Более того, поскольку слой этот дислоцирован по территориальному признаку, он стремится к усилению независимости регионов от центра, но не до полного развала государства. Для них выгоднее создание такой конфедерации с сильными правами мест, что позволило бы выкачивать ресурсы с других территорий и создавать свое собственное царство с перспективой дальнейшего отделения от страны. В таких условиях модель регионального хозрасчета становится смертельной.
Такая модель приватизации за счет внутренних ресурсов сегодня обсуждается очень активно, при этом идет мимикрия под перестройку. На словах все происходит очень революционно, обязательно главный залп наносится по сталинизму, и после такой "артподготовки" выдвигается тезис абсурдности 70-летнего пути нашего развития. И как альтернатива – легализация частного капитала, приватизация, когда этот капитал вкладывается в основные фонды. Итак, конфедерация с локализацией территорий и их последовательным отделением и слой "советских" дельцов, который в состоянии осуществить эту "перестройку".
Есть и другая модель, основанная на структуре полного распада слишком большой целостности на куски, например не Россия, а Московская территория, Новгородская территория и т.п. Нам предлагают вернуться к феодальной раздробленности, ибо именно в такой модели лучше всего вкладывать средства, вбрасывая их порциями, разделив экономику страны на зоны интересов, влияний.
И тот и другой путь связан с определенными жертвами, с отказом от государственности, от понятия коллективного ума, коллективной истории. И в конечном итоге это приведет к тому, что картина Земли станет несколько другой. А я не убежден, что она станет более благоприятной для человечества, в частности для людей, которые проживают на этой территории. Потому что западный мир отнюдь не является тем раем демократии и всего остального, каким его пытаются выдать. Если без всякой патетики говорить всерьез о неформальных структурах власти, то сии на Западе очень сильны. И не факт, что их концепции власти не содержат элементов элитарности. На Западе, в условиях парламентской демократии, тоже ведь зреют весьма небезобразные "парафеномены". Масонскую ложу П-2, я полагаю всем ясно, не "Память" придумала.
Я никогда не питал иллюзий и не считал нашу систему самой гуманной. Но из крайности в крайность-то зачем бросаться? "Там" тоже сидят не сплошные гуманисты, которые только и думают, как бы осчастливить все человечество, создать для всех людей рай земной. Для себя они его, может, и создадут. А для нас – что придумают?
Вывод – рывок, безусловно, необходим. Но – не сталинскими методами осуществлять его надо! Иначе! Пока еще время есть! И – хотя бы человеческие ресурсы. Но – кооперативы тут не помеха. Они – это все тот же нэп, ничего он не дает, только время теряем. Нужны крупные государственные структуры нового типа. Наш, социалистический, вариант транснациональных корпораций. Взамен министерств – новые мегаструктуры. Ведь не сверхкрупность министерств их погубила, а линейность, негибкость, версифицированность. Я знаю транснациональные корпорации, по капиталу большие, чем наши министерства, и ничего, живут, не разваливаются. А кооперативы на Западе не прижились! Прогорели! Это скрывают от общества, так же как и опыт новых индустриальных стран. Никакой демократии там не было! А экономический рывок был! Связи между экономическим процветанием и демократией для слаборазвитых стран (а мы, при всех наших ракетах, именно такая страна) нет и в помине, точнее, есть, но не прямая, а обратная. Чем меньше этой самой демократии – тем лучше для экономики в момент становления нового. Но каким будет это новое качество? Это самый главный вопрос. С математической точностью можно показать, что если мы хотим существовать как государство, то никаким другим, как государственным, социалистическим, наше будущее быть просто не может! И чем скорее мы это осознаем – тем лучше!
И в этом плане мне кажется очень важной консолидация левого неоконсервативного блока, блока сил, интегрируемых идеей преодоления технологического отрыва. Сделать это невозможно без использования психологических ресурсов общества. Но как только мы становимся на позицию того, что психологические ресурсы общества – это реальная сила, что их надо накапливать, а не разбазаривать, то мы сразу приходим к тому, что нельзя разрывать историческое сознание, нельзя пропагандировать плебейские варианты западной поп-культуры и так далее. Мы приходим к определенному духовному аристократизму и ко всему остальному, связанному с консервативной концепцией культуры (то же самое относится к технологии). Аскетизм, пресвитерианский, протестантский характер жизни, понимание того, что высшими ценностями, помимо бытия, являются ценности, создаваемые самими фактами труда, трудолюбия, доведенного до религии, отличает сегодняшние неоконсервативные стили Запада, очень во многом способствовавшие развитию общества.
