всегда открыта для обозрения, а другую можно увидеть, лишь приложив для этого немыслимые усилия.
***Наташа легко приняла на веру то, что я опытный анестезиолог, в июле потерявший работу в обанкротившейся частной клинике, а в данный момент праздно проживающий свои сбережения на арендуемой поблизости даче и ждущий, когда для него освободится некое таинственное местечко в одной из престижных больниц. Что это за местечко, Наташа меня не расспрашивала. Так же, как не интересовалась и тем, почему я, такой правильный и разумный, временно не устроюсь в какой-нибудь захудалый здравпункт, чтобы не потерять квалификацию и обеспечить себя хоть какими-то средствами, пока не созреет это обещанная мне работа. Я бы, наверное, быстро запутался во вранье, если бы моя подружка была любопытнее, но она умела не задавать некорректных вопросов.
«Так же, как это умела делать и Ольга, которая потом меня предала», – как-то подумал я и тут же, устыдившись своей подозрительности и неблагодарности, поспешил тщательно скомкать это недостойное Наташи сравнение и выбросить его в самую глубокую помойную яму. Чтобы подобная гадость никогда больше не приходила мне в голову!
Итак, Наташа не задавала вопросов, и мне, соответственно, не приходилось ломать голову, придумывая причину моих ежедневных отлучек из дому. Ей, кстати, вполне хватило и моего незамысловатого объяснения, почему я так сразу и так прочно осел у нее: мне, мол, куда веселее проводить время в компании с ней, нежели отупевать от одиночества на своей уединенной даче, срок аренды которой все равно подошел к завершению еще три дня назад.
– Классно! – радостно блеснула глазами Наташа, когда я осторожно намекнул, что совсем не прочь на месяцок перебраться жить к ней. – Я сама хотела тебе это предложить. Только боялась показаться навязчивой.
Вообще-то, навязчивым в этой ситуации являлся именно я. Но жизнь уже давно научила меня не стесняться быть для кого-то обузой и притом всякий раз еще и стараться так камуфлировать свои просьбы, чтобы они выглядели как одолжение с моей стороны.
Именно так и получилось на этот раз.
Наталья была просто счастлива, что я развеял ее одиночество, что оказался таким хозяйственным и домашним, любящим и неконфликтным. Хорошим любовником. И просто неплохим человеком.
Меня же совершенно устраивало то, что удачно удалось загаситься в таком тихом месте, где искать меня не придет в голову и самому прозорливому мусору и где можно спокойно дождаться, когда в Петербурге немного нормализуется оперативная обстановка и можно будет опять выползать на поверхность. И к тому же рядом со мной теперь постоянно находилась Наталья. Предупредительная и добрая, ласковая и нежная. Хорошая любовница. И просто неплохая девчонка.
А мусора тем временем упорно торчали у меня на даче. И я ежедневно со своего поста подолгу наблюдал в «Призматик» за их времяпрепровождением. Они совершенно не умели вести себя незаметно. Через несколько дней я уже без труда замечал малейшие изменения в окружающей обстановке, которые произошли в мое отсутствие: скажем, замок на двери висит немного не так, как вчера; на занавесках появились новые складочки; деревянная вертушка, на которую запирается калитка, развернута под более острым углом, чем накануне. Значит, на даче продолжают сидеть нежеланные гости. И мне там появляться нельзя.
А сделать это ой как хотелось! И вовсе не по причине ностальгической тяги к своему бывшему дому, а по куда менее сентиментальным соображениям. Я все еще не терял надежды, что сумею добраться до своего тайника с тремя тысячами долларов, когда мусора наконец убедятся в бессмысленности засады и уберутся к чертям. Но они, похоже, уперлись и никуда убираться не собирались.
«Что же, – успокаивал себя я, – если решили предложить мне поучаствовать в состязании „Кто кого терпеливее?“, не возражаю. Мне сейчас все равно нечем заняться, и свободного времени у меня куда больше, чем у вас. Так что? Поиграем?»
И я продолжал свои наблюдения за мусорами, терпеливо дожидаясь, когда же им, наконец, надоест торчать в засаде. На свой наблюдательный пост я отправлялся каждое утро как на работу. Это меня особо не утруждало – с одной стороны. Но вот с другой – время шло, а у меня, несмотря на экономную жизнь у Натальи, из лопатника стремительно испарялись хрусты. Сотня за сотней. Неизбежно приближался момент, когда мне, хочешь не хочешь, придется всерьез задуматься о средствах к существованию. Притом о немалой сумме, на которую я не только мог бы безбедно прожить хотя бы несколько месяцев, но и соорудить себе новую ксиву, и сделать себе операцию по изменению внешности. На поддержку из общака я уже не надеялся. Ворам сейчас было не до меня. У них хватало своих геморроев. На питерскую братву продолжался массированный наезд мусоров.
Единственным представителем блатного мира, с кем я сейчас поддерживал отношения, оставалась Конфетка.
С ней я связался на следующий день после того, как она перехватила мой «Лексус» на Московском шоссе и провозгласила открытие очередного этапа соревнований по выживанию. В тот, второй день федерального охотничьего сезона на Знахаря-Костоправа, я доехал вечером на электричке до Питера и только оттуда, из автомата, рискнул связаться со Светой. Назначил ей встречу в том уютном кафе, где мы провели четыре часа накануне.
– Как дела? Где обитаешь? – первым делом поинтересовалась она, устраиваясь за столиком напротив меня, и я не стал в ответ что-то выдумывать. Ничего не тая, но, конечно, и без особых подробностей, рассказал о предыдущей ночи, проведенной в гостях у Натальи, и о достигнутой с нею договоренности, что я пока поживу у нее.
– С таким же успехом мог бы пожить и у меня, – ревниво заметила Света. – Не понимаю, в чем разница?
– Есть одна разница, – хитро улыбнулся я, и Конфетка без особых проблем поняла, что я имею в виду.
– Хорошо, подожду, когда эта овца тебя выставит, – сварливо пробурчала она и больше к вопросу о моем местожительстве не возвращалась.
Зато вдруг сделала мне очень ценный подарок.
– Держи, – протянула она ладошку, на которой лежала маленькая сим-карта для сотового телефона. – Тебе с твоей ксивой подключаться сейчас стремно. Вот я и подумала: чтобы не остался без связи, дай-ка тебе помогу. Хоть ты и не заслужил.
– А вот за это спасибо! – обрадовался я. – Надеюсь, она чистая?
– Нечистую я бы не привезла. Только смотри, не измажь ее сам. – Конфетка нацарапала на салфетке мой новый номер. – Держи. Не звони с него никому из воровских. И не пытайся связаться со мной по домашнему, – принялась инструктировать меня Конфетка. Звони только на сотовый, он пока не засвечен. И еще, постарайся, чтобы телефон у тебя был постоянно включен. Надеюсь, ты поселился в зоне охвата?