А левым я называю наш неоконсерватизм потому, что он связан с потребностью сохранить определенную концепцию нашего пути развития. Коль скоро мы не поворачиваем назад, а стремимся прыгать вперед, то должны в максимальной степени понять, что в этой траектории 70-летнего движения было закономерным, а что случайным, что правильным, а что неверным. И, исходя из этого, максимально вписавшись в траекторию, осуществить прыжок.
Ошибка деятелей предшествующей эпохи была в том, что они попытались полностью перечеркнуть путь развития России до революции. Вот это самое мучительное. В очередной раз! Это я вижу не как гуманитарий, а как математик и политолог. Скажем, те же японцы рассчитали все производные своей траектории движения в новое качество и конечную точку, с помощью гладкой сплайнфункции провели оптимальный полином между прошлым и – Будущим. Мы же ткнули в желанную нам точку и провели прямую. Естественно, что у нас начались чудовищные переходные процессы. В 20-е годы было сделано то же самое. Так неужели, сделав это однажды, мы по отношению к нашей траектории хотим повторить фатальную методологическую ошибку, отрицая 70 лет пути!?
Если мы хотим создать систему для рывка в постиндустриальное общество, нам надо понять, каким именно образом и из каких составных механизмов должна строиться такая система. Естественно, что нужна централизация ресурсов, поскольку даром новые технологии не даются. Причем централизация с опорой на интеллектуальный потенциал. Но в каких формах? Мне представляется, что ключ – это мегаструктуры нового типа и свободные интеллектуальные зоны. Не "валютные", "коммерческие", о которых сейчас много говорят и которые, я боюсь, в нашей голодной стране придется ограждать от остальной территории пулеметами, а свободные интеллектуальные зоны, в которых был бы сосредоточен интеллектуальный потенциал страны и куда мы могли бы впрыскивать ресурсы, в том числе материальные, финансовые, информационные и прочие. И коль скоро мы хотим противопоставить капиталистической модели постиндустриального общества – социалистическую, то, по моему мнению, это возможно сделать единственным способом: опираясь на культуру как некое царство смысла, создать технологии и отдавать их назад в культуру, а не разрывать культуру и технологию, как это сделано на Западе. И между прочим, у них многие интеллектуалы нашей схемой, которая связует между собой культуру и технологию, чрезвычайно заинтересовались, считая, что, может быть, это и есть русский вариант.
Что касается ввоза технологий, то делать это надо под новые идеи, а не стихийно, как это делалось и делается сейчас. Это особенно важно сегодня потому, что срок изнашивания технологии и техники составляет уже не 25 или 30 лет, как в сталинскую и послесталинскую эпоху, а два-три года. Поэтому если мы будем ввозить технологии под опережающие идеи, то успеем развернуть некоторые части технологической базы, способные выпускать продукты, конкурентные на мировом рынке, – интеллектуально емкие, а не как сейчас – трудо- и ресурсоемкие. Я называю такие звенья технологическими цепочками. И как цепочку за цепочкой, в пределах зон свободного интеллектуального роста мы будем реализовывать трансплантацию новой, постиндустриальной базы на территории нашей страны. И вместе с тем будем создавать некий социум для этой базы, рабочую силу. Для каждой технологической цепочки необходимо, например, 20-30 тысяч человек, их можно понемногу подготовить, поскольку ввести сразу 100 миллионов человек в новую культуру труда невозможно. Эти люди должны быть приоритетной группой населения и должны получить то, что им нужно, – кстати, не так много, как хаму-кооперативу. Их нужно накормить и духовно, и физически, создать определенное смысловое поле, чтобы опереться реально на эту высококвалифицированную рабочую силу. Есть ведь немало людей, готовых эффективно работать, если дать им, пожалуй, главное – свободу, материальную и духовную, если создать им благоприятные условия деятельности и определенную материальную базу.
Итак, первое, что необходимо для технологического рывка, – это создание свободных интеллектуальных зон, своего рода полюсов роста. Кстати, у любой системы есть полюсы роста, как и полюсы смерти. А сегодня, я убежден, ресурсы в подавляющей своей массе мигрируют в полюсы смерти системы.
Второе – мегаструктуры. Здоровые части нашей промышленности надо выводить из тех отстойников, в которых они гниют. Отстойниками такими являются министерства. Здоровые же части промышленности – это суперкомпании, – причем государственные. Кстати, реально ослабить силу министерской руки можно, лишь выведя из-под министерств здоровую часть промышленности, а не сокращая численность их аппарата. Зло министерств не в численности аппарата, а в том, что они сегодня являются хозяевами производственных фондов и ресурсов. Лишите их этого хозяйства и оставьте в той же численности. И что будет? Ничего! Останется просто определенная группа населения, которая питается чуть лучше, чем остальные. Это ничего не изменит в общем балансе продуктов. Можно потом сократить ее, переквалифицировать в рабочую силу. Но до тех пор, пока они хозяева экономики, у них в руках власть. Их реальная власть внизу, как у Антея в земле, в том, чем они хозяйничают, а не в структуре их управления.
Но что же нужно таким суперкомпаниям, чтобы они нормально функционировали? Только одно – строка в Госплане. Они должны бытъ обеспечены ресурсами, необходимыми для их эффективной деятельности, ибо пока эти ресурсы дефицитны. Значит, разрушая министерства, мы должны увеличить мощность Госплана. В переходный период без этого не обойтись. В этом и парадокс – в необходимости возврата к командной системе. Ведь, создавая механизмы для прыжка вверх, мы должны создать и механизмы власти. И в этом смысле существующие сегодня механизмы – министерства, обкомы, исполкомы – плохи не тем, что они административно-командные, а тем, что они антикомандные, не тем, что они властные, а тем, что они безвластны. Можно ведь очень легко посчитать уровень властности, уровень командности системы примерно таким способом. Рассматривается кратчайшее расстояние, которое должна была бы пройти команда при минимальной степени задержки, и дальше это кратчайшее расстояние соотносится с тем, которое команда проходит в реальной системе. Если реальное расстояние равно кратчайшему, тогда систему можно назвать абсолютно командной. Если же соотношение бесконечно велико, то она абсолютно некомандная. Наша система имеет сегодня уровень командности, равный 40-50 единицам. Уровень командности в западных фирмах составляет 3-5 единиц, в редких случаях до десяти – в очень мощных бюрократических корпорациях. Уровень командности в системе организованной преступности составляет полторы-две. Таким образом, мы проигрываем сегодня в командности и западным демократическим структурам, и уж тем более суперэффективным структурам, которые сейчас начинают составлять реальную угрозу всему миру.
Так что скорость принятия решений оказывается решающим фактором жизнеспособности.
Итак, командные функции Госплана усиливаются, из-под министерств вырываются здоровые куски промышленности. Через какое-то время наладятся нормальные прямые связи, увеличится выпуск продукции и можно будет уйти от распределения дефицита. Но чем скорее мы введем это распределение между настоящими пользователями, а не между псевдопользователями, каковыми являются министерства, тем скорее мы сможем от него отказаться. Если же мы на 50 процентов сократим Госплан да на 50 – министерства, а распределение функций между ними оставим старое, то ничего путного не получится.
Я хочу подчеркнуть, что нельзя прыгнуть за счет какого-то одного удара по столу кулаком, – особенно прыгнуть в постиндустриальную эру. Нужна совокупность мер. Одни из них обеспечат построение технологической пирамиды, другие спасут здоровую часть промышленности, третьи начнут решать ситуацию в бедственных отраслях экономики, четвертые будут нацелены на борьбу с хищениями, составляющими уже весьма серьезную опасность и усиливающимися в условиях снижения уровня командности и т.д.
Ситуация сейчас такая, что на нас с надеждой смотрят интеллигенты Запада. Смотрят с точки зрения того, что у нас впервые возникла возможность создать империю духа, вроде той, которой грезили Андрей Белый или Вячеслав Иванов. И может, именно в этой империи духа возникнет царство технологии, если мы сумеем соединить лучшие достояния русской инженерной школы с высочайшими традициями русской культуры.
В этом смысле интересен такой исторический факт. Главное артиллерийское управление перед гибелью империи представило Николаю II доклад, в котором излагалась программа перехода в индустриальное общество. Весь же парадокс заключался в том, что правительство Николая II не могло выполнить эту программу, поскольку она дошла до него изуродованной до неузнаваемости. Пришлось пройти 10-летний кровавый путь, чтобы в образе сталинской технократии прийти к ущербному варианту именно той программы. Будем надеяться, что сегодняшнее руководство не несет на себе 300-летнего креста Российской империи и что оно сумеет сбросить другой крест, который несет, т. е. крест последнего, беспомощного и антиадминистративного 25-летия. И в новых исторических условиях сможет, отринув черные тени сталинской системы, найти тот здоровый вариант, при котором, проведя сплайнфункцию через всю нашу историю, включая 70-летний путь социалистического строительства, мы совершим прорыв в новое качество.
"Советская литература", №3, 1991
4.3."НОВАЯ ПРАВАЯ" – ЗА РЕФОРМЫ, ЛЕВЫЕ – ЭТО ВОЙНА
Для меня не слишком понятно деление на правых и левых в политике. Особенно в сложившейся на сегодняшний день в СССР ситуации. И уж тем более в соотнесении с динамичностью, т. е. способностью обеспечить развитие.
Есть ряд условий развития (именно развития!) нашей страны, которые императивны для каждого, кто не хочет общецивилизационной катастрофы для каждого. Выполнение этих условий реально в очень узком "коридоре возможностей", где стенки между его "правым" и "левым" так близки друг к другу, что всем нам придется идти вместе. Почему же в такой момент идет конфронтация, яростное шельмование противника?
Я полагаю, что вопрос о свободе и вопрос о демократии могут в надвигающейся ситуации оказаться несовместимыми. Вопросы о правовом государстве и о разрушении так называемой "империи зла" трагически противостоят, ибо разрушение "империи зла" станет возможно лишь с нарушениями принципов права, путем прямого насилия (т. е. революции). И здесь же можно говорить о "левых" и "правых" не в политическом смысле (как на Западе), а в смысле их отношения к насилию как средству борьбы.
Как политик я являюсь принципиальным противником любых революций. А как ученый могу оценить "технологию" применяемой сегодня революционной борьбы. Технологию, использующую традиционный арсенал левых средств, адресующих нас к именам Бабефа, Эбера, Жака Ру, – с той лишь разницей, что благом трудящихся объявляют теперь почему-то так называемой "рынок". Странная ситуация, невиданная в истории! Но главное, конечно, не в этом. Две основные идеи, которые лежат в основе новой революции (национализм и антикоммунизм), находятся в оппозиции и к этому "рынку". Сами по себе идеи антикоммунизма и национализма не лучше и не хуже других. Однако здесь и сейчас они чреваты таким разворотом событий:
1. Распад СССР (это все признают).
2. Распад РСФСР, неминуемый вслед за распадом Союза (что многие отрицают, хотя и это "ясно, как простая гамма").
3. Миграция населения в объеме нескольких миллионов (а то и десятков миллионов людей). Ухудшение социальных условий, прежде всего в зоне, куда хлынут "мигранты" (Центральная Россия).
4. Индуцированный национализм союзных республик и автономий, ухудшение условий жизни миграцией, – русский национализм. Нельзя долго существовать по принципу "все народы, кроме русского, имеют право на свой национализм". Русский национализм придет последним, но именно как девятый вал, который завершит начатое другими.
Как только это произойдет, все "вишневые сады" интеллигенции окажутся тем, чем они и являются, – академическими утопиями очень умных и столь же далеких от жизни людей. Все будет по-другому, просто, грубо и страшно.
5. Плотно "сбитый" на своей русской равнине, лишенный своей государственности, преданный и оплеванный, находящийся на грани небытия, русский народ будет напоминать сгусток энергии, подобный тому, который возникает в момент рождения новой звезды. Начнется новое пассионарное движение этой "раскаленной сверхновой", и оно пойдет вширь, на свою прежнюю территорию, причем без сдерживающих стопоров в виде пролетарского интернационализма.
Вот левая "национальная идея", доведенная до своего логического завершения.